Обратный отсчет - Анна Малышева

– Ну, перестань! – не выдержал он. – Она тебе даже не сноха! А что касается ее денег, я их верну, по требованию.

– Кому? – трагически вопросила Татьяна. – Как?!

– Да вот хоть ее матери. Продам участок и выделю ее долю.

– О господи, это твое хладнокровие… Меня просто трясет! Идем в дом.

Елену Ивановну уже уложили на топчан, в кухне стоял сильный запах корвалола. Марфа, грустная и серьезная, караулила у плиты закипающий чайник. Обернувшись на звук шагов, женщина быстро приложила палец к губам:

– Тихонько! Она, кажется, уснула.

– Как тебе удалось? – прошептал Дима, прислушиваясь к дыханию спящей женщины. Та лежала навзничь, обутая – видимо, в той позе, в какой ее сморил сон.

– Я дала снотворное, у меня было с собой несколько таблеток.

– Как?! – шепотом вскрикнула Татьяна. – Снотворное?! Сердечнице?! Вы понимаете, что сделали?!

– Конечно, понимаю, – невозмутимо ответила Марфа, переходя на нормальный тон. – Все, теперь ее не разбудишь до утра. Это очень хорошее и абсолютно безопасное средство. Его дают и старикам, и детям, и уж на сердце оно вообще не влияет. Наоборот – она отлично выспится и будет свежа как роза.

Татьяна с сомнением взглянула на спящую и неодобрительно пожала плечами. В дискуссию, однако, вступать не стала, заметно избегая лишних контактов с Марфой. Это было так явно, что молодая женщина вопросительно взглянула на Диму и, все поняв, иронически улыбнулась. Сняла с плиты вскипевший чайник и, не спрашивая, налила чаю в три кружки.

– Скажите, что вы думаете насчет того, что говорила Елена Ивановна? – Марфа подала кружку Татьяне. – Она ведь всерьез верит в это, рвется на поиски! Я ее с трудом уложила, убедила, что утро вечера мудренее и Люда наверняка позвонит завтра.

– Бред, – коротко ответила та, но кружку взяла и сделала несколько глотков. – Я считаю, что надо вызвать «скорую» сейчас, пока она спит.

– А я бы подождал до утра! – возразил Дима. – В том, что она говорила, что-то было…

Марфа высоко подняла брови. Он кивнул:

– Знаю, знаю, что это звучит дико, но ты же сама слышала – она так искренне в это верит…

– Так верит, что это становится заразным. – Марфа почти насильно всучила ему кружку с чаем. – Согрейся, ничего другого нет. Значит, ты допускаешь, что Люда устроила чудовищную мистификацию, введя в заблуждение и нас, и милицию? Ладно. Номер глупый, но осуществимый. В этом есть что-то подростковое – сбежать ненадолго из дома, чтобы поволновались… Возникает один вопрос – зачем это взрослому человеку? Да еще накануне важного дела?

– Какого? – Татьяна оторвалась от дымящейся кружки.

– Перестройка дома. – Любезно пояснила Марфа. – Мы сейчас как раз ведем подготовительные работы.

– Какая спешка. – Женщина не удержалась от иронии. – А что бы сказала на это Люда? Тут, как-никак, есть ее законная половина!

– Да ведь на нее никто не посягает, – бестрепетно улыбнулась Марфа, отлично уловив подтекст. – А насчет спешки… она была бы рада, что дело идет.

– Да уж, на всех парах, – бросила Татьяна, возвращая пустую кружку и решительно глядя на часы. – Ну вот что, милые мои, раз вы все уже решили без меня – управляйтесь с Еленой Ивановной сами. Я не собираюсь висеть у вас над душой, и меня тут ничего не держит.

– Мам, ты в Москву?! На ночь глядя?

– Ничего, будут еще две электрички, я изучила расписание, – подчеркнуто холодно заявила женщина. – Провожать не надо, доберусь сама. Дима, пойдем, запрешь за мной калитку.

