Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 - Нелли Шульман

– Бесполезно, – Джо допил кофе, – как бесполезно надеяться, что газетчики оставят нас в покое. То есть теперь меня осаждают режиссеры… – он отказал нескольким желающим снять фильм об истории, как выразился один его визитер, великого предателя:

– Мой отец не предатель, – отрезал Джо, – его и Реи-сан оболгали, он не имел никакого отношения к Зорге и его группе… – режиссер усмехнулся:

– Американцы десять лет назад открыли архивы, ваша светлость. Вашего отца никто не пытал, он сам признался в своих преступлениях… – Джо не хотел читать документы, как не собирался он делиться с режиссерами перепиской отца и Регины:

– Все равно что-то снимут, – устало понял он, – их не остановить, а такие вещи хорошо продаются… – потушив сигарету, он подумал о дяде Меире:

– Неужели миссия, где бы она ни была, действительно пропала без вести… – Джо не мог в такое поверить. Дед о миссии сообщал уклончиво:

– Милый, я дал очередную подписку о неразглашении секретных данных, – Джованни нарисовал грустную рожицу, – могу только сказать, что они отправились на восток… – на востоке были СССР и Китай:

– Они вернутся, – с надеждой подумал Джо, – я ездил на холм, молился о чуде… – до войны у холма стояла только маленькая обитель, с деревянными мостками над пышными цветами, над крестом хризантем. Теперь у подножия устроили стоянку для автобусов, открыли сувенирные лотки и закусочные. Пробившись через толпу паломников и туристов, сгрудившихся вокруг гидов, юноша подошел к перилам мостков. Полуденное солнце сияло в бронзе лепестков:

– Здесь мы сидели с Ханой, она спала. Потом братья переправили нас в Токио, а оттуда в Нагасаки… – о Нагасаки ему думать не хотелось:

– После холма я заглянул в Сендай, помолился в тамошней церкви, сходил на развалины замка… – земля, где стояли замок и сады, принадлежала роду графов Дате, однако по оценкам Джо, для восстановления былого величия зданий ему требовалось работать еще лет сто:

– Или получить Нобелевскую премию, но инженерам ее не дают… – стюард забрал его чашку:

– Посадка через четверть часа, ваша светлость… – американец допил кофе:

– Значит, вы дворянин, приятель, пусть и номинальный… – Джо улыбнулся:

– В Японии титулы употребляются только в знак уважения к истории рода собеседника. На карточке… – они с американцем обменялись визитками, – у меня написано мистер Дате… – финансист хлопнул его по плечу:

– Не обижайтесь, старина. Ждите звонка, я постараюсь представить вас нужным людям… – услышав, что Джо разбирается не только в добыче полезных ископаемых, но и в строительстве мостов и тоннелей, американец заявил:

– У меня, то есть у моих клиентов, найдутся должности для вас… – он подмигнул Джо:

– Через год, как вы и просили. Хотите подыскать невесту? Я знаю, как бывает одиноко в странствиях… – Джо кинул взгляд в открытый портфель. Он стянул письма резинкой:

– Больше полусотни конвертов за год, а еще открытки. Надо попросить Маргариту сжечь мои письма. И надо поехать в Мон-Сен-Мартен. Я обещал Виллему, а обещания надо хранить, несмотря ни на что… – моторы завыли, сосед повысил голос:

– Или вы помолвлены и летите на свадьбу… – откинувшись на спинку кресла, Джо закрыл глаза: «Нет».

В полутемной спальне пахло чем-то медицинским, травами. Мерцала настольная лампа под мозаичным абажуром. Тихо, стараясь не разбудить Лауру, Маргарита просматривала содержимое бумажного пакета с зеленым крестом. Дверь скрипнула, Хана шепнула:

– Выпей кофе здесь, если тебе нельзя выходить из комнаты. Я сделала крок-месье, ты с утра ничего не ела… – Хана услышала о случившемся в полночь, набрав из квартиры Пиаф номер апартаментов на набережной Августинок. Она стояла в прокуренном вестибюле, прижимая трубку к уху:

– Все спят, – девушка помнила, что, начав врать, нельзя сбиваться, – я поймаю такси, дядя Мишель… – Момо действительно прикорнула на большом диване в гостиной, с полупустой бутылкой коньяка и пузырьком таблеток. Потормошив певицу, забрав выпивку и лекарство, Хана довела ее до спальни. Момо даже не спросила, что случилось:

– Она вряд ли что-то понимала, – угрюмо подумала девушка, – она была на второй бутылке. Но весь коньяк и таблетки я заперла. Тем более, она еще сутки проспит, если не больше… – Хана привыкла ухаживать за Пиаф:

