Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 - Нелли Шульман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Неважно. Она предупреждала папу об осторожности. Русские могут подослать сюда шпионов, потому, что папа был в нацистском плену. Он может знать, что случилось с Янтарной Комнатой… – отец говорил с Пьером о войне, но о судьбе украденных сокровищ не упоминал. Видя грусть в его глазах, подросток ни о чем не спрашивал:
– Пойду работать в Сюртэ и сам во всем разберусь, – обещал себе Пьер, – я верну семье наши коллекции… – купленного Тупицей на аукционе Ренуара повесили в комнате Пьера. Мальчик сделал себе пометку в блокноте:
– Две картины из сорока, а у дяди Теодора вообще только один Кандинский. Когда я, наконец, вырасту, когда займусь настоящим делом, а не латынью и «Песнью о Роланде»… – до службы в полиции ему оставалось лет восемь. Маргарита кивнула:
– Она и в Мон-Сен-Мартен звонила. Но у нас все на виду, посторонний человек сразу заметен… – из коридора раздался грохот. Виллем сдавленно выругался по-валлонски:
– Проклятая рухлядь, ты сложишься, или нет… – Маргарита прыснула:
– Инженер. Виллем, – она повысила голос, – мой руки и за стол!
На деревянном столе переливался ярким изумрудом граненый стакан. Затянувшись «Голуаз», Дате указала на коктейль:
– «Попугай» с мятным сиропом, а у тебя «Мавр», с оршадом… – Тиква удивилась:
– «Мавр» должен быть темным… – от ее стакана поднимался аромат миндаля и аниса. Дате, как они называли кузину, встретила их у выхода из метро Anvers. Аарон отобрал у девушки саквояж: «Все в порядке?». Хана повела изящной рукой в сторону громоздящихся на склоне холма домов:
– Позировать я закончила, посижу с вами и поеду в Нейи-сюр-Сен к мадемуазель Пиаф… – она подтолкнула Тикву:
– То есть мы поедем. Не бойся, – усмехнулась Дате, – никто ничего не проверит. Момо меня ждет, она не станет отвечать на телефонные звонки. Впрочем, дядя Мишель ей и не позвонит… – Хана давно заметила, что певица избегает говорить о старом знакомстве:
– Дядя Мишель тоже о ней ничего не упоминает. При тете Лауре он вообще не может обсуждать женщин, – Хана усмехнулась, – иначе ему грозит скандал… – приемные родители не ссорились прилюдно, однако девушка давно научилась определять настроение Лауры:
– Если она утром шипит, швыряя еду на тарелки, значит, дядя Мишель ночевал в кабинете, – мрачно подумала Хана, – неудивительно, кто захочет ложиться в постель с такой мегерой…
С отъездом Джо в Японию Хана стала меньше времени проводить на набережной Августинок. Она ночевала в пригородной квартире Момо, кочевала по комнатам подружек, спала в беспорядочных квартирах, где устраивали концерты и вечеринки. На набережной привыкли к ее отсутствию:
– Дядя Мишель занят в министерстве и музее, тете Лауре на меня наплевать, а с Пьером я пью кофе после школы… – несколько раз в неделю девушка встречала кузена рядом с лицеем Людовика Великого. Хана думала обосноваться на рю Мобийон, но квартира нужна была семье:
– Там пять комнат, – сказала она Пьеру, – но не хочется болтаться под ногами у родни. Деньги у меня есть, я могу снять комнатку, как делала тетя Аннет. Она, правда, жила на Левом Берегу, а я могу обосноваться на Монмартре… – в бар L’Arsouille Хану впервые привела Момо. Несмело попробовав коктейль, Тиква хихикнула:
– Шпана, смешное название. Значит, здесь пили твоя тетя и мадемуазель Пиаф… – Тиква понизила голос, – за стойкой даже не спросили, сколько мне лет… – музыкальный автомат, под пожелтевшим плакатом с рекламой танцевальных вечеров, гнусаво завыл голосом Элвиса Пресли. Хана покачала головой:
– Во-первых, здесь интересуются только деньгами, а во-вторых, я и Аарон сюда часто захаживаем, нас знают в округе… – принеся девушкам коктейли, Аарон наклонился к уху Тиквы. Теплое дыхание защекотало ей шею:
– Хана наберет рю Мобийон, а я сбегаю в аптеку… – Тиква сглотнула, – и еще кое-куда… – Хана передала кузену записку:
– Это для Момо. Я обещала привезти лекарства, и коньяка для горла… – Хана привыкла к заказам Пиаф:
