Вторая модель (Сборник) - Филип Дик

Она замолчала. Все всё понимали: отчаянная, напряженная борьба за сохранение человеческой расы сделала билтонгов бесплодными. Мертвые яйца, погибающее потомство…

Фергессон скользнул за руль и резко захлопнул дверцу; она закрылась плохо — покоробился металл, а может — просто какая-нибудь случайность. У него волосы встали дыбом от ужаса. И здесь неидеальный оттиск — при печатании искажен какой-то элемент, крохотный, микроскопически малый, но — искажен. Скиселен даже этот шедевр, этот роскошный сверкающий бьюик. Значит, билтонг их поселка тоже начинает уставать. Рано или поздно то, что произошло с Чикагским поселком, произойдет и со всеми…

Вокруг парка рядами выстроились неподвижные, ни звука не издающие автомобили. Сам парк полон людей, у каждого — вещь, которую нужно отпечатать, отчаянно нужно. Фергессон заглушил двигатель и спрятал ключи в карман.

— А ты выдержишь? — спросил он Шарлотту. — Может, останешься лучше здесь?

— Ничего со мной не случится, — попыталась улыбнуться Шарлотта.

Теперь на ней были брюки и спортивная рубашка, подобранные Фергессоном среди остатков рассыпавшегося магазина одежды. Никаких угрызений совести он не ощущал — товар усеивал всю мостовую; какие-то мужчины и женщины апатично его ворошили, выбирая что-нибудь подходящее. Эти вещи прослужат не больше нескольких дней.

Фергессон не стал торопиться с одеждой для Шарлотты; в одной из дальних кладовых он обнаружил целую кучу крепких, надежных рубашек и брюк, их материал явно не собирался в ближайшее время обратиться в черный порошок. Недавние оттиски? Или — удача почти невероятная, хотя и возможная — оригиналы, с которых владельцы магазина печатали свой товар? Обувной магазин еще функционировал, там Фергессон купил туфли на низком каблуке. Пояс, подобранный среди развалин первого магазина, рассыпался при первой же попытке застегнуть его на Шарлотте, так что теперь она щеголяла в собственном его ремне. Они продвигались к центру парка, впереди — Унтермейер со стальным ящиком, за ним — остальные трое. Вокруг молча стояли мрачные, нахмуренные люди, у всех в руках самые разнообразные вещи — бережно пронесенные через столетия оригиналы либо хорошие, с малыми лишь искажениями оттиски. Смесь страха и надежды превратила лица этих людей в напряженные маски.

— Вон они, — послышался сзади голос чуть отставшего Доза. — Мертвые яйца.

На краю парка под деревьями небольшую круглую площадку устилали тускло-коричневые шарообразные предметы размером с баскетбольный мяч. Все — твердые, закоченевшие. Некоторые из них были разбиты, везде валялись осколки скорлупы.

Унтермейер ударил одно из яиц ногой; хрупкое и пустое, оно развалилось на части.

— Какая-то тварь высосала его начисто, — уверенно сказал он. — Это конец, Фергессон. Думаю, тут собаки поработали, они пролезают сюда ночью и добираются до яиц. А он слишком слаб, чтобы помешать.

Толпа молчала, но от нее исходили почти осязаемые волны слепого, нерассуждающего протеста; чувствовалось, еще немного — и люди взорвутся. С покрасневшими от ярости глазами, мужчины и женщины судорожно сжимали свои вещи; плотно стиснутые в одну сплошную массу, они окружали центр парка нетерпеливым, возмущенным кольцом. Они ждали слишком долго. Они устали ждать.

— А это еще что за хрень? — Унтермейер присел на корточки перед странным, неопределенных очертаний предметом. Его пальцы пробежали по тускло поблескивающему металлу. Очертания совершенно неопределенные, как у оплывшей восковой фигурки. — Понять не могу.

— Газонокосилка с мотором, — угрюмо объяснил стоящий рядом мужчина.

— И когда он ее отпечатал? — поднял голову Фергессон.

— Четыре дня назад. — Мужчина с ненавистью пнул предмет ногой. — Тут даже и не поймешь, что это такое, то ли газонокосилка, то ли что угодно другое. Моя старая износилась. Я выкатил из сейфа принадлежащий поселку оригинал, проторчал целый день в очереди, а в результате — вон что. — Он презрительно сплюнул. — Эта хреновина ни на что не годится, я прямо здесь ее и бросил — чего барахло домой таскать.

— Ну и что же нам теперь делать? — вмешался резкий, пронзительный голос его жены. — Старой пользоваться нельзя, на глазах рассыпается, как и все здесь. Если от новых оттисков нет толку, тогда какого же…

— Заткнись! — рявкнул мужчина; его лицо исказилось яростью, длинные пальцы судорожно сжимали обрезок стальной трубы. — Подождем еще немного. Может, он и очухается.

