Случайностей на свете не бывает - Елизавета Пузырева

были все поблизости к концу бала, мало ли что. Хотя вряд ли что – то произойдет в самый разгар веселья. Здесь так много народу. И даргонийцам тоже надо дать знать, их помощь в случае чего будет очень кстати.

По всюду сновали официанты, вежливо улыбаясь гостям, разнося с ловкостью жонглеров мороженное выстроенное на подносах горками, напитки в высоких прозрачных бокалах по десятку не меньше на одном подносе, которые они словно и не держали вовсе, придерживая подушечками пальцев одной руки. Удивительно, возможно это результат моего сегодняшнего сидения под водой в источнике, но в какой-то момент я поняла, что чувствую воду или точнее будет сказано жидкость. Вот тот официант разносил в бокалах что – то сладкое, и слегка пьянящее, это плоды сочного дерева, собранные, когда начинают едва трескаться от спелости, от переполняющего сока. Радужные пузырьки в бокалах лопались, словно давясь от безудержного смеха. Веселые, безудержные, радующиеся свету, шуму, царящему вокруг веселью. Вот кто ни о чем не заботился… Даже не подумав, что я делаю, я послала им теплый привет, который мягкой волной долетел до них за считаные секунды и о, чудо, в ответ на мой спонтанный порыв все пузырьки в бокалах засверкали, салютуя мне искристой пеной, поднявшейся на самые края бокалов! Однако?! Что это значит? Мне ответили? Но я же стихийник земли, а тут жидкость, и как это понимать?! Другой официант пронес безобидную шипучку, с ароматом терромы, что я пила у мадам Клосс, бодрящую, восстанавливающую силы.

В какой – то момент я оглянулась и увидела родителей с бокалами в руках. Холод беспощадный, сиротский, равнодушный буквально стеганул меня наотмашь по щеке. Я что было силы ухватилась за рукав Николаса. В бокалах была смерть. Яд. Та же шипучка с терромой, но несколько капель в одном и в другом бокале пронизывали, прошивали как пули, несущие смерть мельчайшие ядовитые брызги. Шипящие струи терромы, поднимающие к верху, перемешивающие содержимое бокала только на руку яду, упрощая ему задачу.

– Быстро, к ним. Да в темпе вальса, Ник. На раз, два, три. У них яд в бокалах!

Видя, как побелел Ник, проследив за моим взглядом, я взмолилась:

– Улыбайся, Ник, улыбайся! Никто не должен ничего заподозрить. Я не дам им умереть!

Мы подлетели в танце близко – близко, кружа и безудержно смеясь над только нам ведомой шуткой. Императорская чета, рядом сестра Его Величества, Лилиан, она тоже делает знак официанту, разносящему бокалы, чтобы поднесли и ей. С десяток мужчин, о чем –то переговариваются между собою беззаботно улыбаясь, но при этом улыбка не отражается в глазах. Как же страшно! Пострашней волчьего оскала. И ненависть! Поглотившая все вокруг и уже невозможно отследить от кого из них она исходит. Чернильная мгла разлилась, заполняя собой все пространство, безудержно, яро кружа мрачными вихрями вокруг моих родителей, обвивая, словно стягивая их собою в плотный, душный кокон.

Мы привлекли внимание, что ж, ожидаемо, думаю такого Николаса Трейда никто в этом зале отродясь не видел. Он сиял, что – то говоря мне одними губами, не сводя с меня взгляда, вызывая во мне безудержный, искрящийся смех. Ну откуда им было знать, что он шептал слова надежды и ободрения: «Яннока, мы не отдадим их смерти! У нас все получится! Мы успеем! Ты, я, Жало – мы стоим целого батальона». Это он еще о Рее правду не знает! Какой батальон – армия! Но лишь бы успеть, иначе все будет напрасно, и я не хочу быть сиротою!

Я неловко шатнулась в сторону, и взмахиваю руками, от чего Императрица вздрагивает, и роняет бокал, тот вдребезги рассыпается на мелкое хрустальное крошево у наших ног. Один ноль. Его Величество помогает удержаться жене, а Николас, вот ведь умничка, рассыпается в изысканных придворных извинениях, и забирает мешающий бокал у Элерика, пока тот подходит к жене. Передавая его стоящему мужчине, но делает это не глядя, ведь вся забота извиниться перед самим Императором, и второй бокал, падает следом, дел то отпустить хрустальную ножку чуть раньше.

– Ваше Величество, прошу простить меня покорно. Я сегодня так неловок.

– Да уж, Николас, неловкость, последнее, что за тобою водилось. Удивил.

– Ани, как вам посещение Имперской оранжереи? Говорят, вас долго не было – задала вопрос Императрица.

Я взглянула в мамины глаза и вежливо поклонилась – это все, что я могла себе сейчас позволить.

– Благодарю, Ваше Величество, очень познавательно. Я бы хотела, если будет такая возможность отпрашиваться и в будущем на день, по возможности с вечера. Ночные цветы непередаваемо интересны, и более разговорчивы, чем днем, я провела незабываемые часы в общении с ними.

– Ани Вайрес? Так кажется вас зовут? Мой брат описывал вас как очень талантливого боевого стихийника земли и призывника.

– Моё почтение, Ваше сиятельство.

– Зовите меня просто Лилиан, никогда не могла терпеть эти сиятельства. Мне кажется настолько интересным понимать язык цветов. Такая редкость, такой дар, заслуживающий пристального внимания и изучения. Вам надо холить его, взращивать, больше тренировать, работать над собою.

Я лишь молча присела в глубоком почтительном реверансе перед своей тётей. Риторическое замечание. Ответа, я так понимаю, от меня и не ожидали. Надо же, у меня есть тётя… Но и она в черноте. Что же это? Ее опутала та же ненависть, что и моих родителей? Она тоже мишень моего врага?

– Ани, мне бы хотелось посмотреть, как это действует на практике. Жан, поднеси цветы. Хочу послушать, что скажет о них стихийник, и что они скажут нам.

Уже немолодой статный мужчина, стоявший чуть поодаль от всех, вежливо поклонился, выслушав приказ и отошел. Я его и не сразу заметила. Слуга? На бал разве ходят со слугами? Пока Лилиан рассказывала о своих цветниках, что раскинулись возле ее дворца бегло, быстро, словно наспех, я смотрела на мою мать, отца, жалея только об одном – о невозможности сейчас, в сию же минуты заявить о себе, обнять их, прижавшись к самым дорогим людям в этом мире. Несколько раз наши взгляды пересекались, мама не могла скрыть интереса. Может такое быть, что она стала догадываться? Не знаю, но я не имела права выдать себя, и каждый раз отводила взгляд. Нельзя, сейчас нельзя, вокруг клокочет, наливаясь ненависть, подступая к ним вплотную, сжимая все туже и туже свои непрошеные, незваные объятия. Как же страшно это видеть.

Но тут в мои мысли буквально просочился еле различимый шепот, почти шелест:

– О, принцесса, милая, принцесса, просим вас не бойтесь нас, позвольте нам