Смерть идет по пятам. Вне подозрений. Кровь в бухте Бискайн - Эдгар Бокс

— Очаровательное совпадение, — произнес фон Ашхенхаузен.

— Но самым очаровательным из всех совпадений является то, что вы и есть доктор Меснельбрун, — сказала Френсис. Она вновь оживилась. — Знаете, я его совсем не таким представляла. — Напряженность возрастала. — Понимаете, я как-то прочла книгу про Пертисоу. Она называлась «Неумирающая нимфа». А потом мы покупали в магазинчике у Антона кое-какие безделушки, и он сказал, что доктор Меснельбрун — признанный в этом районе знаток шахмат, который просто обожает, когда к нему приходят шахматисты, я вдруг подумала: «Есть одна местная достопримечательность, как славно». Знаете, он вас так расхваливал, что я заинтересовалась. Именно я несу ответственность за это посещение, потому что Ричард возражал. Не хотел вас тревожить, ну и тому подобное. Я же рассчитывала застать здесь сонм шахматных специалистов, непризнанных гениев, а увидела вас, весьма преуспевающего холостяка. Вы меня опустили на землю. Больше мне не взлететь, если, конечно, Ричард не поможет… вы только взгляните на него. Наслаждается своей проделкой, а?

Ричард и впрямь немного разошелся.

— Хотелось бы посмотреть коллекцию, если можно, — сказал он.

— К сожалению, здесь ее в данный момент нет. Она на выставке в Инсбруке. — Фон Ашхенхаузен и в самом деле казался опечаленным. А может, он был по-настоящему огорчен; когда Френсис начала свой небольшой монолог, у него еще теплились какие-то надежды, а к концу ее речи их почти не осталось. И все-таки он сделал еще одну попытку.

— Думаю, вы насчет меня заблуждаетесь. Я уже принес извинения за нашу оксфордскую перепалку. Неужели вы мне не доверяете? Некоторые виды деятельности… — он произнес последнее слово и многозначительно помолчал, — … требуют перемены фамилии.

Он пожал плечами, чтобы смысл сказанного дошел до них, иначе и нельзя было истолковать эти изогнутые брови, прямой настойчивый взгляд в глаза Френсис. Еще минута, подумала Френсис, и он начнет рассказывать антинацистские анекдоты, и тем постарается доказать, как мы на его счет заблуждаемся. Она сделала вид, что полностью ему доверяет; Ричард сочувственно кивнул; но оба ничего не сказали.

Фон Ашхенхаузен выждал. И начал расспрашивать про Оксфорд. Его пребывание там нынешним летом ограничилось всего лишь одним днем. Френсис тут же поняла, куда он клонит. Значит, его заинтересовал Питер Голт, хм? Дальнейший разговор она передала в этот раз в руки Ричарда. Неожиданно ей захотелось уйти, но нельзя этого сделать, пока не будет удовлетворена любознательность фон Ашхенхаузена. Она выглянула из окна. Подумала про Меснельбруна. Где он? Наверное, убит. Убит и закопан вон на этом самом склоне горы. Солнечный свет отражался в темной зелени пихт, тени удлинились. День заканчивался. Она резко обернулась к мужчинам.

Ричард искусно завел разговор о женских колледжах в Оксфорде и проблемах, мешающих развитию высшего образования женщин. Ни о чем другом разговаривать он не собирался; ему удалось придать беседе милый безличный характер. Он мягко отстаивал свободу женщин. Женщины успешно научились одновременно развивать свои интеллектуальные и физические возможности. Уже исчезает воинствующая непримиримость так называемых синих чулков. Это всего лишь дело времени, жизнь свое докажет.

Фон Ашхенхаузен покровительственно улыбнулся.

— Они чересчур эмоциональны. Как в физическом, так и в умственном отношениях. С мужчинами им никогда не сравняться. Компромисс, приспособление, дело времени… Бросайте свои английские замашки, Ричард. — Он назвал его по имени, и это слово перенесло всех троих в прошлое, к тем временам, когда подозрительность и ненависть еще не проснулись в душах людей. В наступившем молчании они разглядывали друг друга. Не было нужды превращать мысли в слова; взгляды были красноречивее слов.

Немец заговорил первым.

— Вам не следует упрекать меня. Тогда за рюмкой вина миссис Майлс была права. Пути наших стран разошлись. А делать свое дело я обязан. Но думаю, я уже об этом сказал, вы насчет меня заблуждаетесь. Полагаю, вы переоцениваете мои возможности. Не знал, что я такой большой человек. — Он пожал плечами, грустно улыбнулся. Ты неплохо делаешь свою работу, подумал Ричард. Фон Ашхенхаузен соответствовал роли, которую ему поручили.

Всякий человек, не знающий, что перед ним немец, принял бы его за Меснельбруна. Но ему на редкость не повезло: эти двое знали, что он не англичанин. Антинацистскими намеками он рассчитывал завоевать их расположение, усыпить подозрительность. Он не протестовал; притворился, что воспринял их визит как невинную случайность, каким он и на самом деле мог быть. Ему нечего было сказать; пришлось оказать им доверие, и, возможно, они отплатят ему той же монетой. Трудность заключалась в том, что они действительно могли прийти сюда исключительно ради шахмат. Обстоятельства таковы, что исполнить свою скверную обязанность он не сможет, подумал Ричард.

