Знаменитые авантюристы - Роман Белоусов

Ему в это время было шестьдесят три года, казалось, можно подумать и об отдыхе. Но не таков был Видок. В его голове полно планов и замыслов, пожалуй, он даже активен, как никогда. Его агенты, работающие на бюро, находились в каждом департаменте, мало того — в Кёльне и Ахене, Брюсселе и Льеже, Утрехте и Амстердаме. Само же бюро теперь располагалось на улице Вивьенн, а сам он получил кличку «паша с улицы Вивьенн». Здесь всегда было полно клиентов, среди которых попадались весьма знатные особы — принцы королевской крови, графы и бароны, министры. У самого же Видока в штате находились все те же двадцать человек, в том числе некий Улисс Перрено — подосланный полицией, чтобы следить за Видоком.

Летом 1842 года к Видоку обратилось несколько жертв афериста по имени Шампе. Полиция давно его разыскивала, но безрезультатно. Видок встретился с ним и склонил исполнить требования заимодавцев. На другой день Шампе был арестован, а заодно задержан и Видок. Здесь явно не обошлось без Улисса Перрено — конечно, он подсказал, где скрывался Шампе, от него узнали и о встрече с ним Видока.

Полиция была рада вновь досадить своему старому недругу и объявила, что Видок превысил полномочия, незаконно пытался подменить собой власть. А дальше следовало совсем невообразимое: он-де, Видок, арестовал «именем Закона» Шампе, а потом якобы похитил его. Кодекс предусматривал наказание за такое деяние. Это уж слишком. Но к удивлению Видока, Шампе подтвердил эту небылицу и подал в суд. Из мошенника и фальсификатора документов он превратился в жертву.

И снова обыск у Видока. Были изъяты его бумаги, опечатано бюро, а его самого заключили в Консьержери.

Настал день суда. Публика с нетерпением ждала вердикта. Видок, одетый в черный костюм, в таких же перчатках, с белым галстуком на груди, молча выслушал приговор: пять лет тюрьмы, пять лет строгого надзора и три тысячи штрафа плюс судебные издержки. Зал протестовал, председатель приказал очистить помещение.

Видок подал апелляцию. Его защитником на повторном слушании был адвокат Ландриен, хотя полиция и пыталась отвести его кандидатуру. Он произнес блестящую речь в защиту своего подопечного, восхвалял старца, столь позорно осужденного только за то, что всю свою жизнь посвятил обеспечению спокойствия и мира в столице. Арестовали же его потому, что он вселяет страх в своих соперников из полиции, тех, кому удалось вселить такой же страх в некоторых судей… Адвокат мастерски доказал невиновность своего клиента, перечислив многие его подвиги и рассказав о великих часах жизни этого несравненного сыщика.

Председатель суда прервал его и, посоветовавшись с коллегами, объявил: «Мэтр Ландриен, ваши доводы судом услышаны». Это означало, что обвиняемый оправдан. В зале раздались одобрительные возгласы. Расходилась публика со словами: «Ну и везучий этот Видок!»

Если бы не они…

Однажды в кабинете адвоката Ледру собралось несколько близких ему человек. Среди них — знаменитый френолог Фоссати и Видок. Знакомы они не были, больше того, никогда не виделись. Не раскрывая имени Видока, хозяин предложил френологу обследовать его голову. Ученый приступил к изучению черепа, медленно и внимательно начал пальпировать его. Закончив, произнес, что никогда не встречал такой головы: прекрасный, широкий лоб, превосходны все пропорции, можно сказать, четко просматриваются три качества пациента — отважного льва, тонкого дипломата и нежной сестры милосердия.

С такой характеристикой Видока согласились бы, пожалуй, многие из знавших его. Среди них и Бенжамен Аппер, известный филантроп и редактор «Журналь де призен» — издания, посвященного положению в тюрьмах и проблемах с заключенными. В его доме, где Видок частый гость, он познакомился со многими выдающимися людьми эпохи. Повстречал он здесь и знаменитого палача Сансона.

Во время обеда Видок сел по одну от него сторону, по другую — хозяин.

— Известно ли вам, — обратился Видок к гостю, — что мне частенько в прошлом приходилось обеспечивать вас работой, когда я был шефом Сюртэ?

— Да, господин Видок, это правда!

По просьбе гостей Сансон рассказал о себе. Предки его были ассенизаторами и живодерами, отец унаследовал должность от деда, тоже палача. Так уж повелось, что их дело переходило по наследству. Отцы, дядья, братья, племянники — все были палачами или их помощниками. Точно так же было и в других местах. В Нормандии на этом поприще приобрели известность семьи Ферей и Жуэн; в Шампани — Делюре; «хозяевами» Лотарингии были кланы Барре, Роши и Эрманы; в Берри и Турени — Дефурно, Брошары и Дубло. В Париже вот уже семь поколений с 1688 года, как члены семьи Сансонов являются городскими палачами. Дед его Шарль-Анри казнил самого Людовика XVI.

Как ни странно, но всем им удавалось уцелеть в самые смутные времена, когда кровь лилась рекой. Видно, без них нельзя было обойтись. Жалованья за свою работу они обычно не получали, жили за городскими стенами. Платили же им так: палач обладал правом брать себе небольшую часть от всех продуктов, привезенных на рынок. Но торговцы не хотели, чтобы к продуктам прикасалась нечистая рука, поэтому они предпочитали освобождаться от этой повинности с помощью денежной контрибуции. Со временем обычай этот, правда, исчез и город стал платить своим палачам деньгами.

Отец, передавая свое ремесло, наказывал, чтобы он жил спокойно и незаметно, и тогда никто не будет иметь права вмешиваться в его дела.

— «Кроме тех, кому тебе предстоит отсечь голову», — должен был добавить ваш отец, — заметил Видок.

— Господин Видок, оставьте шутки, ведь моими устами говорит история.

— К сожалению, это так! — согласился тот. И, перехватив инициативу, пустился в собственные воспоминания. Все слушали затаив дыхание. Апперу казалось, что личность этого человека излучает какое-то необыкновенное притяжение, воздействует, как магнетизм. Наверное, и все остальные почувствовали то же самое.

— Не слишком ли мрачной стала наша беседа, — прервался Видок и рассказал один курьезный случай.

Как-то он позировал никому не известному художнику. Портрет вышел плохой, лишенный какого-либо сходства. Он не захотел принять эту работу, выполненную карандашом. Тем не менее предложил небольшую компенсацию за труд. Художник, видимо мнивший себя гением, отказался от столь малого вознаграждения, явно намереваясь сорвать куш покрупнее. Он подает в суд, и Видока обязывают выплатить 50 франков.

— Значит ли это, если я выплачу деньги, что портрет принадлежит мне? — спрашиваю я.

— Рисунок карандашом, — поправляет судья.