Шестая книга судьбы - Олег Курылев

Наш гауптман на следующий день отпустил их всех, снабдив провизией. Скажу тебе честно, нам это чертовски понравилось. Мы устроили в «Приюте одиннадцати» базовый лагерь. Здесь могли с достаточным комфортом разместиться 120–140 человек. Здесь оказались генератор и большой запас горючего. Двухэтажное строение было сооружено в несколько футуристическом стиле, напоминая небольшой форт. Говорят, его спроектировали совместно русский и австрийский архитекторы. Пансионат располагался на высоте что-то около 4200 метров и использовался для адаптации альпинистов, готовящихся к восхождению на Эльбрус, и для их отдыха после спуска. В нескольких километрах, почти прямо на север, возвышались обе эти величественные вершины. Западная — высочайшая точка Европы, восточная — ниже ее на 21 метр.

В наших Альпах, Мартин, есть горы, один взгляд на которые вызывает трепет. Их острые пики покрыты льдом, а склоны зачастую совершенно отвесны. Внешне Эльбрус не таков. Обе вершины пологи и округлы. Кто-то из тамошних поэтов даже сравнил их с женскими грудями. В них нет хищности, но, поверь, они величественны! Другого слова просто не подберешь. Они лучезарны в лучах солнца и излучают магическое сияние в свете луны. Даже безлунной ночью, если перевал не накрыт облаками и туманом, их отчетливо видно, и ты ясно чувствуешь, что два этих близнеца царствуют здесь миллиарды лет и нет им равных.

Когда я смотрел на эти вершины, я ощущал себя язычником, древним друидом, которому не нужен рукотворный храм, чтобы говорить с богами. Вот он храм и вот он алтарь! А мы? Кто мы, пришедшие сюда со своими пушками и минометами? Мы, убивающие друг друга за нефть и жизненное пространство? Может быть, мы жрецы, приготовившиеся здесь к свершению обряда? Может быть, мы жертвы, сами идущие на заклание? И знаешь, к какому выводу я пришел? Мы — никто! Для этих гор мы не существуем. Нас просто нет. Есть облака, есть ветер, есть вечные снега и ледники. А нас нет. И нет у этих гор хозяев, хотя мы бьемся за эти перевалы, а овладевая ими, даем им свои названия…

Гроот сказал, что двадцатого числа мы идем на восхождение на западную вершину. Это задание особой важности, и на нас лежит большая ответственность за его выполнение. Он отобрал группу из двадцати человек, которая должна будет установить на вершине флаги — военный флаг рейха и знамя 1-й горной дивизии. Разумеется, я в эту группу не попал.

Вместо этого на следующий день я с небольшим отрядом отправился на восток на один из соседних гребней для создания там наблюдательного пункта. Предшествующая нашему выступлению ночь выдалась бурной. Выпало много снега. Мы отогрелись и хорошо выспались, заточили зубья своих кошек и штычки ледорубов и выступили с рассветом, немного удрученные тем, что снова лишились только что обретенного комфорта. Шли попеременно, то по продутым ветром голым скалам, то по скоплению глубокого снега.

Уже во второй половине дня, когда все достаточно устали, нам предстояло преодолеть заснеженный склон. Метров двести, не более. По всем правилам я, как командир отряда, должен был организовать связку, но понадеялся на то, что мы проскочим поодиночке. Установив тридцатиметровую дистанцию и пустив первым своего заместителя, я должен был замыкать цепь.

Вначале все шло хорошо. Один за другим егеря достигали чистых скал и садились там отдохнуть в ожидании остальных. Пришла моя очередь, и я ступил на уже протоптанную тропу. Когда оставалось меньше трети пути, я вдруг почувствовал, что тропа «пошла». Снег стронулся узкой полосой и медленно потек вниз. Я пытался пробиться ледорубом до скалы, но безуспешно. Весь отряд видел, как я, постепенно набирая скорость, скольжу вниз. Они что-то кричали, но сделать ничего не могли. Разве что броситься следом и тем самым обрушить еще более широкую полосу снега. В таких случаях это категорически запрещается. Я, подняв руки над головой, скрестил их, подавая знак оставаться на месте. Им предстояло выполнять задание без меня, а мне — уповать на удачу.

Конечно, я знал, что несколько человек, несмотря ни на что, будут посланы на помощь. Но я также знал, что если меня затянет под снег, даже батальон спасателей не успеет найти и вытащить меня живым.