– За тетей Лаурой тоже надо ухаживать, – она бросила взгляд на испещренное шрамами лицо, – ладно, Тикве и Аарону я оставила записку… – по пути в центр она попросила шофера завернуть на Монмартр. Маргарита устало жевала круассан с сыром. Хана отпила свой эспрессо:

– Тиква проснется и приедет сюда, – добавила девушка, – у вас через два дня самолет в Рим, а Пьер не может… – она повела рукой:

– Мы с Тиквой установим дежурство. Аарон мужчина, а дядя Мишель занят на работе. Джо тоже не справится, то есть справится, но это его мать… – если бы не Маргарита, поймавшая женщину за край платья, Лаура была бы мертва:

– Пять этажей, внизу булыжник набережной, – Хана поежилась, – она бы не выжила… – Дате не могла встретить брата в аэропорту Орли. Виллем и Пьер поехали за кузеном на такси:

– Врач велел не оставлять тетю Лауру одну, ни на мгновение, а Маргарита не должна все время сидеть рядом с ней… – Хана не знала, как дяде Мишелю удалось уговорить докторов, из близлежащей больницы Отель-Дье, не госпитализировать тетю:

– Хотя он почти член кабинета министров, директор крупного музея. Врачи сделали скидку на его положение в обществе… – Лаура не представляла опасности для окружающих:

– Только для себя, – Маргарита помолчала, – поэтому из Отель-Дье привезли особую рубашку. Они выписали успокоительные лекарства… – Виллем успел сбегать в круглосуточную аптеку, – но, честно говоря, – Маргарита замялась, – тете нужны сильнодействующие средства. Я видела, что она была в психозе. Хотя я, конечно, не специалист в этой области… – Маргарита показала Хане, как делать внутривенные уколы:

– Тикву я тоже обучу, – пообещала она, – надо следить за уткой, подмывать тетю, перестилать постель… – ловкие руки порхали над кроватью. Хана удивилась:

– Ты врач, а справляешься не хуже сестры… – девушка пожала плечами:

– Я с четырнадцати лет на каникулах работала санитаркой в рудничной больнице. Сначала я мыла полы, потом получила сертификат первой помощи. Дядя Эмиль допустил меня до сестринского дела… – по словам Маргариты, надо было дождаться, пока психоз пройдет:

– Тетя сможет вставать, посещать туалет… – девушка ласково коснулась побитой сединой пряди волос на виске Лауры, – но это еще неделя на лекарствах, а то и больше… – торопливо отпивая кофе, Маргарита бросила взгляд на часы:

– Десять утра. Если бы самолет задержался, Виллем бы позвонил. Дядя Мишель утром уехал в министерство, он перекусит в городе… – Хана на скорую руку сделала провансальское рагу из курицы и порезала салат:

– Пообедаем, чем Бог послал, – сказала Маргарита, – надо приготовить комнату для Тиквы… – Хана отмахнулась:

– У меня места хватит. Не хочется возиться с чехлами на мебели… – в спальне Ханы, среди разбросанной по полу одежды и нот, стоял разложенный японский футон:

– Комнату Джо я прибрала… – Хана пошарила по карманам жакета, – получится, что он приедет, а тетя Лаура не поймет, что он здесь. Она его ждала, говорила о нем… – девушка добавила:

– Покурю у нее в кабинете, стекольщик только завтра придет. Воскресенье, ничего не поделаешь… – она мягко выскользнула из комнаты. Маргарита достала из сумочки карманный молитвенник в обложке белой замши, с вышитым крестом и лилией. Заблестели золотые инициалы: «М.М.К». Молитвенник Маргарите прислал покойный папа Пий, в подарок на первое причастие. Девушка зашевелила губами:

– Иисус, Мария, святая Лаура из Кордобы, святая Маргарита Кортонская… – небесная покровительница Маргариты призревала умалишенных, сирот и приемных детей, – даруйте здоровье душевное и телесное рабе вашей, Лауре, пусть она обретет покой, узрит свет Божий, поднимется на ноги и вернется к семье… – Джо смотрел на склоненную, черноволосую голову. Он не удивился, увидев в Орли Виллема и Пьера:

– Мама редко покидает квартиру, а дядя Мишель на работе. Но где Хана и Маргарита… – по дороге в город он узнал о попытке самоубийства:

– К этому все шло, – понял Джо, – мама не случайно пряталась от людей. Она страдала, после войны ее душа не излечилась… –