День на Каллисто (антология) - Ярослав Вейс

Контест посмотрел на часы — в самый раз. И тут, уже собираясь уходить, он вспомнил о футляре, в котором помещался теперь, уже опробованный, экспериментально проверенный материал YX106. «Золотая смерть». Смешное название! Естественно, он не усмотрел в нем ничего угрожающего — обычный транспортировочный ящичек, к тому же давно тщательно простерилизованный. Контест отвинтил крышку и сунул футляр в портфель.

Поднимаясь по лестнице, он почувствовал небольшую одышку — за истекший месяц без ежедневных тренировок и физической нагрузки он потерял форму. Контест открыл первые тяжелые двери, затем вторые — мощные насосы, приводимые в действие электроэнергией от небольшого атомного реактора, размещенного в цокольном этаже бункера, со зловещим шумом отсасывали дезинфицирующий раствор и постепенно разблокировали двери. Последний поворот в замке (Контест невольно сравнил его с механизмом, закрывающим люки подводных лодок). Доктор оперся о двери плечом, приоткрывая их. Впервые за месяц на лестницу в подземелье скользнул лучик солнечного света, заиграл на ней — Контесту пришлось зажмуриться. «Вместе со светом на лестницу еще что-то проникло — тошнотворный сладковатый запах.

Доктор Контест вошел в помещение. На полу лежало то, что некогда было Биллом. Теперь это нечто походило бы на гниющий клубок тряпок или на мертвую обезьянку, если бы не часть лица, посыпанная золотым порошком. В углу, у экрана радара, виднелась другая скрюченная фигура.

— Нет, — цепенея от страха, выдавил из себя Контест. — Не может быть.

Он выбежал во двор. Его взору предстали пыльные холмики, поросшие жалкой травкой, и низкие облака. Мобиль стоял, как обычно, под навесом. Открыв дверцу, Контест сел за руль и, дав газ, выехал на дорогу, ведущую к автостраде. Когда он всунул ладони в первый контрольный анализатор, двери не дрогнули, не сдвинулись ни на миллиметр. Механизм был мертв. Контест направился к забору. Пролезая через колючую проволоку, впивающуюся в тело и разрывающую одежду, он все-таки вспомнил о портфеле, который оставил по другую сторону проволочного забора. О портфеле с материалом YX 106, который, теперь ему было ясно, никогда не содержал возбудителя «золотой смерти». «Золотая смерть» осталась в транспортере, который перевернулся вместе с захмелевшим майором. Доктору более не требовалось выяснять причины случившегося. Он их знал.

Контест вернулся за портфелем, проделав тот же путь, снова ощущая боль впивающейся в тело колючей проволоки.

Весь в лохмотьях, окровавленный, покрытый слоем пыли, он добрался до автострады. Вокруг все словно замерло. Ряды, предназначенные для автомобилей с автоматическим управлением, были свободны, но по обочинам дороги то тут, то там застыли машины — искореженные, врезавшиеся друг в друга. Только один блестящий «крайслер-торнадо», казалось, избежал аварии, но почему-то его развернуло против движения. Контест двинулся к машине. Медленно, пошатываясь. Сейчас он был не в состоянии бежать, да он и не торопился увидеть картину ужасной драмы. Слегка передохнув, он обследовал машину — огромный роскошный автомобиль был пуст. Хозяин машины успел только выйти из кабины и сделать несколько шагов к телефонной будке, чтобы позвать на помощь. Там его настигла смерть. Лицо мертвеца изменилось до неузнаваемости — время, птицы и насекомые сделали свое дело. Но доктор заметил кучку золотого пепла на том месте, где у человека когда-то была кожа. Золотой пепел. Мужчина, осыпанный золотом. Эльдорадо.

— Нет, нет, — в ужасе повторял Контест. — Это неправда, этого не может быть, этого не должно быть!

