Гражданин преисподней - Николай Чадович

Из его сбивчивого повествования можно было понять, что в прошлом людей было больше, чем звезд на небе, и жили они совсем иначе. Большинство из них не понимало разницы между добром и злом, а пользу свою видело в высасывании соков из матери-земли. Ради этого люди изрыли все ее тело глубокими норами, а потом заковали в железные полосы и опутали медной проволокой. Повсюду стлался ядовитый дым, гудели бездушные механизмы и даже днем горел искусственный свет.

Земля долго терпела эти издевательства, но после того, как люди стали дырявить небо и осквернили своим вторжением даже луну, она не выдержала. Из света солнца, дыхания ветра и земных испарений родился левиафан, в считаные часы пожравший почти все, что напоминало о человеке.

Уцелели лишь немногие, те, например, кто жил под самыми крышами высотных жилищ. Левиафан, сначала пожиравший все без разбора, вскоре успокоился, и по его затвердевшей шкуре можно стало ходить. Нельзя лишь соваться в многочисленные трещины и каверны, сохранившиеся на этой шкуре. Там затаилась смерть, принявшая много разных обличий. Чаще всего это оставшиеся с прежних времен испарения земли, похожие на густой белый дым.

Левиафан, как щит, прикрывающий мать-землю, всесилен. Он умеет повелевать движением облаков и по собственной воле источает из них влагу или устраивает затяжную засуху. Наверное, ему подвластна и луна, поскольку нынешний месяц не равен прежнему.

Растения и животные в большинстве своем разделили участь людей, но многие приспособились жить на шкуре левиафана, особенно собаки, козы, зайцы, вороны и некоторые виды трав. Иногда случается голод, но жить в общем-то можно. Спасает вкусный и питательный выпот, время от времени появляющийся на шкуре левиафана. Его даже можно заготовлять впрок, высушивая на солнце.

– А вы все такие… худосочные? – поинтересовался Юрок.

– Нет, – ответил Серко. – Предыдущее поколение, родившееся еще до пришествия левиафана, было кряжистым и ширококостным. – При этом он весьма выразительно глянул на своих спасителей. – Однако вселенское чудовище, положившее конец царствованию рода человеческого, по своей прихоти изменило даже основные свойства природы. Бегать и прыгать стало легче, а дышать труднее. Тяжесть, с начала времен приковывавшая все сущее к земле, ослабела. Разряженный воздух уже не защищает от губительного влияния заоблачных миров, в которых вечный огонь борется с вечным холодом. Поэтому каждый второй младенец рождается уродом, а у всех выживших вытягиваются и истончаются кости. То же самое касается растений и животных. В зарослях мака самый высокий человек прячется с головой, а обыкновенные куры научились летать не хуже ворон.

– Верите ли вы в какую-нибудь высшую силу? Молитесь ли ей? Заботитесь ли о спасении души? – Вопросы эти, как видно, буквально жгли Венедима.

Серко вновь оказался в тупике, но когда ему популярно разъяснили идею Бога, припомнил, что есть люди, истово верящие в высшее триединое существо: землю-мать, оплодотворившее ее небо, чьими глазами является луна и солнце, и их совместно прижитого сына, то есть левиафана.

Услышав столь изощренную и наглую ересь, Венедим застонал, как от зубной боли. Искренне желая угодить одному из своих спасителей, Серко добавил, что существуют и другие категории верующих. Одни поклоняются молотку, соединенному с кривым, как полумесяц, ножом, но отрицают бессмертие души. Другие, наоборот, делают ставку на грядущее чудесное спасение, а нынешнюю никчемную жизнь-обузу посвящают разбою, разврату и употреблению макового отвара. Кроме того, есть много иных кумиров – колесо, женское лоно, мужской детородный орган, змея, огонь, дурман-трава, кости предков. Выбор, как говорится, на любой вкус.

– А крест? Что вы можете сказать о кресте? – не унимался Венедим. – Кто-нибудь поклоняется ему?

– Крест? – задумался Серко, а потом пальцем изобразил на полу что-то вроде кособокой, примитивной свастики. – Да, есть и такие. Только с ними лучше не связываться. Это самые худшие из верующих. На своих сборищах они пьют смешанную с мочой кровь, совокупляются с козами и приносят паскудням человеческие жертвы.

Эти вести окончательно добили Венедима, надеявшегося встретить за Гранью своих единоверцев или хотя бы кротких дикарей, восприимчивых к слову Божьему. В отличие от него, молчальник никаких особых чувств не выказывал, а продолжал невозмутимо разгуливать между колоннами.

О численности нынешнего народонаселения Серко ничего вразумительного сказать не мог, точно так же, как и о судьбе, постигшей моря и океаны. Поглотил ли их ненасытный левиафан или каким-то образом извергнул в заоблачное пространство – так и осталось неизвестным.

