Кот-Скиталец - Татьяна Мудрая

Хотя Артханг одобрил кровать, не одобрили его самого.

– Непристойно, – сказал дежурный охранник.

– Нечистоплотно, – изрекла горничная, которая пришла за ночным горшком. – Наши кауранги в постели не спят.

– Он не пес, а кхонд, – воспротивилась Серена.

– Шерсть наверняка такая же теплая и линючая, как и у кауров, – заметила камеристка, улыбчивая особа, вся в кудряшках, точно ягненок. – Вот и оставлял бы ее на полу. Неженка!

Кхонд, конечно, стремился не нежиться, а оберегать – на кровати была ключевая позиция с наилучшим обзором. На худой конец, можно было и на полу отыскать недурное место силы, но здешней подстилкой он брезговал: еще с прежних времен в ней скопилась уйма кочевых блох, крошек от утренней трапезы и брызг, что проливала полная доверху интимная ваза.

– Артханг не раб какой-нибудь, а мой брат, и его род так же хорош, как мой, – пробовала Серена воздействовать на андров понятным для них языком. – Ему должны оказывать точно такие же почести, как и мне.

– Тогда его нужно отселить от соблазна, – вступал в спор появившийся в дверях Мартин. – Он молодой мужчина, а видит тебя полураздетой. Ведь этот кхонд никак не относится к тем, кто может составить с тобой правильную пару.

– В том-то и дело, – нежнейшим голосом ответила Серена. – Именно поэтому Арту можно меня как угодно лицезреть, хоть и вовсе голышом. А вот будущему, возможному и даже очень гипотетическому мужу… как это – существу того же патримониально-супружеского класса… тому никак, по вашему благородно-инсанскому обычаю, нельзя. Вот тебе лично, милостивый кунг, я и пальчика не смею показать всуе, так что подожди за дверью, пока на меня последнее ожерелье возложат.

Мартин понял, что это шантаж. Облачали Серену уже не на лесной, а на аристократический манер, долго и обильно. Если настоишь на своем визуально-ощупывательном праве – стало быть, полагаешь девушку близкой родней либо, напротив, иноплеменницей, так что весь брак может покатиться к чертовой бабушке. С другой стороны, он был великий умелец тишком заглянуть внутрь бального туалета, снять туфельку с ножки или косынку с плеч и не хотел поступаться приятным настоящим ради будущего, ожидаемого в лучшем случае через полгода, а то и год.

Итак, он понял юмор ситуации и дал полный отбой, а за ним и все прочие домочадцы. Кровать была отвоевана; Артханг водворился в ее изножии, на специальном коврике, получив официальный ранг Верховного Телохранителя и Первого-Близкого-к-Уху-Советника.

Кстати говоря, Серена при случае могла постоять и за себя, и за брата ничуть не хуже, чем он за себя и сестру, при этом роль клыков и когтей исполняли ногти, особым образом отрощенные, укрепленные витаминами, кремами и лаком и обточенные по лучшей андрской моде – «мавританской аркой». Но неужели это было ее делом?

Следующий локальный конфликт вышел из-за причесок. Начался он с меня: моя парадная грива требовала ухода. «Панковая» ее часть – еще куда ни шло, а вот мункские длинные пряди сразу же попытались бескомпромиссно обкорнать. Артханг пригрозил покусителям тем же, но в приложении к совсем другому месту. Пришлось мне пожаловаться Эрмине лично (с переходными звеньями я в ту пору дружбы и знакомства не свела), и она предоставила в мое распоряжение отличного мужского куафера. Бывшего Болотника, представьте себе! Этот тупейный мастер, осевший на землю и более-менее усмиренный, был рад услужить мне и изобрел специально для меня нечто вроде стоячего каре с валиком свернутых прядей на спине, так что пришлось пожертвовать только узким кончиком моего долгого волоса. Звали его, кстати, не «Коваши-плюс», а по-андрски: Никион. Этот же парикмахер соорудил и Серене аж три вида убранств, каждое со своим смыслом. Здешнее дневное светило буквально вызолотило ее шевелюру, но в то же время усугубило неровность расцветки. Поэтому Никион слегка подвил распущенные волосы и забрал более светлые боковые пряди на затылке в вычурную застежку – получилась как бы пена на морской волне, с идентичным наименованием. Это была парадная прическа. Для завивки он заплетал ей на весь день девять тонких кос, смачивая ядреным пивом, и они били ее по спине во время бега и скачки, развеваясь по ветру, как девятибунчужное знамя. Называлось это, натурально, «Хоругвь». Но больше всего нам понравились две тяжелых, обсаженных кольцами дикарских косы, разделенные тонким, как лезвие меча, пробором и с медными наконечниками в виде стрел. Куафер мог бы не говорить нам, что так выглядело старинное боевое оружие инсанов: мы и сами это поняли.

– Ее высочество невеста светлолика, будто яростный воин племени нэсин, – произнес он с уважением, – и обильные пряди ее – волшебного цвета (может быть – цвета волшебницы, колдовского оттенка). – Я хочу еще более приблизить ее облик к облику древних владык.