– Она великая певица, мой учитель. Она пьет, потому, что у нее продолжаются боли после аварии… – план действительно сработал. Маргарита велела:
– Только позвоните от мадемуазель Пиаф, Хана, чтобы мы не волновались… – выставив из будки обтянутую джинсами ногу, Хана покуривала «Голуаз»:
– Разумеется, – уверенно сказала девушка, – езжайте спокойно на набережную Августинок. Хорошего вам обеда… – опустив трубку на рычаг, она подмигнула Тикве:
– Вот и все. Пошли, покажу, где на Монмартре начинают вечер… – почти пустой бар купался в сиянии закатного солнца. Лучи золотили черные, собранные в небрежный пучок, волосы Дате:
– Она с большим вкусом одевается, – подумала Тиква, – я узнаю брошку, Сабина мне тоже такую прислала… – Дате носила потертые джинсы, грубые ботинки, черно-белую тельняшку и жеваный, льняной жакет. На лацкане расцветала черная хризантема, брюссельского кружева. Осушив стакан, она пощелкала тонкими пальцами:
– Еще два коктейля сюда, приятель… – Тиква робко сказала:
– Я свой еще не допила… – кузина прикурила новую сигарету от окурка:
– Ничего, я тебе помогу. В общем, все выходные ваши. Я буду звонить Маргарите с Виллемом, делать вид, что ты занимаешься с мадам Пиаф… – она перехватила взгляд девушки:
– Цветок от Сабины. Малышкой я хотела взять себе сценический псевдоним Кику. По-японски, это хризантема. Мы с Джо так спаслись от полиции, когда арестовали папу и маму… – серо-голубые глаза затуманились, – нас прятали на Холме Хризантем… – нахмурившись, Дате что-то замурлыкала:
– Погоди, – девушка порылась в сумке, – это надо записать… – она вытащила на свет потрепанный блокнот, тоже в черной обложке:
– Она носит только черное и белое, – поняла Тиква, – жакет у нее от Баленсиага, я видела модель в журнале. Сумка у нее от… – Дате быстро писала:
– От американской армии, – рассеянно пробормотала она, – Аарон… – девушка запнулась, – Аарон Горовиц оставил зимой… – кинув блокнот в большую сумку черного холста, она достала губную гармошку. Тиква ахнула:
– Ты пишешь собственные тексты… – Дате пожала костлявыми плечами:
– Все шансонье так делают. Мадемуазель Пиаф работает с композиторами, но я предпочитаю всем заниматься сама… – она выпила второй стакан «Попугая». Пластинка Элвиса смолкла. В бар ввалились загорелые парни, в рубашках-поло и джинсах, перекликающиеся на английском языке. Поднявшись, кузина пошатнулась:
– Пошли. Устроим концерт, как в старые времена делали тетя Аннет и мадемуазель Пиаф. У меня вроде получилась новая песня… – Тиква увидела грусть в слегка раскосых глазах кузины. Нижние веки припухли:
– Она, кажется, плакала. Она очень худая, я не видела, как она ест… – словно услышав ее, Дате заметила:
– Я предпочитаю кофе и сигареты. Это хорошо, для фигуры. Не волнуйся… – она потрепала Тикву по мягкой щеке, – начнешь двигаться по сцене и жирок с тебя слетит. Ты девчонка, не забывай. В твои года я тоже весила пятьдесят килограмм… – Тиква вздохнула:
– Я тяжелее… – ей пришло в голову, что кузина по виду не дотягивает и до сорока:
– В чем только душа держится, как говорится… – обосновавшись у расстроенного фортепьяно, Дате задумалась:
– Месье ассистент режиссера найдет тебе роль в Театре Ателье, а я тебя отведу на занятия в Консерваторию… – Тиква удивилась:
– Каникулы идут… – Дате выдула из губной гармошки резкую трель:
– На сцене нет каникул. Я каждый день встаю в шесть утра, иду в репетиционный зал. Но иногда и я развлекаюсь… – американцы заказывали шампанское. Дате крикнула с легким акцентом:
– Месье, вы заглянули в правильное место. Мы с подругой артистки парижского кабаре… – Аарон издалека услышал чечетку:
– Тиква отбивает, – юноша ухмыльнулся, – она отлично танцует… – черные волосы метались по плечам, она закатала рукава клетчатой рубашки. Одной рукой бренча на фортепиано, Дате не выпускала бокала. Свалив на стол пакеты из аптеки и винной лавки, Аарон нашел в кармане сверток поменьше:
– У нас есть время до утра понедельника, – счастливо подумал он, – завтра я возьму Тикву в театр, месье Барсак ее прослушает. Мы будем встречаться каждый день и ночью, Хана нас прикроет… –
