Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра - Александр Богданович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Держись, Станислав, – ответил на растерянный взгляд Новосада Белинский, – мы должны достойно выйти из этого испытания.
– Нет! Это не испытание, а Божье наказание. Видно, Ему не угодно мое неуемное любопытство. А может, это лягушка мстит за попытку наведаться к ней без приглашения? – сквозь боль попытался пошутить Новосад.
Но капитан уже не слушал. Он вспомнил, что недалеко живет Клятка, у нее можно было бы перевязать рану и спокойно подумать о дальнейшем.
– Павел Андреевич, – коснулся его руки Новосад, – у вас еще есть время уйти из города, прошу вас, оставьте меня…
– Не говорите глупостей, прапорщик, – сердито оборвал его Белинский и уже мягче добавил: – Еще не все потеряно, дружище. Как здесь говорят: nigdy nie jest tak źle, żeby nie mogło być gorzey[240]. Помоги мне лучше взвалить тебя на плечи. Мы отправляемся в гости к нашей старой знакомой.
Тащить на себе долговязого Новосада через всю Зигмунтовскую и парк Костюшко оказалось и в самом деле тяжелым испытанием, и, когда они наконец добрались до дворика Клятки, у капитана остались силы лишь постучать в окно.
Из-за слегка отодвинутой занавески выглянуло испуганное женское лицо.
– Эльза, мой товарищ ранен, – тихо проговорил капитан, когда она открыла дверь.
– О raty![241] – воскликнула она, увидев окровавленного прапорщика. – Вот сюда, – указала она на большую железную кровать, – я сейчас вскипячу воду, – и скрылась в небольшой кухне, отделенной от комнаты деревянной перегородкой.
Уложив Новосада, Белинский зажег еще пару свечей на необычно большой жирандоли, подвешенной к потолку. Этот старый импозантный подсвечник вместе с вычурным, местами протертым до дыр креслом – наследством деда – были единственными украшениями ее интерьера.
Клятка принесла воду, достала из шкафа кусок полотна и стала разрезать его на полоски бинтов.
Белинский стащил с прапорщика брюки, на пол из кармана вместе с наганом выпал скрученный пергамент. Он подобрал свиток и чуть не поддался невольному импульсу бросить эту причину всех их тяжких невзгод в печку, но сдержался, и не нашел ничего лучшего, как сунуть его снова в карман шоферской куртки Снигирева.
Они промыли Новосаду рану водой и залили мутной самогонкой.
– Надо позвать Пинкаса. Он сможет вытащить пулю, – тихо сказала капитану Клятка.
– Это доктор? – спросил он.
– Был когда-то, пока не отобрали лицензию за пьянство. Теперь тайком подлечивает всех наших, а заодно и дезертиров.
– Хорошо. Расскажи, как его найти.
– О нет. Это лучше сделать мне. Только надо дождаться рассвета.
Снова послышалась артиллерийская канонада. Теперь она доносилась с севера. Через несколько часов последние позиции русских в районе Скнилова, Брюховичей, высот Лысая гора и Жесна Польска будут заняты пехотой ландвера.
«Пожалуй, этот криминальный врачеватель Пинкас сейчас лучшее, что можно придумать для Новосада», – рассуждал капитан. Из-под кровати неожиданно выскочил котенок. Он резко остановился, испуганно уставившись на чужого, но, заметив пробегавшего таракана, бросился за ним.
– А может, вы не дезертиры, а шпионы? – вдруг прищурила глаза Клятка.
«Так она посчитала нас дезертирами!» – дошло до капитана. Ну что ж, так лучше, и он отрицательно покачал головой.
– Хотите есть? – спросила она. – Правда, у меня только картошка. Я думала, война продлится не больше года и запаслась двумя мешками фасоли, мешком муки и огромным куском окорока. Но все это уже давно кончилось.
– Нет, спасибо, разве что стакан чаю.
– Чаю и табака у меня вдоволь – ведь это единственное, что всегда есть у военных, кроме нескольких рублей, – простодушно объяснила женщина.
Крепкий чай успокоил нервы, но ощущение безысходности и вины за произошедшее с Новосадом еще долго не оставляло Белинского, пока он наконец не погрузился в неспокойную дрему, примостившись в старом кресле.
– Witam gszecznemu panstwu![242] – разбудил Белинского сиплый мужской голос, принадлежащий немолодому мужчине с помятым лицом и неухоженной бородой. Его тужурка с поднятым воротником была надета прямо на ночную рубаху.
Капитан догадался, что это и есть доктор Пинкас, за которым успела сбегать Клятка.
Без лишних вопросов Пинкас осмотрел рану и принялся доставать из сумки медицинские инструменты.
