Три Нити (СИ) - "natlalihuitl"

Пока Тиа не ушла, было лучше. По крайней мере, эти мысли не мучали меня. Но потом… — Шаи глубоко вздохнул. Я коснулся его колена, не зная, как еще утешить, — и почувствовал дрожь. — Но потом она все же уснула. Что ж! Когда-нибудь мы все уснем, чтобы питать собой Кекуит, чтобы та росла, чтобы согревать Олмо Лунгринг, чтобы вы могли жить. Ведь если вас не станет, кто будет приносить жертвы богам? Чего стоят цари без царства, а?..

***

Дни Нового года давно миновали, а я все ходил как в воду опущенный. Многое из того, что открылось мне за время жизни среди богов, будто перевернулось с лап на голову. К примеру, я и прежде знал, что Олмо Лунгринг стоит на теле прикованной к земле великанши-Кекуит — такой большой, что ее конечности раскинулись от красных скал запада до шумных лесов востока, пятки уперлись в ветвящееся устье Ньяханг, а темя — в корону Северных гор, — и согревается от ее жара. Но думал ли я, что сама великанша мучается и тяготится своею ношей? Знал я и о том, что ее непомерному телу нужны подпорки — локапалы, держатели мира, и что ими стали спящие боги. Палден Лхамо говорила, в награду за службу они получили счастливые сны; но точно ли это награда, а не проклятье? И согласился бы я сам променять даже горькую явь на сладкую дрему?..

Эти мысли никак не шли из головы. И посреди занятий с лекарем, и пока я хлопотал по кухне, перед глазами вставали темные покои с рядами светящихся самоцветов. В их голубоватой толще мне мерещились лица: страшные, неподвижные, с сомкнутыми веками и приоткрытыми ртами, с туго натянутой кожей и вздувшимися венами, похожими на метелки зеленых водорослей. Иногда мне становилось так жаль этих несчастных, что к горлу ком подступал. Я различал теперь (как только не замечал раньше?..), что у воды во дворце странный привкус, горько-солоноватый; такими, наверное, были и воды Бьяру, в которых вместо рыб резвились души утопленников. Я даже бросил было чистить зубы, но получил нагоняй от Сиа; пришлось смириться.

Но это еще полбеды! Теперь боги решились на нечто вовсе неслыханное: если я верно уяснил видения и намеки, они хотели скормить великанше-Кекуит души Лу и других чудовищ, собранные в великом множестве во время Махапурб. От этого в ее брюхе, словно в кузнечном горне, скопится лютый огонь, побежит по кишкам-корням глубоко под землею и заново наполнит остывающий мир. Но удастся ли задуманное? А если да, то переживут ли это Кекуит и спящие лха? А потом Железный господин отпустит их на волю?..

В одну из ночей мне приснился вот какой сон: я будто поймал что-то темное и теплое, пинающееся и рвущееся прочь, как испуганный заяц. Задыхаясь, я прижал добычу к груди и вдруг понял, что держу в лапах Коготь, волшебным образом уменьшившийся в размерах. Не успел я и хвостом махнуть, как корабль-дворец обернулся в черную, покрытую блестящим лаком шкатулку с чудны́ми железными петлицами. Изнутри доносился манящий, сладкий запах. Я откинул крышку — и точно, там были мои самые любимые лакомства! Пирожки, вымоченные в меду, засахаренные ягоды, кусочки баранины в янтарной патоке… Не успел я закинуть их в рот, как заметил на дне переливающийся шелк — это был чуба, расшитый пестрым узором павлиньих перьев. И он пришелся мне точно впору! Только я натянул наряд, как шкатулка снова наполнилась — на этот раз украшениями: бирюзовыми серьгами, длинными бусами и браслетами из дутого серебра; бери да носи! И я поначалу жутко обрадовался — это ли не ринпоче, сокровище, исполняющее любое желание?.. А потом вдруг понял, откуда берутся все эти дары: мед перебродил из крови спящих богов, мясо было срезано с их тел, шелк соткан из их волос; в серебро и драгоценности превратились старые кости. Тут же в желудке стало тяжко; чуба обжег плечи и спину, а серьги и бусы оттянули уши и шею невыносимой тяжестью… Я принялся срывать с себя дары мертвецов, крича от ужаса и тоски… и проснулся в слезах.