Ого, подумала я, и тут скрытые симпатии к завоевателю. Чтой-то больно просто мне самой укатиться в ту сторону. Но вот надо ли?

Естественно, Мартин с полуоборота понял символику, но ни недовольства, ни радости по этому поводу ей не высказал. Однако в моем присутствии изрек:

– И боевую мощь, и гнев, и радость в этой земле приходится прятать в равной мере.

Получилось, что мы с Сереной некие свои симпатии выставили, а он благоразумно скрыл. Да-а!

Утреннее омовение также вызвало у детишек бурю страстей. Мы трое привыкли пользоваться в Лесу проточной водой, что была в изобилии, и даже мне, с моим рутенским опытом, трудно было привыкнуть, что может быть иначе.

– Водопровода нет – пускай, какая от него в гостинице была польза, если раковина с пробкой. Но там, если не хочешь в оборотной воде мыться, никто и не принуждает. А от здешней серебряной суповой миски с розовыми лепестками и удрать некуда.

– Разве что вылакать, – согласился Артханг. – Ни кувшина, ни кружки, ни мунка, чтобы на тебя полить. Может быть, ты на меня поплещешь? А потом на себя.

– Мало тебе болотного камыша, так и вовсе болото сотворить хочешь.

– Ох, но не думают же они, что…

– Видно, думают. Помнишь, как Шушанк говорил? Что старые андры полоскались все вместе в одной посуде.

– Фу. За кого они нас тут принимают, сестренка? За зверей?

– За андров, братик.

Вот-вот. И хотя я к их обиде не имею никакого отношения и личным своим положением вполне довольна, кто им бачок с краником, типа рутенского «титана», по знакомству раздобывал, привередам, и ведро для слива грязной воды? Я, кто же еще. То-то и оно.

На пути Истины проигрывает тот, кто идет ради ненависти и управления, выигрывает следующий путем Любви, но прав только идущий своим собственным путем, но ошибается – только берущий путь других.

На улицу, вне пределов Замка, самое приятное было выбраться без Мартина и даже без его офицеров и порученцев. С ними все попросту превращалось в официоз и показуху, и он быстро ухватил, что мне лично этого не надо. Серене – куда ни шло, она по молодости еще почитанием не накушалась. Поэтому королю все чаще мешали – даже не дела, любой столичный босяк просекал, что у «первого аристо среди равных» дел нет, одна их демонстрация, – а некие нюансы. Ему не к лицу было посещать выставки неформальной живописи и интеллектуальной музыки, участвовать в научных и богословских диспутах, не освященных присутствием православных иереев, а косить под частную персону (вполне законный здесь способ камуфляжа) он брезговал.

А без него на улице начиналось снова-здорово:

– Ваше высочество! Нельзя водить свою собаку…

– Волка, господин полицай-офицер, волка!

– …без ошейника, намордника и поводка. Подумают, что бесхозная или бродячая псина.

– Мужчина он, а не псина. И что за грамматические формы у вас в языке такие удивительные! Да никто его и так не испугается. Вон парнишка дворовому каурангу едва ручку в пасть не сунул, а тот лишь ухмыляется.

– Их дело. Дружки и оба бродяги, наверное.

– Артханг тоже друг и брат, а к тому же защитник. И для того ему нужна свобода маневра.

– Для защиты ходят с телохранителями, ваше высочество.

– Уже пошла. Думаете, не вижу ваших секретных агентов, как они то и дело мельтешат? Ах, говорите – не лично ваших. Так, я думаю, все равно вашего ведомства, ко мне простые полицейские подойти опасаются. Ладно, договорились: устраивайте мне парадную слежку, только чтоб на каждом агенте была эта… паранджа. И строгий ошейник с поводком тоже.

В препирательствах снова выработали среднюю линию. Артхангу заказали – не через андров, через пройдошливого Бэса – каурангское спецснаряжение. (Оказалось, псы при деньгах предпочитали иметь защиту от человека.) Оно включало в себя шипастый ошейник с капсулой для бумаг и денежных купюр и коробочку аптечки первой помощи с индикатором и шприцами, которая включалась автоматически, тонкую и крепкую попону мункского дела, практически не пробиваемую никаким андрским холодным оружием, и такой же шлем – с виду они были похожи на парадную униформу слуги из богатого дома или швейцара при банке, – а в придачу ко всему хитрый кожаный поводок, карабин которого мгновенно отщелкивался при сильном рывке, оставляя в руках владельца смертельную комбинацию граненой плети с гирькой на одном конце и петли-удавки на другом. Эти доспехи были засекречены и от охраны, и даже от Мартина. В них он, с его уникальными природными данными, стоил десятка андрских спецназовцев в полной выкладке, чем и был морально ублажен. Излишне говорить, что «он» – это Арт, а не Мартин: тот, в общем, догадывался о махинациях нашей тройки и делал вид полнейшего безразличия, но вряд ли ему такое нравилось. Я б на его месте едва терпела.