Степь - Дмитрий Манасыпов

— Что именно я не буду врать?

Королева снова села напротив него. Подперла, как и совсем недавно, подбородок руками.

— Про странное скопление мышц, костей, хрящей и прочего анатомического театра, расположенного у тебя под кожей. Ты не глуп и вполне понимаешь, о чем я.

— Зачем я тебе нужен?

— Зачем… хороший вопрос. Ты уже исключил возможность того, что мог просто понравиться мне? Я же женщина, как мне не вздыхать по твоим подвигам во время Игры… Нет, не веришь?

Енот покачал головой. Жить ему, предположительно, оставалось очень немного. Запах кофе, начавший доноситься откуда-то из глубины зала, щекотал не только обоняние, но и нервы. Совсем как недавно в Степи.

— Ты не доверяешь людям, Енот?

— Ты не человек.

— Почему? — она удивилась. — Руки, ноги, голова, что не так? Я бы доказала тебе что еще и женщина, но уволь, мой милый мальчик, ты прав. Такие особи, как ты, меня не впечатляют даже на легкий флирт. Так что ты не прав, Енот, я человек.

— Ты мутант. Высший мутант.

— А ты кто? Подарок рождественского деда? Воплощение ожившего Мэдмакса? Или самый обычный человек, у которого рассечения основных кровеносных сосудов заживают практически сами по себе, и который, пусть и не шутя, но крошит в капусту самых страшных противников. Я просила не врать мне, ай-ай…

— Ты знаешь, кто я такой, я знаю кто ты, что дальше? Зачем ты преследовала меня во снах?

— Зачем… ты нужен мне, Енот, на самом деле нужен.

— Еще пять минут назад я бы поверил в то, что ты хочешь со мной переспать и зачать какого-то героя, явно равного если не Мэдмаксу, так хотя бы Верону Смертобойцу. — Енот усмехнулся. — Сейчас, ты уж извини, как-то не очень верится в такой расклад.

— А ты наглец… — тонкие светлые губы растянулись в хищной улыбке. — Не боишься вот так шутить?

Енот посмотрел на нее.

Он покривил душой, сейчас оно стало понятным совсем, практически полностью. От нее можно было бы сойти с ума, не будь аура Королевы такой опасной. Громадные глаза, тонкие, чуть брезгливо поджатые губы, черные узкие брови, вытянутый и хищный нос. Никогда ему не нравились такие женщины, но сейчас внутри снова что-то дрогнуло, заставив кровь побежать быстрее.

— Боюсь немного, не без того. Зачем я тебе нужен?

— Каков подлец… — она снова улыбнулась. — Если расскажу, так неужели тебе станет легче?

— А вдруг? — Енот потянул воздух носом. Кофе, скорее всего, скоро должен свариться. — Хотя бы не придется просто голову ломать.

— Действительно… — женщина снова села, аккуратно разгладив фиолетовые складки на коленях. — Это тоже верно. Хочешь, значит, правду… могу рассказать. А, что скажешь?

— Вход золотой, выход два?

— Скорее все десять. — Королева показала врачу, принесшему кофе, на стол. — Молоко тебе нужно?

— Не откажусь.

— Нахал… доктор, он меня даже не боится.

— Боится… — Врач остановился. Клюв маски повернулся в сторону Енота. — Запах не обманет. Все его реакции сейчас работают уже на половине возможностей, и все это просто бравада. Страх ощущается в поте молодого человека и в том, что сейчас выделяют его надпочечники.

— Видишь, Енот, медицину не обмануть. Ну так, юный нахал, пей кофе. И пока не бойся.

— Бояться придется потом? — Кофе пах просто одуряющее.

— Возможно, — она отхлебнула из чашки, показав мелкие желтоватые зубы. — Ты хочешь что-то спросить?

— Хочу. Почему Алая королева, если красного нет совсем?

— Почему Алая?.. — она поставила чашку на стол. — Смотри.

Страх пришел запоздало, когда фиолетовый вихрь взметнулся, и он не успел даже дернуться, и улетели в сторону тонкие кожаные перчатки. А черные длинные ногти-когти оказались прямо у его лица, и теперь, по-настоящему, вошли в кожу, проколов ее самыми кончиками-иглами.

Енот застыл и увидел…

Деревенька стояла себе лет уже двадцать. Даже старики успели появиться, из тех, кто сам мало что может сделать. Но таких в ней ясное дело, было очень мало. Ни время, ни место, все не то. Да, куда спокойнее, чем у соседей в Степи, там, говорили некоторые, так совсем плохо. Крестьянские общины и фермы только у городов, чтобы удрать за стены, если что случится. А у них тут, у Камня, тишь-гладь да божья благодать. Редко кто найдет деревню, спрятавшуюся в лесах. Да и те разрослись так, что пойди в них отыщи кого-то, кто не хочет, чтобы его нашли.