Повисли в воздухе и другие вопросы – о ядовитых дождях, сокровищах заброшенных городов и возможности установить с левиафаном хоть какой-нибудь контакт. О Шеоле Серко знать ничего не знал. По его представлениям, жизнь под землей была невозможна в принципе, как, например, на луне.

На минуту наступила тягостная тишина. Плохи были дела в преисподней, но на поверхности земли они обстояли еще хуже. На мечтах о свежем пиве, кильках в томате и легкомысленных девочках можно было поставить крест. (Впрочем, как раз с девочками не все было ясно до конца. Имелись они за Гранью, пусть и длинные как жерди. А значит в этом плане какая-то надежда оставалась.)

– Так ты, говоришь, не жилец на этом свете? – уточнил Юрок, никогда не отличавшийся душевной чуткостью.

– Спасти меня может только чудо, – ответил волхв довольно-таки равнодушно. – Но я все равно благодарен вам…

– Благодарностью твоей даже не подотрешься. Ты бы лучше на поверхность нас вывел. К свету, так сказать.

– Выведу, если хватит сил. – Волхв зашевелился, стараясь сесть. – В крайнем случае вы и сами дорогу найдете. Здесь шкура левиафана дырявая как решето.

– Да ведь каждую дырку небось какая-нибудь особая тварь стережет.

– Они вход стерегут. Оттуда сюда. Дабы никакая человеческая зараза внутрь сама собой не проникла. Кроме тех случаев, когда тебя паскудня силком тащит. А выход свободный. Так по крайней мере говорят знающие люди.

– Вот и проверим, не врут ли твои знающие люди. – Неожиданно для себя Кузьма перекрестился. – Будем, братцы, надеяться на лучшее, но оружие к последнему бою все же приготовим. У кого что есть. Топоры, ножи, пистолеты, кулаки…

Правы были знающие люди, авторитетом которых прикрывался Серко, или нет, но выход на поверхность действительно находился где-то неподалеку, о чем свидетельствовал поток свежего воздуха, колебавший огонь факела. И воздух этот дурманил голову посильней всякой водяры.

Только вот беда: очень скоро они заблудились среди бесконечного леса серых колонн – тонких, толстых, бочкообразных, витых, а кое-где даже сросшихся по пять-шесть штук в единую гроздь. Здесь почему-то не помогало даже феноменальное чутье Кузьмы.

А вокруг творились чуждые и страшные дела.

Прямо на их глазах химера-вертячка приволокла бесчувственное человеческое тело и стала быстро-быстро заделывать его в колонну, по такому случаю обильно покрывшуюся полужидкой пузырящейся субстанцией, похожей на мыльную пену. Спасать надо было несчастного соплеменника, но первое же порывистое движение Кузьмы в ту сторону вызвало немедленную реакцию химеры. Все ее многочисленные щупальца угрожающе растопырились, как бы предупреждая неведомого защитника – попробуй только сунься.

– Пропал мужик, – оглядываясь через плечо, крякнул Кузьма. – Если по одежке судить, то это охотник за летучими мышами.

– Здесь в каждом столбе кто-нибудь пропавший замурован. – Юрок силой увлек его вслед за собой. – Всем не поможешь, а неприятностей наживешь.

Но, как оказалось, колонны служили не только для того, чтобы превращать людей в здухачей. Когда одна из них, наверное, самая толстая, внезапно лопнула, во все стороны посыпались химеры-крапивницы, каждая из которых размерами не превышала кулак. Детки, значит. Расти им еще и расти.

– Вот уж где рассадник заразы в самом деле, – ворчал Юрок, с отвращением давя сапогами этих пока еще нежных и безвредных тварей. – Эх, здесь бы бомбу рвануть!

– Боюсь, что бомба не поможет, – возразил Кузьма. – Не те масштабы… И раньше таких бомб, чтобы левиафану навредить, не было, а теперь тем более. Если его условно сравнить с человеком, знаешь, кем тогда будем мы?

– Вшами, что ли?

– Нет, не вшами. Бактериями. Существами такими мелкими, что их и в увеличительное стекло не разглядишь. А главная задача бактерии, тем более одиночной, не войну с хозяином организма вести, а от фагоцитов спасаться.

– Что еще за фагоциты такие? – нахмурился Юрок. – Они-то здесь при чем?

– Так, к слову… На память пришло. Я ведь уже говорил, что в детстве всяких научных книжек начитался. В том числе и по медицине. Известно, что нормальный человеческий организм способен справиться с любой заразой. С бактериями, вирусами, паразитами. Имеются в нем такие клетки, фагоцитами называются, которые уничтожают всех чужаков. Р-раз – и в клочья его! А образуются эти фагоциты в селезенке, лимфатических узлах, костном мозгу, даже в печенке. Улавливаешь мою мысль? Это место очень напоминает мне такую печенку-селезенку. Глядя, так сказать, изнутри. Ну чем, скажем, химеры отличаются от фагоцитов? Если не касаться размеров, конечно. Нападают на чужаков? Нападают. Берегут здоровье хозяина? Берегут.