Фон Ашхенхаузен резко поднялся и подошел к маленькому столику, служившему баром. Сказал вкрадчиво:

— Когда-то вы хорошо играли. Почему бы не тряхнуть стариной, пока я приготовлю напитки?

Он отмерил виски, поглядел на подошедшего к пианино Ричарда; Френсис заметила, в его взгляде промелькнуло нечто большее, чем простая дружеская заинтересованность.

— Здорово, — задумчиво сказал Ричард, — что это такое? Вы поете?

— Только для себя! Начинайте.

Ричард заметил, что песня была предназначена для сопрано, и улыбнулся.

— Хорошая песня, но не для моего голоса. Может, исполним «Двух гренадеров» или что-то душещипательное? Музыка исцеляет. Но я очень плохо исполняю вещи на слух. — Он повернулся к вороху нот и начал их просматривать.

Френсис подошла к пианино.

— Что-то вы такие стеснительные. Я сама для вас спою. — Она заметила, Ричард слегка оцепенел и как-то непонятно на нее посмотрел. Фон Ашхенхаузен не сводил с нее глаз. Френсис наградила его обворожительной улыбкой и села на стул возле пианино. Ричард чертыхнулся про себя. Ее совсем не смущал задумчивый взгляд голубых глаз. Надо бы помешать… Он выругался в душе. Если подойти к тому столику и как бы ненароком его опрокинуть, пока она не запела… Но он и шага не сделал, а по комнате уже прокатились первые звуки мелодии.

Баю-баю-баю-бай,Моя крошка, засыпай.Сестры, чем вам помогу?Как я вас уберегу?Что мне сделать в этот час?Может, песню спеть для вас?Баю-баю-баю-бай,Моя крошка, засыпай.

Слова набирали силу, голос ее крепчал.

Войско Ирода идет,Смерть с собой оно несет,Будут резать, будут битьИ в крови детей топить.

Ричард взглянул на фон Ашхенхаузена. От его изысканности и следа не осталось. Резко обозначились шрамы на лице, заработанные во время дуэли.

Нету слов и нету сил.Песню Ирод задушил.Горе посетило нас,Детка, в этот страшный час.Баю-баю-баю-бай,Моя крошка, засыпай.

Отзвучали последние грустные аккорды. Френсис поднялась, в упор посмотрела на фон Ашхенхаузена. Бросила ему в лицо:

— Песня называется «Избиение невинных», странный народный гимн. Вы ее знаете? — В голосе трепетала переполнявшая песню печаль, глаза вызывающе заблестели.

— Сентиментальная история, не так ли? — В его английском появился сильный акцент.

— Наверное. Но лишь история, полная крови и слез, может нас чему-нибудь научить. — Он понял значение сказанных ею слов, как и смысл исполненной песни. Впору пришелся удар. Хорошо, с мрачным удовольствием подумала Френсис.

Вдруг наверху раздался какой-то грохот, гулко прозвучали звуки ударов. Шум прекратился так же неожиданно, как и начался. Фон Ашхенхаузен увидел удивление на лицах гостей. Он вновь стал вежливым и предупредительным, непринужденно улыбнулся.

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Это собака. Мы запираем ее, когда приходят посетители. Она очень не любит чужих. Но дело свое знает и начинает бесноваться, едва наступает время гулять.

— В таком случае мы не станем вас задерживать, — сказала Френсис. — Мы и так у вас засиделись.

— Простите, что разочаровал вас с шахматами. Возможно, к воскресенью они вернутся. Тогда приходите.

Ричард рассеянно его выслушал и заметил, что будет рад снова зайти, возможно, в начале следующей недели. Он задумался о собаке. Странно, что животное содержится взаперти в верхней комнате, едва ли это улучшит ее характер. Но одно несомненно: фон Ашхенхаузен намерен их отпустить, значит, надо уходить и как можно быстрее.

Френсис подошла к двери. Когда фон Ашхенхаузен распахнул ее перед ней, снова сверху послышались какие-то звуки. Слабые, едва различимые. Они не обратили на них внимания и попрощались так, словно ничего и не произошло. Не обратили они внимания и на черноволосого человека с хриплым голосом, который стоял снаружи за дверью, засунув под ремень большие пальцы. По приказу фон Ашхенхаузена он опрометью помчался наверх, перепрыгивая через три ступени. Фон Ашхенхаузен вновь приобрел свою обычную невозмутимость, улыбка ни на миг не сходила с его лица. Он стоял у дверей и смотрел им вслед, пока они не поравнялись с деревьями. Френсис ощущала затылком его ненавидящий взгляд; она заставила себя идти непринужденно, будто гуляла по одной из улиц Оксфорда. Только сейчас оформилась в сознании мысль, которая пришла ей в голову еще в Англии. Человек, долгое время принадлежавший к числу друзей, сделался непримиримым врагом. Такое признается с трудом.