Законы границы - Хавьер Серкас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наверное, отчасти именно этим воскрешением можно было объяснить самодовольную браваду, с какой Сарко сообщал мне о своих «подвигах» в тюрьме в тот период, когда ему наконец начали предоставлять отпуска. Однако то, что я был проинформирован о проблеме, не значит, что я мог решить ее. Во время отпускных дней мы с Сарко не виделись, и он ничего не рассказывал о проведенных на свободе выходных. Казалось, лишь тюремные происшествия способны были возбуждать его красноречие. В течение рабочей недели мне также не удавалось ничего особого предпринять для исправления ситуации. Во время наших бесед в комнате для встреч мне приходилось слушать Сарко и терпеть его перепады настроения, бахвальство и приступы раздражения, а также успокаивать его, ободрять и сообщать хорошие новости. За пределами тюрьмы я занимался тем, что продолжал раскручивать кампанию в поддержку помилования Сарко и сопровождал Марию на все ее интервью. Кроме того, мне тогда вновь пришлось вернуться к делам своей конторы. Я почти полгода не уделял им внимания, работая исключительно над делом Сарко, и у нас образовался серьезный завал. С ним ни Кортес, ни Губау уже не могли справиться, из-за него мы даже лишились клиентов. «Я знал, что, связавшись с Сарко, мы можем оказаться в полном дерьме, — повторял Кортес, когда мы по пятницам пили пиво в «Ройале». — Но даже не предполагал, что все зайдет так далеко». В общем, мне вновь пришлось взять на себя ведение важных дел, я снова стал часто бывать в разъездах и задерживаться допоздна в офисе. Эти изменения сказались и на моих отношениях с Тере. Мы по-прежнему продолжали встречаться, но стали видеться реже, и поэтому я начал настаивать, чтобы наши встречи происходили не в будни, а в выходные, когда у меня было больше свободного времени. Однако Тере возражала против этого, говоря, что суббота и воскресенье являлись единственными днями, когда у нее была возможность заниматься учебой. Кроме того, если бы мы перенесли на выходные наши свидания, то они перестали бы быть тайными. «Глупости», — возражал я. «А твоя дочь?» — напоминала Тере. «Она приезжает не каждые выходные, — отвечал я. — Не нужно считать, будто она наивная и не понимает, что у меня кто-то есть… Да и вообще, мы могли бы встречаться тогда у тебя или в каком-нибудь другом месте». Несмотря ни на что, Тере не уступала: не желала приглашать меня к себе, не соглашалась видеться по выходным и не хотела знакомиться с моей дочерью и друзьями. «Можно подумать, ты стыдишься меня», — однажды заметил я, отчаявшись победить ее упрямство. Тере с удивлением посмотрела на меня, загадочно улыбнулась, но ничего не сказала.
Все это — деградация Сарко, мое возвращение к работе в конторе и легкое охлаждение наших отношений с Тере — служит объяснением тому, что произошло в ночь в конце мая или начале июня, когда Сарко уже несколько недель подряд получал отпуск на выходные. Это была важная ночь для Сарко и для меня. В тот день я лег спать рано, но вскоре проснулся, услышав звонок телефона. «Каньяс?» — раздалось в трубке. «Да», — произнес я. «Это Эдуардо Рекена, — сказал директор тюрьмы. — Прошу прощения за поздний звонок». Все еще лежа в постели, в полной темноте, я внезапно вернулся к реальности: было воскресенье, ночь, и в голове у меня мелькнула мысль, что что-то произошло с Сарко. «Все в порядке, — сказал я. — Что случилось?» «Я звоню насчет Гамальо, — сообщил начальник тюрьмы. — Уже двенадцать часов, а его до сих пор нет. Он должен был вернуться в камеру к девяти. Если не объявится до завтрака, у нас возникнут проблемы».
Затем мы с Рекеной обменялись парой фраз — о чем-либо еще говорить не было необходимости. Сарко не явился в тюрьму из отпуска, и это означало, что если мне не удастся найти его и заставить вернуться, кампания по его освобождению провалится. Закончив разговор, я зажег свет и сел на кровати, затем, немного поразмыслив, снова взялся за телефон и позвонил Марии. Сняв трубку, она сказала, что не спит, а смотрит телевизор. Я сообщил ей новость, и она, совершенно спокойно, без малейшего удивления или тревоги заявила, что это очень странно. Они с Сарко расстались метрах в двухстах от двери тюрьмы, и тогда не было еще девяти часов. «Он сказал, что хочет немного прогуляться, прежде чем возвращаться в камеру», — объяснила Мария. Я спросил, происходило ли в эти выходные что-нибудь необычное, на что она ответила: смотря что следовало считать «необычным» — на ее взгляд скорее нужно спрашивать, происходило ли что-нибудь обычное.
Я поинтересовался, что она имеет в виду, и Мария раздраженно ответила: «То, что сказала». Не понимая причины ее раздражения, я спросил, нет ли у нее предположений, где может находиться Сарко, и Мария раздраженно заметила, чтобы я поинтересовался об этом у Тере. «Он провел выходные с Тере?» — удивился я. «Это тоже спросите у нее самой», — процедила Мария.
Мне не хотелось больше спорить и задавать вопросы, поэтому я попросил Марию никуда не уходить из дома — на тот случай, если вдруг Сарко позвонит или объявится у нее. Я стал набирать номер Тере, но передумал. Быстро поднявшись с кровати и немного приведя себя в порядок, вышел из дома, сел в машину и отправился в Виларроху. Чтобы добраться до дома Тере, мне нужно было проехать мимо церкви и миновать три улицы — безлюдные, крутые и плохо освещенные, создававшие ночью впечатление, будто ты перенесся в андалузскую деревушку шестидесятых годов. Добравшись до нужного места — двухэтажного здания, похожего на гараж или склад, я остановился, вышел и позвонил по домофону на второй этаж. Никто не ответил. Тогда я позвонил на первый этаж. Ответила Тере. Я сказал, что это я, и, не открывая мне дверь, она спросила, в чем дело. Я сообщил ей известие, полученное от