Отбросив бесполезный ледоруб, я попытался освободиться и от рюкзака. Подвижный зыбучий снег затягивал меня все глубже. Скорость увеличивалась. Мне с трудом удалось расстегнуть один ремень и нижний узкий ремешок, притягивавший рюкзак к пояснице. Я столкнул рюкзак со второго плеча и, почувствовав, что погружаюсь с головой, успел только прижать ладони к лицу, чтобы снег не забил рот. Сколько времени и с какой скоростью я падал вниз, не знаю. Иногда становилось легче, и я мог вдохнуть воздуха, иногда, по наваливающейся на меня тяжести и темноте, я понимал, что проваливаюсь в объятия белой смерти.

Потом движение замедлилось и скоро совсем остановилось. Я полностью потерял ориентацию и не знал, где верх, а где низ. Пошевелиться было невозможно. Единственное, что я смог сделать, это раздвинуть ладонями снег возле рта и получить возможность дышать этим мизерным объемом воздуха. Я приготовился к смерти и уже видел кадры своей короткой жизни, прокручивающиеся в угасающем сознании.

И тут я почувствовал, что что-то дергает меня за ногу. Неужели подоспел кто-то из наших или это предсмертная галлюцинация? Но это оказалось ни тем ни другим. Когда я барахтался, расстегнутая лямка рюкзака зацепилась за мою ногу, при этом рюкзак, словно поплавок, оказался на поверхности, а я — под снегом головой вниз. Фактически рюкзак спас мне жизнь.

Меня вытащили. Я кашлял и таращил глаза. Снег уже проник в бронхи, и я хрипел, пытаясь выдохнуть из себя воду. Несколько человек волоком оттащили меня в сторону на твердый наст и стали отряхивать. Я увидел незнакомые лица. Это были не наши, не люди из отряда Гроота. Через минуту я понял, что это были русские.

Одного я узнал. Азиат с широким лицом и приплюснутым носом. Я обратил на него внимание вчера в «Приюте одиннадцати» и догадался, что остальные тоже оттуда. Только их было не тринадцать, а восемь. Один из них держал в руках пистолет. Взглянув на свою расстегнутую кобуру, я понял — это мой «парабеллум».

Солдаты поставили меня на ноги, окончательно отряхнули от снега и ощупали со всех сторон. Я лишился ножа, документов и некоторых мелких вещей. Попутно они убедились, что я не травмирован и могу самостоятельно двигаться. Последнее обстоятельство, как мне показалось, было для них наиболее радостным, словно они переживали за меня, как за своего лучшего товарища.

Тот, что держал в руках мой пистолет, показал рукой наверх и что-то сказал. Вероятно, он был старшим и приказал поскорее убираться отсюда, пока за мной не пришли спасатели. Мы двинулись в путь.

Не буду рассказывать все перипетии этого путешествия. Я скоро понял, что русские не знали толком, куда идти. Они часто останавливались и спорили, показывая руками в противоположные стороны. Я чувствовал, что моему внезапному появлению они очень рады, и позже понял почему. Представь себе, что к своим приходит группа безоружных солдат, оставивших рубеж без боя и ранений. Они милостиво отпущены противником как раз за то, что не оказали сопротивления. Добавь к этому то, что многие перевалы и населенные пункты в этих горах защищали полки НКВД. Это что-то вроде наших эсэсовцев. Именно они ставили позади своих войск пулеметы и расстреливали тех, кто отступал без приказа. Не думаю, что гарнизон «Приюта» ждала радушная встреча. И тут к ним попадаю я, фельдфебель Вальтер Бюрен. Это подарок судьбы. Теперь у них в руках взятый с боем «язык», с помощью которого можно реабилитироваться перед своими. Отличный козырь! И этот козырь они берегли пуще любого из своих товарищей.

На следующий день к вечеру мы пришли в какое-то селение, занятое большевиками Меня сразу же отвели на допрос в один из домов. На столе, за которым расположился офицер, лежал мой выпотрошенный рюкзак, документы и поясной ремень. Офицер очень плохо говорил по-немецки и еще хуже понимал то, что отвечал ему я. Не знаю, чем бы все это кончилось, только вдруг выяснилось, что он хорошо владеет английским, примерно на том же уровне, что и я. Мы сразу стали понимать друг друга, и оба вздохнули с облегчением. Офицер оказался капитаном НКВД.

Я откровенно отвечал на вопросы, касающиеся номера моей части и имен командиров. Никакого существенного значения все это иметь не могло. Что касается планов командования, то фельдфебелю их знать не полагалось. Я сказал только, что мы получили задание подняться на Эльбрус и установить флаг. Не забыл рассказать и о том, что мы отпустили их солдат, взятых в плен в «Приюте одиннадцати».

«Наши красноармейцы рассказали, что вырвались из плена сами, убив двоих ваших», — поведал мне капитан.

«Это неправда. Там были еще два метеоролога, муж и жена, разыщите их и спросите. Они не военные и вряд ли станут врать»