Сердце еще долго ухало в груди. Я ворочался в кровати, то кутаясь в одеяло, то отбрасывая его прочь, и, чтобы не думать о кошмаре, пытался ухватиться мыслями за что-нибудь другое. Правда ли, к примеру, что Железный господин и Палден Лхамо на самом деле одно целое? И каково это — жить в двух телах разом? Прав ли Шаи, что они скрывают что-то недоброе? А если скрывают, то что?.. Но от таких дум моя тревога только раздулась, точно набравшая воздуха жаба, и еще сильнее давила на грудь. Даже маска Гаруды, подаренная богами, теперь внушала страх, хотя ее клюв и улыбался весьма дружелюбно.

Золотые кусочки мозаики на потолке спальни мерцали, как блики на воде; я начал было считать — один всплеск света справа, два внизу, еще один слева, — но скоро глаза заслезились от усталости. Тогда я попробовал закрыть веки; они были горячими и шершавыми, как язык, трущийся о пересохшее небо. Мучение, да и только.

Застонав, я сел в кровати. Не было смысла продолжать эту пытку; лучше уж прогуляться по дворцу! Но заходить в сад ночью мне не хотелось — тот был слишком темным, наполненным звуками, сквозняками и тайной жизнью растений. От одной только мысли о сорной пшенице, шевелящей колючими усиками, уже становилось не по себе. Вместо этого я решил подняться в трехгранные покои на носу Когтя, которые показал мне Шаи. В прошлый раз мы застали там Падму, но я рассудил, что сейчас ночь — время Утпалы, а его я почему-то боялся меньше, чем остальных вороноголовых.

Лампы на потолке при моем приближении тускло мерцали — света хватало ровно настолько, чтобы не уткнуться носом в стену. По ночам дворец тоже дремал; вот и вход в заветные покои не спешил открываться! Подождав с полминуты под дверью с крылатым солнцем, я тихонько постучал. К моему удивлению, это помогло: створки медленно разошлись. Войдя, я сразу увидел Утпалу: он не спал, а стоял, прислонившись лбом к стеклу, и смотрел на город за озером или, может, на синее, облепленное звездами небо с полной луной посредине. Услышав шорох шагов, бог обернулся. Его лицо было белым, точно вторая луна, — если не считать трех темных шрамов на правой щеке.

— А, это ты, — как будто с облегчением сказал он. — Почему не спишь?

— Да как-то так, — уклончиво отвечал я. — Хотел посмотреть на город.

Утпала кивнул и отвернулся к окну. От его дыхания на стекле оставались влажные пятна; снаружи Когтя было холодно. На некоторое время в зале установилась тишина; мы оба рассматривали мир внизу. На золотых крышах Бьяру лежали сугробы, толстые и слоистые, как свиной жир, — тонкая прослойка голубого льда, потом полоса снежного тука, и снова лед. Окна домов и зевы курильниц казались странно уменьшившимися, порыжевшими, будто расплавленный сахар. Там и сям большими клубами подымался дым и застывал в безветрии, громоздясь и нарастая в воздухе, как лацгас на горном перевале. Ни воронов, ни сов не было видно; должно быть, птицы прятались от мороза.

— А ты почему не спишь? — спросил я, устав молчать. — Разве ты не должен разносить вести?

— Уже разнес. Кто хотел, тот услышал.

— Теперь жители всех княжеств придут в Бьяру, чтобы строить Стену? И все будет так плохо, как сказала Нехбет?

Утпала пожал плечами.

— Надеюсь, что нет. Мы долго готовились… Но ты еще маловат, чтобы думать об этом. Не забивай голову.

— Ничего я не маловат! И я хочу знать, потому что… это ведь важно для всей Олмо Лунгринг. То, что задумал Железный господин, — оно правда поможет нам?

Утпала вздохнул и, отойдя от стены-окна, уселся на неуютное каменное ложе. Я примостился рядом, приготовившись слушать.

— Нуму, признаюсь честно: я видел чертежи той штуки, которую зовут «Стеной», но ничего в них не понял; ну, кроме того, что это и не стена вовсе. Любой шен в вашем Перстне знает о колдовских делах в тысячу раз больше моего и лучше расскажет тебе о них. Да ты и самого Уно можешь спросить — он только рад будет. Есть, знаешь, те, кого те не корми, дай поучить всех вокруг уму-разуму… Только постарайся не заснуть от скуки, пока он объясняет, а то обидится.

— Дааа… обойдусь, пожалуй, — пробормотал я, рассудив, что про свою трусость лха рассказывать не стоит. — Но сам-то ты как думаешь?