Вельяминовы. За горизонт. Книга 2 - Нелли Шульман

– В Женеве я забегу в банк, – успокоил Генрик жену, – в любом случае, нам надо только пообедать, вечером наш самолет… – Тупица увозил в Лондон подробные записи о судьбе картин:

– Подробные, – вздохнул Генрик, разматывая фрачный пояс, – у меня хорошая память, но все шейхи на одно лицо, а по фамилиям здесь никто не представляется… – швейцарцы, приятели месье Вале и господина Ритберга, тоже не спешили доставать визитные карточки:

– Они все друг друга знают, – понял Тупица, – но для них мы чужаки, они не пустят нас в ближний круг. Может быть, за карточным столом у кого-то развяжется язык, я услышу хоть одну фамилию. На одном господине Ритберге далеко не уедешь, тем более, я даже не знаю, где он живет. Мы, в конце концов, катались с гостями, жарили стейки… – катание с факелами прошло отлично. В конце спуска лыжников ждали официанты с горячим глинтвейном и колонна лендроверов. За барбекю месье Вале смешливо заметил:

– Кухне я дал свободный вечер. Мы мужчины, мы справимся с мясом… – кто-то из арабов похвалил обеды, швейцарец отозвался:

– У меня работает выпускник поварского колледжа. Должен признать, что обучают их отменно… – на столике маркетри рядом с Аделью красовалась фруктовая тарелка. Закрыв глаза, девушка устало откинула голову на бархатную спинку дивана. Поменяв рубашку, Авербах натянул кашемировый свитер:

– Останусь во фрачных брюках, ничего страшного. Незачем распаковывать багаж, а в джинсах не принято появляться в приличной компании, пусть и за карточным столом… – у месье Вале на деньги не играли:

– И хорошо, что так… – хмыкнул Генрик, – иначе бы я, непременно, потерял голову, а она мне нужна трезвой… – перед глазами вставало надменное лицо Ангела Смерти, скрипели качели, задувал пронзительный ветер. Авербах кинул взгляд на жену:

– Не след ей об этом говорить. Вообще, надо забыть Аушвиц, как близнецы сделали. Наши дети точно никогда ни о чем не узнают… – он напомнил себе, что Адольфа Ритберга за столом не ожидается:

– Он подросток, дядя его отправил спать. Интересно, парень родился после войны, а назвали его Адольфом. Его семья, кем бы они ни были, явно не испытывала нелюбви к фюреру. Хотя Адольф может быть родовым именем. Они Ритберг фон Теттау, аристократы… – не желая тревожить задремавшую Адель, Авербах почти на цыпочках вышел из комнаты. Адель медленно считала секунды:

– Мы на втором этаже. Сейчас он пройдет по коридору, спустится в гостиную. Надо подождать, не рисковать его возвращением… – она отмерила еще пару минут. Девушке не хотелось открывать глаза. Взгляд наталкивался на темные волосы девочки на картине Ренуара, на аккуратное платьице и красный бантик, среди падающих на спину локонов. Правое запястье Адели, скрытое широким браслетом гранатового шелка, с пышным цветком, отчаянно зачесалось. Браслеты делала Сабина:

– Я продаю изделия через дорогие магазины по всей Скандинавии, – написала сестра, – но надо подумать о своем бизнесе, как говорят американцы. Хотя для этого мы должны осесть на одном месте… – перо словно запнулось, – впрочем, там видно будет. У многих женщин такая аллергия, как у тебя, они с удовольствием покупают браслеты из ткани… – на шелке трепетала лепестками тонкой работы роза. Похожая заколка украшала собранные в узел волосы Адели. Она открыла глаза, но на картину не смотрела:

– Ей сейчас девять лет, если она выжила. Не думай о ней, ее никогда не было… – в ушах забился младенческий плач, засвистел горный ветер. Поднявшись, Адель повернула картину к стене. На столике рядом с блюдом клубники, лежал антикварный маникюрный набор, в серебряном футляре:

– Это не был он, – твердо сказала себе Адель, – в Вене я видела похожего человека, только и всего. Высокий, светловолосый, средних лет мужчина, каких тысячи… – запястье горело, словно в огне. Адель почти захотелось искромсать руку ножницами:

– Или съесть целый торт, а потом ринуться в туалет, – она оглянулась, – очиститься, вывернуться наизнанку. От Генрика сладкого не дождешься, он всегда заботится о моем весе. Он хвастается мной, словно я скаковая лошадь… – Адель покачнулась, – я видела, как шейхи на меня смотрели на обедах, на концертах… – к обеду она хотела выйти в закрытом платье. Муж пожал плечами:

– Зачем? Это светская вечеринка, ты здесь единственная женщина. Побалуй их декольте, для карьеры это хорошо. Мы получим и другие приглашения, вокруг нас богачи. Нам надо купить виллу, обеспечить будущее детей… – Адель прикусила губу:

– Он хочет забыть, как он подбирал окурки в Бреслау и питался объедками. И я хочу забыть, все, что случилось, забыть и никогда не вспоминать… – рука потянулась к надежно спрятанному среди букетов конверту. Он возмужал, но Адель его узнала:

– Он сделал вид, что мы незнакомы… – конверт надписали решительным почерком, – он деликатный человек… – она развернула бумагу. Листок вырвали из блокнота:

– Дорогая мисс Адель, если вы позволите вас так называть, поздравляю вас с замужеством. Я не смею надеяться, что вы меня помните, но мы встретились в форте Латрун, в Палестине, десять лет назад. Я очень рад, что вы счастливы, мисс Адель. Пожалуйста, помните, если вам понадобится какая-то помощь, я сделаю все ради вас и вашей семьи. Пишите на мой абонентский ящик на женевском почтамте, и я немедленно свяжусь с вами, где бы я ни был. Примите мое искреннее восхищение вашим великим талантом, и мою любовь, дорогая мисс Адель. Всегда ваш… – она опустила конверт:

– Абу Аммар, теперь Ясир Арафат… – запястье успокоилось, девушка поймала себя на улыбке. Устроив письмо в брюссельского кружева мешочке с бельем, она пошла в ванную.

Интерлюдия

Париж, лето 1959

– На карнавале Марди Гра один парень, он меня туда и привез, напился и не мог встать. Я хотела уехать домой. Пальто было в раздевалке, а номерок у него в кармане. Я сказала: «А черт с ним, поеду так!» И пошла искать такси. В это время кто-то схватил меня за руку и сказал: «Я вас отвезу». Когда мы выходили, этот человек снял с себя пиджак и накинул мне на плечи. И тогда я посмотрела на него. По-моему, я никогда его раньше не видела, правда…

В полутемном зале, среди потертых, красного бархата кресел, раздался невеселый смешок. Заскрипели половицы сцены. Она, словно слепая, пошарила рукой впереди себя. Белая рубашка девушки светилась в косых лучах летнего солнца, пробивающегося сквозь спущенные жалюзи.

Неделю назад, в конце июня, режиссер Театра Ателье на Монмартре, начал предварительные репетиции новой пьесы Теннесси Уильямса:

– Нас, что называется, закидают помидорами, – заметил месье Барсак ассистенту, – газеты взвоют, посыплются обвинения в аморальности и так далее… – он бодро закончил: «Не в первый раз». О серьезных репетициях или даже читке пока речь не шла. Перед скорыми театральными каникулами месье Андре хотел, по крайней мере, определиться с актерами:

– На роль Кэтрин я устрою отдельный кастинг, как принято выражаться в Голливуде, – сказал он Аарону Майеру:

– Миссис Венебл у нас есть, но, боюсь, наши молодые актрисы не потянут роль сумасшедшей… – она кружилась по сцене, негромко напевая. Аарон видел кузину Дате в моноспектаклях, в кабаре, но все равно затаил дыхание:

– Как она это делает? От нее глаз не отвести, все вокруг исчезает… – он вздрогнул от хлопка в ладоши:

– Достаточно, спасибо… – кивнул месье Андре, – вы сами знаете, Дате, что я бы взял вас на роль, прямо сейчас…

Спустившись в зал, сунув ноги в туфли, она накинула черный, мятый льняной пиджак, с большой брошью, тканевым цветком. Серо-голубые, слегка раскосые глаза немного припухли, она казалась усталой. Порывшись в сумочке, девушка достала пачку «Голуаз». Аарон успел щелкнуть зажигалкой, кузина выдохнула сизый дымок:

– Я польщена, месье Андре… – она пожала худыми плечами, – но, честно говоря, я не театральная актриса, я предпочитаю кабаре… – кузина