Он снова сел в машину и осторожно объехал неподвижное тело. Маневрируя между обломками автомашин, нагроможденных наподобие вздымающихся ввысь причудливых пластмассовых памятников деструктивизма. Контест помчался по направлению к Городу.

В предместье, недалеко от места, где он всегда оставлял свой мобиль, ему пришлось остановиться. Шоссе загромоздили автомашины, мертвые тела, тягачи с опрокинутыми прицепами. Бессильно озираясь вокруг, Контест скорее ощутил, чем увидел у входа в один из близлежащих домов еле приметное движение. Он в отчаянии зарыдал и, спотыкаясь, бросился бежать. Лишь бы успеть, успеть…

На ступеньках сидел старый негр и медленно качал головой из стороны в сторону. Направо, налево, направо и опять налево. Как маятник. Доктор узнал в нем того самого негра-шофера, который месяц назад пригнал к вокзалу его машину. А может быть, это был кто-то другой. Разве это важно?

Контест с минуту переждал, пока успокоится сердце — оно, казалось, подступило к самому горлу.

— У меня есть лекарство, — произнес он. — Я, я… врач. Понимаете? У меня есть лекарство!

Последние слова он выкрикивал, но негр все качал и качал головой — из стороны в сторону, из стороны в сторону. Наконец он взглянул на Контеста.

— Лекарство. У вас есть лекарство? — Он протянул руку за спину, вытащил ружье, наставив его на Контеста, прямо в живот. — Дети! Детей спасите, да поскорей!

Доктор повернулся и неуверенно, пошатываясь, как марионетка на веревочке, зашагал по улице. Продвигался он с трудом. Всюду — на тротуарах, на проезжей части дороги — лежали неподвижные тела, а на них — легкий налет золотистого порошка. Всюду. Всюду.

Людвик Соучек{*}.

В интересах Галактики{22}

(перевод Е. Элькинд)

Двухчасовая битва при Белой горе восьмого ноября 1620 года по своему военно-стратегическому значению далеко уступает тем событиям, которые повлекла она за собой в результате политической бездарности и нерешительности короля и правящей верхушки, а также малодушия, проявленного самим Фридрихом. Его бегство вызвало цепную реакцию насилия победивших императорских наемников и паники и отчаяния побежденных и мирного населения.

Сухие стебли чертополоха и траву покрывал иней, на сбруях и шерсти лошадей он лежал целыми соцветиями. Лошади выдыхали облачка пара так же трудно и хрипло, как люди. Стылый ноябрьский воздух резал легкие, ледяной повязкой давил на обмякшие мускулы. Вокруг не умолкала брань, ноги скользили и разъезжались — и солдат брякался на землю, еще недавно стянутую корочкой подмерзшей слякоти, теперь истолченной в крошево движением несметных полчищ. Полоса вытоптанной, загаженной земли тянулась за полками курфюрста Ангальтского до самого Раковника, откуда пятого ноября, давая большой крюк по ужасающему бездорожью, направился он к Праге, чтобы преградить путь Биквою. Курфюрст Ангальтский вел полки уверенно, но, как и Турн со Шликом — герои схватки, разыгравшейся в последний день октября, — ехал всегда на сытой, свежей лошади, а иногда даже в повозке, меж тем как пехотинцы, мушкетеры, аркебузиры, копьеносцы месили грязь своими сбитыми, растертыми ногами и на чем свет стоит кляли «христово воинство», не говоря уже о вчерашнем биваке в Унгошти, где не было не только ни вина, ни пива, но многим недостало и глотка горячей пищи. К чертям такую войну! Теперь уже с полуночи они на Белой горе с венгерскими панами-братьями во фланге, в Рузине. Где-то во тьме бредет за ними неприятель: императорское войско, Биквой и Тилли, Максимилиан со своими баварцами… Наверняка они теперь в Гостивицех, и их там наберется тысяч тридцать. Немало, черт возьми!