Она демонстративно пропустила мимо ушей «до свидания» Марфы и молча вышла, жестом позвав за собой сына. У калитки, уже отворив ее, остановилась и взглянула в его лицо, освещенное падавшим из дома светом.

– Дима, я чего-то не знаю?

Ее голос прозвучал сдавленно, напряженно, словно вопрос дался нелегко. Дима попытался обнять ее, та высвободилась:

– Скажи – ты действительно знаешь эту Марфу несколько дней? Такое впечатление, что это с ней ты прожил три года, а не с Людой.

– Какое еще у тебя впечатление? – уже раздраженно поинтересовался он. – Что мы с ней собираемся пожениться? Она, к слову, замужем, и, судя по всему, удачно.

– Впечатление такое, что ты рад тому, что случилось с Людой. – Голос матери дрогнул. – И она тоже не грустит! Дима, скажи мне все. Я… Никому, если что.

Последние слова она произнесла еле слышно, словно не веря, что осмелилась выговорить такое.

– Да что ты?! – До него дошел смысл сказанного, и желудок будто наполнился ледяной водой. – Ты хочешь сказать, что считаешь меня убийцей?!

– О господи, нет! А кем мне тебя еще считать! – воскликнула женщина, тут же противореча самой себе. – Я запуталась, я не знаю… И Елена Ивановна говорит такое, что я сама начинаю с ума сходить…

– Мама, останься! Утром все будет выглядеть иначе!

– Нет, мне страшно. – Она даже сделала шаг прочь от сына, оказавшись на улице. Теперь их разделяла калитка. – Я сюда больше не приеду, никогда. У меня такое чувство, что ты… ты… ты стал таким чужим!

– Чем тебе поклясться, чтобы ты поверила, что я не виноват? – в сердцах воскликнул он. – Я знаю о Люде столько же, сколько и ты, и буду безумно рад, если она отыщется! Пусть между нами все кончено, все равно, я буду счастлив! Я готов отдать свою часть в этом доме любому, кто ее найдет. Я все, что у меня есть, отдам, чтобы она отыскалась. Было бы кому…

– Это все слова. – Мать ничуть не успокоилась и, судя по голосу, ни капли не поверила. – Если ты хочешь меня убедить – вернись со мной в Москву. Сейчас!

– Это невозможно.

– Не можешь бросить свою новую девку?

– Мама, она не девка, а ты просто капризничаешь! Что это за ультиматумы? Что это вообще докажет, если я вернусь с тобой?

– У меня ужасное ощущение, что я тебя теряю… Уже потеряла. – Мать отступила еще на шаг, ее лицо ушло в тень, голос зазвучал глуше: – Я никогда не читала тебе нотаций, не лезла в твою жизнь, но то, что творится сейчас…

– Безнравственно?

– Ну, над нравственностью сейчас принято смеяться, – оборвала его мать. – Это просто очень нечистоплотно и не похоже на тебя. Стало быть, Люда ничего для тебя не значила? А выглядело все так, будто ты ее любишь. Может, ты и меня так же любишь?

– Я очень прошу тебя остаться!

– А я прошу тебя уехать со мной!

– Все, хватит.

Женщина развернулась и торопливо пошла прочь. Дима сделал было несколько шагов за нею, все еще не в силах поверить, что они расстаются вот так, почти врагами, и остановился. Фигуру матери затушевали синие сумерки, и через секунду она исчезла. Слышался только стук ее каблуков, потом женщина свернула за угол, и Дима уже ничего не различал.

«Прихоть, ревность, нервы, – он все еще смотрел в темноту, будто поджидая ее возвращения. – Бежать за ней? Она настроена не так, чтобы сдаться. Возненавидела Марфу… Она впервые критикует мою подружку, а ведь знала всех. Не могу же я за ней бегать – она не права, это обыкновенное самодурство. До дома доберется спокойно, еще не так поздно… Уехать и бросить здесь Елену Ивановну – очень хорошо, прежде всего по отношению к той же Люде! Завтра она раскается и позвонит сама. Вот нарочно не буду звонить первым – пусть подумает!»