Чертовски богат - Джудит Гулд

– Пожалуй.

– Не знаю даже, с чего начать, – сказал Ханнес, продолжая поигрывать бокалом.

– С чего начать? А почему бы не с самого начала?

– Действительно.

Кензи ловила каждое его слово. Жизнь, что разворачивалась перед ней, так походила на ее собственную, что аж дух захватывало. Правда, обнаружились два крупных различия. Во-первых, у нее было трое братьев, а Ханнес – единственный ребенок в семье. А во-вторых, если ее в детстве перевозили из одного военного городка в другой, то он мотался с родителями по столицам.

– На самом деле это не так романтично, как может показаться, – заметил Ханнес. – То есть, конечно, поначалу интересно, особенно когда попадаешь в какую-нибудь экзотическую страну. Словом, мир я повидал: Бангкок, Найроби, Вашингтон, Лондон, Москва, Мехико...

Ханнес отпил немного вина.

– Беда посольской жизни заключается в ее замкнутости. Это очень тесный мирок. С местной публикой почти не общаешься – только посольские и их семьи, ну и еще официальные лица. Что же касается меня, то стоило только завести приятелей, как отца тут же перебрасывали в другую часть света.

Ханнес задумчиво улыбнулся.

– Но знаешь, чего мне не хватало... не хватало больше всего?

Кензи покачала головой.

– Дома. Места, куда можно вернуться.

Это Кензи понимала хорошо. «Вот так же и со мной было в детстве, – подумала она. – У нас тоже никогда не было дома. И стоило только более или менее устроиться, как отца переводили в другую воинскую часть. При такой жизни сколько-нибудь прочной дружбы действительно не заведешь, Ханнес прав».

– ...естественно, родители рассчитывали, что я пойду по стопам отца, – продолжал Ханнес. Глаза у него вдруг подернулись дымкой, он словно перенесся в далекое прошлое. – А попросту говоря, они хотели, чтобы и я сделался дипломатом.

– А получилось по-другому, – сказала Кензи.

– Да, получилось вот так.

Ханнес допил вино, отставил бокал и, поймав взгляд официанта, знаком велел ему подойти. Пока тот снова наполнял бокалы, за столом стояло молчание.

Дождавшись, когда официант отойдет, Ханнес продолжал:

– Странно все же. Мечтаешь об одном, а выходит нечто совсем другое.

Кензи кивнула.

– Возьми хотя бы меня. У родителей были свои планы, но сам я всегда хотел стать художником.

– Неужели? – воскликнула Кензи, пораженная еще одним совпадением в судьбе.

– Да, представь себе, – улыбнулся Ханнес. – С тех самых пор, как я научился держать в руках карандаш, все время что-то чертил. Или рисовал. Все говорили, что у меня талант. И будущее казалось само собой разумеющимся.

– Постой, постой, – улыбнулась Кензи. – Так ты собирался снять мансарду в Париже? Рисовать до потери пульса... спорить в прокуренных кафе об искусстве... устраивать выставки...

– ...и дождаться признания, – печально закончил Ханнес.

– Думаешь, у тебя действительно получалось?

– По-моему, да.

Ханнес насмешливо поднял бокал в собственную честь и, не отставляя его, принялся вертеть в пальцах.

– А однажды утром я проснулся, и мне все стало ясно. Видишь ли, Кензи, кое-что у меня действительно получалось. И получалось неплохо. – Он помолчал. – Но всего лишь неплохо.

– И ты поступил в Интерпол.

– Не сразу. Сначала я занялся политологией.

– Ага, трудолюбивый парнишка пошел все же по отцовской дорожке.

– Вот именно.

– А потом остановился.

– И опять-таки твоя правда.

Кензи показалось, что у Ханнеса на мгновение затуманился взгляд, словно он гнал прочь какие-то дорогие воспоминания.

– Послушай-ка, – тон Ханнеса изменился.

Кензи стремительно склонилась к нему и взяла за руку. Он сильно, до боли, сжал ее пальцы.

– Мир – поганая штука. Какую бы уединенную жизнь ты ни вел, как бы уверенно себя ни чувствовал, все это только иллюзия. Беда всегда тебя подстерегает. И может случиться в любой момент. Помни об этом.

Кензи невольно вздрогнула. Чувство защищенности и благополучия, которое всегда ее согревало, внезапно улетучилось. И тем не менее мелодраматический поворот темы не только насторожил, но и заинтриговал ее.

К чему это он, интересно, клонит, подумала Кензи. Но выпытывать не стоит, надо набраться терпения, сам скажет, когда срок придет.

Почувствовав, что ей не по себе, Ханнес выпустил ее руку.

– Извини, мне вовсе не хотелось тебя пугать. Сейчас все объясню, и, надеюсь, ты меня поймешь.

Ханнес помолчал, наморщил лоб и почесал переносицу.

– Полагаю, ты не думаешь, что я всегда был таким циником или мизантропом, как сейчас? Было время, и мне дышалось легко и привольно. Тогда я был молод и уверен, что будущее в моих руках.

Кензи отхлебнула немного вина. Ровный ресторанный гул не мешал слушать, напротив, создавал приятный звуковой фон.

– Политологией, – продолжал Ханнес, – я занимался в Оксфорде, потом в Йеле. По окончании университета благодаря связям отца я получил место в Финском посольстве во Франции. И заметь, не просто место, мне посчастливилось работать в непосредственном окружении посла. Вскоре я сблизился с его семьей. Ну а дальше все понятно – я влюбился в его дочь. Ее звали Елена. По прошествии недолгого времени мы обвенчались.

– Она была красива? – Кензи почувствовала укол ревности.

– Елена? – Ханнес со вздохом прикрыл глаза. – О да... Настоящая красавица.

– Так что же?..

– Судьба, – горько сказал Ханнес. И сделался вдруг маленьким и беззащитным. – Господи, и как же я... – Голос у него сорвался, он остановился на середине фразы и поспешно отвел глаза.

И все же Кензи успела заметить в них не только боль, но и... скрытую угрозу. Она ласково погладила его по стиснутым в кулак рукам.

– Ну что ты, стоит ли так себя терзать?

– Стоит, – хрипло ответил он, – еще как стоит. И я скажу тебе почему. У тебя есть право это знать.

– Смотри, тебе виднее. Только знай, я не настаиваю...

Ханнес надсадно закашлялся – так трещит корабельный руль при шквальном порыве ветра.

– Это случилось семь лет три месяца и двенадцать дней назад. В день нашей свадьбы. И только потому, что Елена и мои родители оказались не там и не в том месте, где нужно.

Голос его сорвался, Ханнес отчаянно замотал головой и взъерошил волосы.

– Они направлялись в церковь на венчание и по дороге зашли в банк, где хранились наши драгоценности, – за ожерельем, которое по семейной традиции надевает невеста. Ты только подумай – они умерли из-за какой-то там безделушки!

Кензи ошеломленно посмотрела на него.

– Грабители! Вооруженные грабители...

Эти слова он прошептал так, что Кензи пришлось изо всех сил напрячься, чтобы расслышать их.