Девять принцев Амбера. Ружья Авалона - Роджер Желязны

Постель себе я устроил подальше от наших пожитков, лицом к шатру Бенедикта, сами тюки, устраиваясь, тоже слегка сдвинул. Ганелон вопросительно глянул на меня, в ответ я кивнул, указав глазами на шатер. Он посмотрел туда, понимающе качнул головой и стал укладываться еще правее.

Я бросил оценивающий взгляд и сказал:

– Знаешь, твое место мне нравится больше. Не хочешь поменяться? – Для надежности я подмигнул.

– Мне все равно. – Он пожал плечами.

Костры повсюду гасли, большинство воинов уже спало. Лишь часовые пару раз обратили на нас внимание. Лагерь почти затих, на небе не было ни облачка, способного затмить блистание звезд. Я устал, запахи дыма и сырой земли приятно тревожили ноздри, напоминая об иных временах и иных местах, где доводилось мне стоять лагерем, и об отдыхе тоже.

Но вместо того чтобы смежить глаза, я взял один из вьюков, положил себе под голову, набил трубку табаком и раскурил.

Бенедикт расхаживал по шатру, и я дважды вынужден был менять свое положение. Однажды он исчез из виду на несколько секунд, а потом свет в глубине шевельнулся, и я понял, что он открыл сундук. Затем он вновь появился, очистил стол, на мгновение отступил, снова приблизился к столу, присел.

Я опять сдвинулся, чтобы видеть его левую руку.

Он листал книгу или перебирал что-то примерно такого же размера.

Быть может, карты?

Конечно.

Многое отдал бы я сейчас за то, чтобы глянуть на тот Козырь, что он выбрал наконец и держал перед собой. Не меньше отдал бы я и за то, чтобы Грейсвандир оказался у меня под рукой – на случай, если в шатре вдруг появится некто, причем не через вход, за которым я следил. Ладони и пятки мои свербили в предчувствии боя или бегства.

Но Бенедикт оставался один. И сидел неподвижно, наверно, более получаса, а потом встал, убрал колоду обратно в сундук и погасил лампы.

Стражи монотонно расхаживали рядом. Ганелон уже храпел.

Я выбил трубку и лег на бок.

«Завтра, – сказал я себе. – Завтра, если я проснусь, все будет хорошо».

Глава пятая

Посасывая травинку, я следил, как крутится колесо мельницы. Я лежал на животе на противоположном берегу ручья, подперев голову обеими руками. В облачке брызг у колеса горела крошечная радуга, время от времени капли долетали и до меня. Плеск воды и шум колеса скрывал все посторонние звуки леса. Мельница была заброшена; жаль – чертовски давно такой не видел. Смотреть на вращающееся колесо и слушать, как плещется вода – это не просто отдых, это не хуже гипноза.

Третий день мы гостили у Бенедикта. Ганелон развлекался в городе. Прошлым вечером я был с ним и разведал все, что на тот момент хотел узнать. Теперь времени на достопримечательности у меня не оставалось. Надо было думать и действовать очень быстро. В лагере все сложилось нормально, Бенедикт приглядел, чтобы нас покормили, выдал обещанную карту и письмо. Мы тронулись на рассвете, а к полудню оказались уже возле усадьбы. Приняли нас хорошо, устроили в приличных покоях – по отдельности, – а потом мы отправились в город, где и провели остаток дня.

Бенедикт собирался задержаться в поле еще на несколько дней. И прежде, чем он вернется, мне надо разобраться с намеченным делом. Следовательно, предстояла адова скачка – для легкой прогулки не хватало времени. Мне нужно припомнить должные Тени и поскорее отбывать.

Оказаться в месте, столь похожем на мой Авалон, было бы просто чудесно, да вот от помех моим намерениям я уже почти впал в одержимость. Все понимал, но пересилить себя не мог. Так что знакомые виды и звуки отвлекли меня лишь ненадолго, а потом я снова занялся планированием.

По мне, все должно отлично сработать. Одной прогулкой я решу сразу две проблемы, если сумею сделать это незаметно. Значит, придется пропадать всю ночь, но я предвидел это и заранее попросил Ганелона прикрыть меня.

Голова моя стала покачиваться в такт вращению колеса, и я заставил себя выбросить из головы все лишнее, думать только о необходимом: песок, его текстура и цвета… температура, ветра, привкус соли в воздухе, облака…

Потом я спал и видел сны, только не о том, что искал.

Предо мной было колесо[112] большой рулетки, все мы – мои братья, сестры, я сам и прочие, кого я знал и не забыл, – все мы были на нем и то опускались, то поднимались вместе с ним, каждый в своем секторе. Все мы кричали, требуя немедля остановить колесо, а когда оно шло вниз, разражались протестами и воплями. Колесо стало замедлять ход, я снова был на подъеме. Рядом вверх ногами висел светловолосый юнец – молил и предупреждал о чем-то, но голос его тонул в неразборчивом гуле других голосов. Его лицо потемнело, исказилось, стало омерзительным и нечеловеческим. Я перерезал веревку на лодыжке, он упал вниз и исчез из виду.

Я приближался к вершине, колесо вращалось еще медленнее, и тогда я увидел Лоррейн. Она махала мне, подзывая, выкрикивала мое имя. Я склонился к ней – она была прямо передо мной. Я хотел ее, хотел ей помочь. Но колесо вращалось, и меня унесло прочь.

– Корвин!

Я попытался отмахнуться от ее крика – ведь я был уже почти на вершине. Вершина приближалась, и я напрягся, готовясь выскочить. Если колесо не остановится здесь, я выпрыгну из этой проклятой штуковины, даже если при этом все рухнет. Я приготовился к прыжку. Колесо щелкнуло еще раз…

– Корвин!

Колесо отдалилось, снова приблизилось и поблекло…

Я опять глядел на мельничное колесо, имя мое эхом отдавалось в ушах, сливаясь с плеском воды и растворяясь в нем.

Я моргнул и провел рукой по волосам. На плечи мне посыпались одуванчики, рядом раздалось довольное хихиканье.

Я быстро обернулся.

Она стояла в дюжине шагов от меня – высокая, стройная девушка с темными глазами и коротко остриженными каштановыми волосами. На ней был фехтовальный жилет, рапира – в правой руке, маска – в левой. Девушка смотрела на меня и смеялась. У нее были ослепительные зубы, пусть и крупноватые, загорелые щеки, и небольшой нос усеяли веснушки. В ней чувствовалась жизненная сила, это особенно привлекает, даже больше, чем просто красота. По крайней мере с вершины моего возраста.

Она отсалютовала клинком.

– К бою, Корвин! – сказала она.

– Какого черта, кто ты? –