Вторая модель (Сборник) - Филип Дик

В тот момент, когда разъяренная толпа бросилась на него, билтонг пытался отпечатать себе укрытие, защитную стену из пепла.

После двух часов пути Доз остановился и с размаху бросился на все вокруг устилавший пепел.

— Отдохнем немного, — буркнул он. — Приготовим еду, у меня есть кое-какие запасы. Вот как раз и пригодится этот ваш «Ронсон», если только он заправлен. Фергессон вынул зажигалку из ящика и передал ее Дозу. Холодный, полный отвратительных запахов ветер срывал с поверхности земли пепел, взбивал его в страшные, мертвые облака, носил эти облака над бесплодной планетой. Обломками костей торчали неровные, зазубренные стены, остатки каких-то зданий. Здесь и там сквозь пепел пробивались темные, зловещие стебли сорной травы.

— Все это не настолько мертво, как могло бы показаться, — заметил Доз, выбирая из окружавшего их пепла маленькие обломки дерева и клочки бумаги. — Собаки и кролики — это вы знаете. Кроме того, сохранилось довольно много семян растений — только и надо, что полить пепел хорошенько, и они сразу прорастут.

— Полить? Чем? Ведь дождя больше не бывает. Что бы там ни означало это слово в прошлом.

— Нужно копать колодцы. Вода есть, но до нее нужно докопаться. — Доз разжег крохотный костерок — зажигалка оказалась заправленной. Он кинул ее подставившему руки Фергессону и занялся поддержанием огня.

Поймав зажигалку, Фергессон начал рассматривать ее так, словно увидел впервые.

— А вот такую вещь, как вы можете ее сделать?

— А мы и не можем. — Доз вытащил из-за пазухи завернутую в тряпку пищу — сушеное подсоленное мясо и обжаренную кукурузу. — Невозможно начинать с изготовления всяких сложных штук. Начинают с простого, а потом медленно, постепенно — вверх. Здоровый билтонг смог бы печатать с таких оригиналов. Наш, Питтсбургский, изготовил бы великолепный оттиск этой зажигалки.

— Знаю, — кивнул Доз. — Вот это-то как раз нас и задержало. Пришлось ждать, пока у них опустятся руки. А ведь так оно и будет, им придется вернуться в свою систему, оставаться здесь — верная для них смерть.

Рука Фергессона судорожно сжала зажигалку.

— С их уходом уйдет и наша цивилизация.

— Эта зажигалка? — ухмыльнулся Доз. — Если вы про нее — то да, уйдет, во всяком случае — на долгое время. Но вы смотрите на ситуацию не с той стороны. Нам придется перестроиться, выкинуть из головы разную чушь и набраться новых знаний — каждому из нас. Это нелегко, по себе знаю.

— Откуда вы взялись?

— Я — один из переживших чикагский коллапс, — негромко сказал Доз. — После гибели поселка я бродил в одиночку — убивал животных камнями, спал в подвалах, руками и ногами отбивался от собак. Потом набрел на один из лагерей. Они ведь давно уже существуют — вы, друг, не знаете, но Чикаго — не первый погибший поселок.

— И вы печатаете инструменты? Вроде этого ножа?

Доз расхохотался, он смеялся долго и громко.

— Не печатаем, это называется совсем иначе, это называется изготавливать. Мы изготавливаем инструменты, делаем вещи. — Вытащив знакомую деревянную чашку, он поставил ее на покрытую пеплом землю. — Печатать — значит попросту копировать. Не могу объяснить вам, что такое изготавливать, чтобы понять, нужно попробовать самому. Но печатать и изготавливать — две совершенно разные вещи.

Доз выстроил в ряд три предмета. Великолепный стойбеновский хрусталь, собственную свою грубую деревянную чашку и кривой пузырь — дефектный, так и не удавшийся умирающему билтонгу оттиск.

— Вот так было когда-то. — Он указал на стойбеновскую чашу. — Когда-нибудь так будет снова, но для этого нужно идти в нужную сторону — трудным путем, шаг за шагом — и только тогда все вернется.

Доз бережно спрятал хрустальную чашу в стальной ящик.

— Ее надо сохранить — не для копирования, а как образец, как цель, к которой нужно стремиться. Вы, наверное, не совсем понимаете разницу, но ничего, потом поймете.

Он указал на грубую деревянную чашку.

— А вот где мы сейчас. И не смейтесь над ней, не говорите, что это — не цивилизация. Как раз наоборот — она простая, она грубая, но она настоящая. Отсюда мы будем двигаться вверх.

Подняв с земли дефектный оттиск, плод усилий умирающего билтонга, он мгновение помедлил, затем откинул руку назад и отшвырнул уродливый пузырь прочь. Тот ударился о землю, подпрыгнул и разлетелся вдребезги.