А мелкого сынка старого Дрозда сейчас искали. А он совсем не хотел, чтобы нашли. Найдут, так выпорют, как пить дать. И за дело, это мальчишка понимал. Еще бы, не шутка, кокнуть два кувшина свежесдоенного молока. Ну, по дурости, не отнять, не прибавить, а кому от этого легче? Мачеха, как увидела растекающиеся по доскам белые лужи, как заорет, как заорет! Ну, он и сдристнул.

Забрался в будку к Медведю, и не вылезал. Делов-то, перебежать через улицу и юркнуть во двор скорняка, где живет самый страшный пес в деревне. А уж кто, кроме хозяина, неделю как уехавшего в город продавать кожи к тому сунется? Да не в жисть никто не посмеет, уж мачеха точно. Только вот… сколь здесь просидишь, в конуре надежного мохнатого друга? Все равно выходить и являться. Но пока было очень страшно, и вылезать до вечера он точно не собирался.

Пса боялась вся деревня, и за дело. Норов у не самого большого кобеля, заросшего густющей шубой тот еще. Заходя к скорняку, деревенские жители долго стучались в высоченные ворота. Да и потом, хотя и рядом хозяин Медведя, жались в сторонку. Бочком-бочком — юрк в дом, и назад таким же способом. Пес был знатный, сильный, злой, не побоялся два раза, еще будучи молодым, выйти на стаю молодых голодных волков. Сам еле выжил, говаривал батька прятавшегося пацана, но волков или душил, или рвал так, что те рады были дать деру.

В третий раз порвали кобелю заднюю лапу так, что больше на выпасах он стал не работник. Думали даже, хотя в эти байки мальчонка и не верил, милосердно того пристрелить, чтобы не мучился. Но пришел скорняк, молча забрал почти дохлого кобеля и выходил. А хозяину старому потом и не подумал отдавать. С тех пор Медведь никого к себе не подпускал. Кроме скорняка и вот, бывает же, соседского ребятёнка.

Тот как попал один раз, совсем маленьким во двор напротив, как добрался до огромного мехового мешка с зубами, так и нашел себе друга. Да такого, что насовсем. А пес все понимал и спокойно в очередной раз подвинулся, пропустив мальчишку в просторную будку, и сам лег почти снаружи, закрыв дырку.

Внутри крепко сколоченного деревянного ящика, оббитого изнутри войлоком, было тепло и уютно. Малец и сам не заметил, как заснул. Проснулся только от громких криков снаружи, ржания и высокого, ушедшего куда-то вверх визга. Пес стоял снаружи и рычал, глядя в сторону улицы. Мальчишка полез наружу, но остановился, испуганно глядя на щелкнувшие перед самым лицом страшенные клыки. Он, было, хотел заплакать от страха, когда по лицу тут же прошелся горячий и мокрый язык. Но выпускать его наружу пес не собирался.

Народ выгоняли на широкую деревенскую улицу ударами кулаков, тяжелых ножен, прикладов и просто камчами. Бабы орали, прижимая к себе детей, пока один из вооруженных, громадный четырехрукий мутант не взял у одной пищащего грудника и не свернул тому голову, совсем как куренку.

— Не заткнетесь, овцы, всех порешу, вот этими руками! — рыкнул, и бабьи вопли как ветром сдуло. — Все, угомонились?

Деревенские тихо гудели, бросали по сторонам испуганные взгляды и жались друг к другу. Понять их сейчас оказалось бы не сложно даже дураку Фофану, помощнику пастуха. Но дурачок, незлобивый крепкий детина вряд ли что смог понять. Кровь, текшая из расколотого ударом боевого топора черепа, уже начала запекаться. Мухи слетались к лежащему посередке между домами Плешачихи и Долота телу, жужжали, садились в красное и липкое. Что глупый здоровяк сделал налетчикам — никто не знал.

Четырехрукий, высившийся над самыми высокими мужиками башней прошелся вдоль толпы. Покачался на каблуках, сплюнул в пыль.

— Стадо человеческое… — подошел к хмурому старосте. — Что, чистый, страшно?

— Страшно, — староста опустил глаза. — Как не страшно-то?

Мутант довольно растянул губы в усмешке и сплюнул. Для разнообразия — прямо на сапог старосты.

— Всех пригнали? — он повернулся к остальным налетчикам, лениво смотревшим на деревенских. — Не слышу!

— Всех. — К нему торопливо подбежал невысокий, похожий на хорька человек. На руках у недомерка с острыми треугольными зубами староста углядел шесть пальцев. — Вон в том дворе совсем пусто, мамой клянусь. А так — все проверили.

— Хорошо… — с ленцой протянул четырехрукий. — Отправь кого-то за госпожой.