Воспоминания - Константин Алексеевич Коровин

она не прихватывает – нету на этой луже ничего. Кабы было, она сама прихватывать зачнет. Видать ведь». – «Нет, – говорит, – здесь обязательно в кустах утки должны сидеть». Попали раз на уток-то, ну Феб и выгоняет. Так чисто войну открыл. Мы с Иваном Васильевичем на землю легли. А он прямо в осоку сам за утками бросился. Чуть не утоп. Раненую утку ловил. А та ныряет. Кричит: «Держи ее!» Ведь это что – горяч больно.

Герасим лукаво посмотрел на меня и продолжал:

– А незадача – бранится… Ишь мы с тобой прошли однова – Никольское, Мелоча и Порубь, – восемь верст прошли, и – ничего, ты не сердишься. Закусить сели, выпили, это самое, коньячку, а с Шаляпиным трудно. Подошли с ним у Никольского – всего полторы версты, говорю – завернем, здесь ямка есть болотная в низинке – чирки бывают. Обошли – нет ничего. Он говорит: «Ты что меня гоняешь, так-то, зря? Где чирки? Что ж говорил? Зря нечего ходить». Идет и сердится. Устали, сели закусить. Он, значит, колбасу ест, ножом режет, из фляжки зеленой пьет. Мне ничего не подносит – сердится: «Попусту водишь!» А ведь птицу за ногу не привяжешь. Птица летуча. Сейчас нет, а глядишь, к вечеру и прилетела…

Впрочем, Герасим любил Шаляпина. Однажды он мне рассказывал:

– Помните, когда на Новенькую ехали, ко мне в Буково заехали, у нас там на горке омшайники большие. Шаляпин спрашивает: «Что за дома – окошек нет?» Говорю: «Омшайники в стороне стоят, туда прячем одежу и зерно – овес и рожь, горох, гречу. Оттого в стороне держим – на пожарный случай, деревня сгореть может, а одежина и хлеб – останется». – «Покажи, – говорит, – пойдем в омшайник». Ну, пошли, отпер я ему дверь, понравился омшайник Федору Ивановичу. «Хорош, – говорит, – омшайник, высокий, мне здесь поспать охота». Ну, снял я ему тулуп, положил на пол, подушку принес. «Вот, – говорит, – тебе папиросы и спички, не бойся, я курить не буду». Так чего! До другого дня спал. В полдень вышел. «Хорошо, – говорит, – спать в омшайнике. Мух нет, и лесом пахнет».

Потом на Новенькую мельницу, кады к Никон Осиповичу ехали, так говорил мне и на лес показывал: «Я вот этот лес куплю себе и построю дом, буду жить. Хорошо тут у вас. Хлебом пахнет. Я ведь сам мужик. Вот рожь когда вижу, глаз отвести не могу. Нравится. Есть сейчас же мне хочется». Ну, значит проезжая село Пречистое, в лавочку заехали. А в лавочке что: баранки, орехи, мятные пряники, колбаса. Он и говорит Семену, лавочнику: «Раздобудь мне рюмочку водки». Тот: «С удовольствием. У меня есть своя». Вот он выпил, меня угостил. Таранью закусывали и колбасой копченой. Так заметьте: он все баранки, что в лавке были, съел, и колбасу копченую. Вот здоров! Чисто богатырь какой. «Герасим, – говорит, – скажу тебе по правде: я делом занят совсем другим, но как деньги хорошие наживу, вот так жить буду, как сейчас. Здесь жить буду, у вас. Как вы живете». «Ну, – говорю, – Федор Иванович, крестьянская-то жизнь нелегка. С капиталом можно». А видать ведь, Кистинтин Ликсеич, что душа у него русская. Вот с Никоном Осипычем – мельником – как выпили они и «Лучину» пели. Я слушал: не утерпеть – слеза прошибает. А гляжу – и он сам поет и плачет.

* * *

В тишине ночи до нас донеслись голоса – по дороге к деревне Кубино кто-то ехал.

– Эвона! Знать, они там. Костер жгут.

Кто-то крикнул во тьме:

– Кинстинтин Лисеич!

– Это, должно быть, Белов кричит, – сказал Серов.

– Василий! – кричали мы. – Заворачивай сюда.

Из-за кустов показалась лошадь. Возчик Феоктист и Василий, спрыгнув с тарантаса, подбежали к нам.

– Федор Иваныч, к вам из Москвы приехали. Велели, чтоб беспременно сейчас приезжали.

– Кто приехал?

– Велели сказать, что приехал Еврей Федорыч, он, говорит, знает, так ему и скажи.

Шаляпин нахмурился:

– А нынче какое число-то?

– Двадцать первое июля.

– Да разве двадцать первое? Ах, черт, а я думал, восемнадцатое. Мне завтра петь надо в Москве. Обещал Щукину. В «Эрмитаже», в Каретном ряду. А я и забыл.

– Вот и Еврей Федорыч говорил: «Он, знать, забыл». По комнате ходит и за голову держится. Воду все пьет. Смотреть жалость берет. «Шаляпин, – говорит, – меня до самоубийства доведет. Скажите ему, что я деньги привез, три тыщи».

– А что же он сам сюда не приехал? – спросил Шаляпин.

– Хотел, да потом говорит: «Неохота ехать, у вас всё леса тут, глухота, еще зарежут разбойники».

– Что же, – в раздумье сказал Шаляпин, – ехать, что ли?

И он смотрел на нас.

– Поезжай, Федя, – сказал я. – А что петь будешь?

– Сальери. Я один не поеду.

Доехав до деревни, наняли подводу.

Дорогой я спросил Шаляпина:

– А кто этот Еврей Федорович?

– У Щукина служит. Не знаю.

Когда мы приехали ко мне, приезжий бросился к Шаляпину на шею.

– Федя, что ты со мной делаешь! Я же умираю! Щукин меня ругает. Все билеты уже проданы. Вот я тебе и денег привез. Едем, пожалуйста, – поезд в три часа из Ярославля на Москву. Утром приедем, репетиция будет.

– Ну какая там репетиция. Едем утром в десять часов – в шесть вечера будем в Москве.

– Ой, умоляю, едем в три. Умоляю!..

– Ну нет, брат, я есть хочу. Поезжай в три и скажи, что я приеду.

– Как же я без тебя приеду? Мне же голову оторвут! Пожалей меня! У меня порок сердца. Курить нельзя, вина пить нельзя. Икота начинается. Тебе кланяются Рафалли и Лева. Они так тебя любят, так любят, говорят: «Ах, Шаляпин, это же артист!!!»

– Ну-ка, давай деньги.

– Деньги вот. И расписку вот подпиши.

Шаляпин внимательно пересчитал деньги, положил в карман и долго читал расписку.

– Это что же за идиот у вас там такую расписку писал? Что это значит: «Сим солист его величества обязуется…»

– Ой – сказал приезжий, – не угробливай меня, Федя, у меня порок сердца.

Шаляпин усмехнулся, взял лист бумаги и написал другую расписку.

Купанье

Гостя у меня в деревне, Шаляпин, встав, шел купаться на реку. Перед тем как войти в воду, он долго сидел в купальне, завернувшись в мохнатую простыню.

С ним ходил архитектор Мазырин и мой слуга Василий Белов. Мазырин был маленького роста, тщедушный. Приходя в купальню, быстро раздевался, бросался в воду и нырял. Шаляпин говорил мне:

– Черт его знает, Анчутка прямо морской конек. А я не могу. Должен попробовать, холодна ли вода. И нырять не