— А это — ничто. — Теперь в голосе Доза дрожала ярость. — Лучше уж такая чашка. Эта деревянная чашка ближе к стойбеновскому хрусталю, чем любой оттиск.

— Я вижу, вы очень горды своей деревянной посудиной, — заметил Фергессон.

— Уж не сомневайтесь. — Доз положил чашку в стальной ящик, рядом со стойбеновской. — Когда-нибудь вы и сами это поймете. Потребуется время, но в конце концов — поймете.

Он начал было закрывать ящик, но остановился и тронул пальцем зажигалку.

— Не при нашей жизни, — вздохнул Доз, опуская крышку ящика. — Слишком много промежуточных этапов. — И тут его худое лицо вспыхнуло гордостью, радостным предвкушением. — Но ей же богу, мы к тому идем.

1956

Перевод М.Пчелинцев

Ветеран войны

(War Veteran)

Старик сидел на скамейке под ярким, горячим солнцем и смотрел на гуляющих по парку людей.

Чистый и аккуратный парк, газоны искрятся от водяных брызг, рассыпаемых сотнями блестящих медных поливальных фонтанчиков. Безукоризненно начищенный робот-садовник перекатывается с места на место, вырывает из земли стебельки сорняков, собирает мусор в широкую щель на своей груди. Весело галдят и носятся дети. Сидящие на скамейках парочки держатся за руки, сонно греются на солнце. Тесными группами лениво разгуливают симпатичные армейские ребята; засунув руки в карманы, они с восторгом взирают на бронзовотелых обнаженных девушек, загорающих вокруг плавательного бассейна. Где-то дальше, за пределами парка, ревут машины, возносит к небу сверкающий хрусталь своих шпилей Нью-Йорк.

Старик с натугой прокашлялся и сплюнул в кусты. Яркое солнце раздражало, слишком оно желтое и греет так, что поношенная рваная куртка насквозь промокла от пота. Кроме того, в этом безжалостном свете старик еще острее ощущал свой давно небритый подбородок и стекляшку на месте, где когда-то был левый глаз. И глубокий, безобразный шрам — след ожога, после которого от одной из его щек не осталось почти ничего. Старик раздраженно подергал слуховую петлю, висевшую на серой костлявой шее. Затем он расстегнул куртку и разогнул спину. Одинокий, полный скуки и горечи, он ерзал на матово поблескивающих металлических планках скамейки, крутил головой, пытаясь вызвать в себе интерес к мирной идиллии деревьев, зеленой травы и беззаботно играющих детей.

Скамейку напротив заняли трое молодых солдатиков; совсем незагорелые, с бледными лицами, они начали раскрывать коробки со своими завтраками.

Слабое, отдававшее кислятиной дыхание старика замерло в горле. Изношенное сердце часто, болезненно заколотилось, он снова чувствовал себя живым — впервые за много часов. Кое-как всплыв из глубин своего оцепенения, старик сделал мучительное усилие и сфокусировал на солдатах мутный взгляд. Вынув носовой платок, он промокнул усеянное крупными каплями пота лицо, а затем заговорил:

— Хороший денек.

Глаза солдат рассеянно скользнули по странной фигуре.

— Ага, — сказал один из них.

— Хорошая работа. — Рука старика указала на желтое солнце и силуэт города. — Отлично смотрится.

Солдаты не отвечали; все их внимание было сосредоточено на кусках яблочного пирога и чашках с дымящимся черным кофе.

— Все совсем как настоящее, — заискивающе добавил старик. — А вы, ребята, минеры? — спросил он наобум.

— Нет, — мотнул головой один из молодых парней. — Ракетчики.

— А я служил в истребительных. — Старик покрепче перехватил свою алюминиевую трость. — Еще в прежней флотилии Б-3.

Никто ему не ответил. Солдаты перешептывались, поглядывая в сторону, — их заметили девушки, сидевшие на одной из соседних скамеек.

Старик сунул руку в карман куртки и извлек какой-то серый, грязный пакет. Медленно, дрожащими пальцами развернув рваную бумагу, он так же медленно встал, а затем, пошатываясь и неуверенно переставляя подламывающиеся ноги, пересек посыпанную мелкой щебенкой дорожку.

— Хотите посмотреть? — На его ладони лежал блестящий металлический квадратик. — Я получил его в восемьдесят седьмом. Думаю, вас тогда еще и на свете не было.

В глазах молодых солдат вспыхнуло любопытство.

— Ничего себе, — уважительно присвистнул один из них. — Хрустальный Диск первого класса. Вас наградили такой штукой? — вопросительно поднял он глаза.

Старик гордо хохотнул — правда, этот звук больше походил на хриплый кашель.