– Привяжите его к кровати, – распорядился он, когда Клятка сливала ему на руки, – и дайте стакан водки или что там у вас есть.
Несмотря на вид опустившегося пьяницы, руки Пинкаса уверенными и быстрыми движениями делали свое дело. Он отсосал спринцовкой кровь из раны и долго ковырял костлявым пальцем в раневом канале, нащупывая пулю. Наконец извлек ее пинцетом и кинул в консервную банку. Новосад держался мужественно. Вскрикнув пару раз, он изжевал вложенный ему в зубы карандаш и не отводил взгляда от распятия на стене, пока от болевого шока не погрузился в беспамятство.
– Не гарантирую, что все обойдется. Большая потеря крови, и не исключено заражение. Все же надо постараться доставить его в госпиталь, – сказал доктор.
Заталкивая в карман полученные за работу кроны, Пинкас добавил:
– На Яновской, восемь, можно спросить, сославшись на меня, Герша Флякса. Он отвезет вашего товарища в один из госпиталей, которые, я думаю, не сегодня завтра уже будут развернуты в городе.
Глава 67
Возвращение австрийцев
Утро двадцать второго июня[243] 1914 года во Львове выдалось необычно тихим и спокойным. В ясном небе всходило солнце. Уже не слышны были звуки войны. О драматических событиях накануне напоминал лишь запах гари, все еще стоявший в воздухе.
С рассветом горожане стали выходить из своих домов.
Они бесцельно слонялись по улицам, сбивались в кучки, оживленно обменивались впечатлениями, делали прогнозы. Бросалось в глаза большое количество заросших, небритых мужчин в мятых, обтрепанных мундирах – это было бежавшее из русского плена австрийское воинство, которое многие месяцы с риском для жизни прятали и кормили львовские семьи, в преимуществе из бедных слоев.
Но вот прошел слух, что первые австрийские части должны появиться со стороны Городоцкой рогатки, и уличная масса двинулась туда. Очень быстро на Городоцкой и Яновской собралась толпа в несколько тысяч человек.
В поношенных сюртуке и черных брюках из гардероба бывшего тюремного охранника – деда Клятки Белинский пробирался сквозь толпу по указанному Пинкасом адресу.
Дом стоял прямо через дорогу от костела Святой Анны, его фасад и балконы уже были увешаны зеленью, коврами и флагами империи.
Брама оказалась запертой.
– Со pan wlamia sie tu? Niema tu zadney ubikacji![244] – услышал капитан рядом сварливый голос старой женщины.
Белинский вежливо объяснил, что ищет пана Флякса.
– Nic nie wiem. Nech pan szuka jego tarn[245]. – Она раздраженно махнула рукой в сторону шинка на углу Яновской и Клепаровской.
В этот момент появился первый австрийский патруль – два улана и офицер на лошадях. В руках офицера был большой букет цветов. Народ с криками бросился навстречу, всадников стащили с лошадей и под громкие возгласы стали подкидывать вверх.
Послышались звуки марша военного оркестра – приближалась колонна венских ландверов.
Из окон и балконов полетели цветы. На глазах женщин выступили слезы. Офицеров подхватили на руки и понесли к ратуше. Солдат щедро одаривали сигаретами, водкой и вином.
Цирюльник Цвибельфиш стоял возле своего заведения и с воодушевлением взирал на очередную историческую картину. Рядом стоял бывший фабричный инспектор Михальский – агент Равский. Его физиономия была скорее озабоченной, чем радостной. Причиной этого была не предстоящая смена власти и вытекающие из этого последствия его сотрудничества с оккупантами – последнее мало его беспокоило. Он прекрасно осознавал, какую ценность представлял его «талант» – уникальный нюх ищейки – для любой власти. В конце концов, он был не из тех продажных шпионов, которые представляли своим патронам купленные в ближайшем книжном магазине брошюры с приляпанными штемпелями «совершенно секретно» или «строго конфиденциально», нет, он работал на совесть, причем как по контракту – от начала и до конца. Даже когда уже не осталось сомнений, что Львов будет сдан австрийцам, Равский успел сообщить русским о действующей в местечке Болехово «шпионской организации», в состав которой входили домовладелец Шанек, чиновник казенной фабрики Граматка, рабочий Вуйцик, стражник Новак, железнодорожный служащий Шиндлер и приказчик Олейник.
Сейчас же причиной его озабоченности был человек возле шинка напротив, откуда выкатывали большую бочку с пивом для угощения освободителей. Агент не мог поверить своей удаче – так славно отличиться перед новыми хозяевами: в первый же день поймать российского шпиона. Опытный глаз Михальского не обманула одежда простолюдина. Он сразу узнал русского капитана.