Словно рябь по воде, по толпе прокатился негромкий шепот вспыхнувшей надежды. Зябко передернув плечами, Шарлотта двинулась дальше.

— Лично я ни в чем его не обвиняю, только… — Она оглянулась на Фергессона и обреченно покачала головой. — Какой от всего этого будет толк? Если он не сможет печатать для нас мало-мальски пристойные копии.

— Он не сможет, — сказал Джон Доз. — Вы посмотрите на него! — Доз замер сам и придержал остальных. — Посмотрите и подумайте — как может он работать лучше.

Билтонг был еще жив. Старый и огромный, он расположился в самом центре парка, словно бугор мутной, пожелтевшей от старости, смолисто-густой протоплазмы. Усохшие, сморщенные псевдоподии черными змейками лежали на коричневой осенней траве. Верхушка этого бугра осела, стала почти плоской — неяркий солнечный свет постепенно выжигал из вен билтонга остатки влаги, и тот, съеживаясь, опадал, словно продырявленный пузырь.

— Господи, — одними губами прошептала Шарлотта. — До чего же жутко он выглядит!

Центральное возвышение билтонга еле заметно вздымалось и опадало — жалкие, бессильные движения, тщетная борьба за ускользающую жизнь. Над умирающим существом висели плотные рои мух, черных, с синим металлическим отливом. И запах, густая невыносимая вонь гниения и распада. Откуда-то снизу сочилась, образовывая лужицу, темная жидкость.

Сквозь мутную желтизну протоплазмы еле проглядывало бьющееся в агонии плотное ядро нервной ткани; в ответ на эти судорожные движения по вялой слизистой плоти расходились волны. Нервные волокна почти на глазах известковались, превращались в цепочки гранул. Дряхлость и распад; И — страдание.

Прямо перед умирающим билтонгом располагалась низкая бетонная платформа с оригиналами, вещами, которые надо скопировать; рядом с ним лежали начатые, но не завершенные оттиски — неровные комки черного пепла, замешанного на влаге его тела, — именно из такого материала и создавались оттиски. Судя по всему, какое-то время назад билтонг прервал работу и втянул внутрь себя немногие все еще функционирующие псевдоподии. Он отдыхал — и пытался не умереть.

— Несчастная тварь! — сказал Фергессон и сам удивился своему голосу. — Ему не продержаться.

— Он сидит вот так уже битых шесть часов, — истерически взвизгнул у него над ухом женский голос. — Сидит как пень, и все тут. Может быть, он хочет, чтобы мы встали на колени и умоляли его?

— Вы не видите, что он умирает? — яростно повернулся к ней Доз. — Оставьте его, ради бога, в покое.

Ропот, прокатившийся по людскому кольцу, не сулил ничего хорошего; на Доза оборачивались, но тот хранил холодное безразличие. Стоявшая рядом с ним Шарлотта закаменела, не могла пошевелиться. Ее глаза побелели от ужаса.

— Ты поосторожнее, — негромко сказал Унтермейер. — Кое-кому из этих ребят вещи нужны буквально позарез. Некоторые пришли сюда за пищей.

Времени на раздумья не оставалось; выхватив из рук Унтермейера стальной ящик, Фергессон торопливо его раскрыл. Затем он нагнулся, вынул из ящика оригиналы и разложил их на траве, у своих ног.

По толпе снова прокатился ропот, но на этот раз — ропот пораженный и благоговейный. Фергессон почувствовал мрачное удовлетворение — поселку недоставало именно этих оригиналов. Здесь имелись только оттиски, и далеко не лучшего качества — оттиски с оттисков, и притом дефектных. Один за другим, он собрал с земли бесценные оригиналы и направился к бетонной платформе. Полные злобы люди преграждали ему путь, но тут же, увидев оригиналы, расступались.

Фергессон положил на платформу серебряную зажигалку «Ронсон». Затем — бинокулярный микроскоп «Бош и Ломб», новенький, в черном кожаном футляре. Звукоснимающую головку для проигрывателя, тоже высококлассную, фирмы «Пикеринг», и чашу из сверкающего стойбеновского хрусталя.

— Отличные оригиналы, — завистливо произнес стоявший неподалеку мужчина. — Где это ты их добыл?

Фергессон не ответил, он не отрывал глаз от умирающего билтонга.

Билтонг не пошевелился, однако было понятно, что он заметил появление новых оригиналов.

Где-то в глубине желтой слизистой массы забегали, стали сплетаться в пучки тугие волокна. Переднее устье вздрогнуло и раскрылось. По всему этому кому волной прокатилась страшная судорога. Затем из отверстия потекла, пузырясь, жидкость. Псевдоподия вздрогнула, доползла по устланной слизью траве до платформы, помедлила в нерешительности, тронула хрустальную чашу.