Доминум - Полина Граф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Статуя протектора, что возносила руки к небу, казалась насмешкой над нами. Слишком уж благоговейное было лицо. В этом конце зала оказалось не так много свечей, потому свет луны и звезд, проникающий сквозь огромное окно и круглую дыру в груди статуи, пылью покрывал Усыпальницу. Коул взошел на ступень и оглядел присутствующих.
– Не в первый раз я стою перед вами и многократно стоял там же, где и вы. Но, несмотря на это, так и не смог привыкнуть. Смерти не могут и не должны восприниматься как что-то обыденное. А если это так, то ты сам подобен мертвецу. – Коул выдержал тяжелую паузу. – Пабло был мне близким другом и прекрасным учеником. Но большему он обучился сам, работая каждый день и не боясь трудностей. Ему нравилось преодолевать препятствия, он вечно видел в них вызов Вселенной, словно так она проверяла, на что он способен. Его вклад в наше общее дело неоценим. Пабло был отличным люмен-протектором, который старался видеть свет даже в самые темные времена. И я искренне горд и рад, что судьба свела нас. Он не заслуживал подобной гибели. Никто из нас не заслуживает. Мне хотелось бы сказать, что его смерть оказалась героической, но нет. Жизнь – определенно, но смерть не может быть наделена таким благородным качеством. Она всегда страшна, болезненна, омерзительна. Смерть означает конец сбора опыта и воспоминаний. Но при этом смерть естественна. Каждая душа обязана покинуть Вселенную – нам всем известен закон. И все-таки никто не толковал его. Покидать как? Растворившись в Обливионе? Или найдя Утопиум, как верил Пабло? Даже если оба суждения верны, я никогда не соглашусь с тем, что забвение – справедливое окончание жизни. Обливион обнуляет ее. Уничтожает все то, чем был человек. Но Обливион не делает жизнь забранной души бессмысленной. Пабло неоднократно рисковал всем, как и каждый из нас, и благодаря ему тысячи приземленных смогли прожить спокойную жизнь. Ту самую, которой никогда не было у нас, ведь мы вверили ее Свету. И мы будем нести этот крест дальше, уничтожая Тьму, забравшую многих наших товарищей, и никогда не усомнимся в выбранном пути. Мы продолжим ей препятствовать, оправдаем каждый новый вдох.
Тут те, кто стоял со знаменами, разом ударили древками об пол. Бах. Коул вскинул голову, его золотистые глаза сияли ярым огнем.
– Мир темен, но мы не отступим и не дадим Свету угаснуть.
Бах.
– Пока на небе горит хоть одна звезда, люмен-протекторы будут нести свою службу.
Бах.
– Ради людей. Ради Света. Ради общего блага мы отдали свои судьбы Вселенной.
Удары знамен стали непрерывными, они наполняли зал и оглушительной дробью отдавались в сердце. Коул встал лицом к статуе и заговорил так громко, что его слова перекрыли общий шум.
– Малый Пес, Светлая армия благодарна за принесенную тобой жертву. Люмен-протекторы никогда не предадут забвению память о тебе. Пусть Свет вечно озаряет твой дальнейший путь.
Все разом стихло. Лишь ветер негромко завывал снаружи. А затем женский голос из первого ряда тихо запел. Слова песни не казались печальными, но от того, с каким чувством и плавностью звучал мотив, сердце обливалось кровью. На второй строчке куплет подхватили другие, и вот уже весь зал наполнился стройным, отточенным пением. Оно звучало лишь в двух случаях – смерти собрата и принятия новобранца в ряды. Конец и начало. Это и ознаменовывал гимн люмен-протекторов.
Летит, летит звезда, скорей ее лови.
Беги, беги за искрой от свечи,
За тлеющим костром, за гаснущим лучом,
Туда, где Свет горит.
Сиять! Пылать! Стремительно сгорать…
Лишь так протектор обязан воевать.
Борись, борись, смотри за облака!
Туда, туда, где все ревет Война
И в смертном бое столкнулись Свет и Тьма.
Услышь! Узри! С дороги не сверни!
Отбросив все сомнения, на верный путь ступи.
Горят, горят созвездия, мерцает небосвод,
Вселенная воюет, и слышен ее зов.
Ответь, ответь ему, не думай отступать,
В руках сожми оружие, чтоб души защищать!
Не тлей! Гори! В себе ты Свет зажги!
Тьмы никогда не бойся и для других живи!
Летит, летит звезда, скорей ее лови,
Эквилибрис – ключ, его ты сохрани!
Вселенная нас слышит и ловит каждый взор.
Времена сменяются, но вечен наш дозор.
Мы души ради Света готовы отдавать,
Торжественно клянемся, что будем воевать!
Отголоски куплетов еще некоторое время звучали у меня в голове, даже когда все стихло. Казалось, огонь свечей ослаб, оставив нас в неярком блеске ночных светил. Протекторы молчали в дань памяти не только Пабло, но и всех тех, кто в свое время погиб за наше дело. Когда я поднял голову, мне почудилось, что здесь собрались все – и живые, и мертвые. Протекторы прошлого были тут, среди нас, заполняли Усыпальницу до краев. Огромная, несущая звездную волю армия. Время шло, но мы выполняли одну и ту же работу, поколение за поколением. Так всегда было и так продолжится впредь, пока человечество не вымрет, а Земля не разлетится на куски. И пока этого не случилось, мы будем здесь. Всегда.
Коул хотел что-то произнести, но тут его взгляд задержался за нашими спинами. Лицо исказилось в изумлении. Лишь после этого я услышал шаги. В Усыпальницу вошла группа, стремительно приближаясь к нам. Одежда цветов Света, яркие волосы, серебряные глаза. Звезды. Я похолодел.
Протекторы зашептались, пораженно глядя на новоприбывших.
– Твою мать, – выдавил Стефан. – Они должны были отстраивать треклятую переправу еще дня два!
– На чьей стороне баррикад эти эквилибрумы? – тихо спросила оказавшаяся рядом Сара. – Прихвостни Зербрага или Бетельгейзе?
Дан с бледностью на лице во все глаза уставился на предводителя небольшой группы.
– Вот это громадина…
То было справедливое замечание. Идущий впереди заоблачник был здоровенным, как шкаф, – на голову выше Дана. Широкие плечи, подтянутое тело. Казалось, он одним ударом легко мог проломить не только голову, но и целую стену. Грозности ему придавали шрамы – они многочисленными полосами испещряли каждый открытый участок кожи, словно какая-то тварь драла его
