Песня Вуалей (СИ) - Дарья Кузнецова

А ещё рубашка совершенно потрясающе пахла. Совсем немного чем-то свежим, — наверное, остатки запаха моющего средства, — и своим хозяином. Не потом, а просто — человеком, подполковником Разрушителем Зирц-ай-Реттером, и этот запах прочно ассоциировался у меня со спокойствием и чувством защищённости. То ли виноваты были во всём мои глупые чувства, а то ли всё проще, и в последнее время слишком часто я вдыхала этот аромат при совершенно определённых обстоятельствах: когда следователь подобно древнему герою являлся меня спасти.

От последнего впечатления я поспешила отвлечься, и вместо романтики накрутила себя на раздражённый лад. Раз уж меня поселили здесь жить, не слишком-то интересуясь моим мнением, могли бы и обеспечить всем необходимым. Хотя бы сменой одежды!

Свет-камень поприветствовал меня тусклым рассеянным светом. За время моего отсутствия в кабинете ничего не изменилось, и это к лучшему. Окинув взглядом помещение, я решительно вздохнула и направилась к шкафам. Если заняться нечем, буду спать в своё удовольствие, а для этого следовало хотя бы попробовать поискать спальные принадлежности. Потому что господин следователь, конечно, суров и грозен, но не настолько же, чтобы не пользоваться подушкой!

К счастью, оказалось, действительно — не настолько, и искомые предметы я обнаружила в одном из шкафов. Том самом, где прятался огонь-камень, только на нижней полке.

На старом продавленном диване я устроилась вполне комфортно. Наверное, человеку комплекции подполковника было не слишком удобно тут спать, а я свернулась уютным клубком в ямке, накрылась мягким пледом и с удовольствием почти сразу провалилась в сон. Без сновидений; об этом я позаботилась особо.

Сложно сказать, что именно меня разбудило. Не было никаких громких звуков или других событий, просто сон внезапно куда-то ушёл. Некоторое время я лежала, вглядываясь и вслушиваясь в окружающее пространство; с нынешнего ракурса мне было плохо видно, но, кажется, вернулся хозяин кабинета. Потому что кто ещё может тихонько шуршать за столом какими-то бумагами в приглушённом свете настольного свет-камня?

Если, конечно, это не какой-нибудь шпион-диверсант.

Подстёгнутая этой мыслью, я торопливо села, озираясь. Паника оказалась напрасной; за столом, погрузившись в чтение, действительно сидел Зирц-ай-Реттер. Бросив взгляд на часы, я обнаружила, что ночь давно вступила в свои права, и время подбирается к трём часам.

— Я вас разбудил? Простите, — тихо проговорил Разрушитель. — Отдыхайте, я постараюсь потише.

— Это не вы, я сама проснулась, — пробубнила я, растирая руками лицо. — А вы что, совсем не планируете спать? — поднимаясь с дивана, спросила я. Раз уж всё равно проснулась, можно сходить в известное место, сделать полезное для организма дело.

— Работы много, — невозмутимо пожал плечами мужчина. Я окинула взглядом кипы разложенных листов и открытых папок и согласилась, что — да, действительно, много.

Воспользовавшись туалетом и рукомойником, я вернулась в кабинет уже более проснувшаяся, и замерла на полдороге к дивану, внимательно разглядывая мужчину. Косые лучи свет-камня ярко подчёркивали на бледном лице Разрушителя следы усталости: мешки под глазами, усталые складки в уголках губ, впалые щёки.

— Вот что, — решилась я, подбирая со стола не начатую книгу и подходя к хозяину кабинета. — Давайте мы с вами поменяемся до утра. Вы немного поспите, а я почитаю посижу, всё равно мне днём больше нечем заниматься, вот и отосплюсь.

— Госпожа магистр, у меня правда много работы, — он наконец оторвал взгляд от своих бумаг и укоризненно уставился на меня.

— Я понимаю. Но если вы завтра свалитесь с истощением, вы совсем ничего не ускорите, — проворчала я, невозмутимо нависая над господином подполковником. Не люблю просыпаться в неурочный час, я в таких случаях всегда становлюсь трудновыносимой персоной, ворчливой и раздражительной. И, оказывается, совершенно непрошибаемой для сердитого взгляда недовольного Разрушителя.

— Госпожа магистр, при всём моём уважении…

— При всём моём уважении, я не могу позволить вам так над собой издеваться, — недовольно перебила я. — Ну, в самом деле, взрослый серьёзный человек; так почему, когда речь заходит о вашем здоровье и самочувствии, ваша хвалёная рассудительность позорно поджимает хвост и спасается бегством? Вы же не железный, у вас на лбу написано, что вы устали. И я уж не говорю о том, что ели последний раз, должно быть, утром, когда мы с Халимом вас чуть не силком заставили. Хватит упрямиться, вы ведёте себя как ребёнок.

— А вы — как сварливая жена, — с ироничной усталой усмешкой проговорил он, с непонятным выражением глядя на меня снизу вверх.

Зря он это сказал. Наверное, в иной ситуации я бы смутилась и оставила его в покое; на что он, должно быть, и рассчитывал, неплохо успев во мне разобраться. Но сейчас я была слишком раздражена его упрямством, и моё смущение, вызванное подобной пренебрежительной насмешкой, лишь усугубило ситуацию.

— Ну, знаете ли! — возмущенно фыркнула я. — Если вы до сих пор общались лишь с безразличными идиотами, то можете считать, как вам удобнее. А я веду себя как нормальный человек. Халим тоже за вас очень переживает; но, видимо, совершенно напрасно. Вам же с механизмами привычней и спокойней общаться, вас же живые люди раздражают! А живым людям, да будет вам известно, свойственно заботиться об окружающих, даже если эти окружающие — такие упрямые остолопы, как вы!

Не знаю, сколько бы я ещё наговорила глупостей и гадостей. Меня, что называется, «прорвало», и всё накопившееся недовольство этой ситуацией с воскрешением моих давних чувств решило прямо сейчас вылиться на голову главного раздражающего фактора.

Но господину подполковнику надоело слушать.

Мужчина резко поднялся. Я рефлекторно отпрянула; нельзя сказать, что ожидала какой-нибудь гадости, просто уж очень быстрым и неожиданным было это движение. Правда, далеко отбежать я не успела. Сильная рука перехватила меня за талию, рывком вернула обратно, прижала к крепкому мужскому телу, даже слегка приподняв для удобства. Вторая ладонь зарылась мне в волосы, вынуждая запрокинуть голову. И всё моё возмущение — и прежнее, выкипавшее наружу, и новое, вызванное странным поведением подполковника Зирц-ай-Реттера, — как-то вдруг сдулось или даже лопнуло, когда рот мне закрыли поцелуем.

Я совершенно растерялась, не зная, что предпринять дальше. Упёрлась руками в грудь мужчины, но как-то рефлекторно, без особой настойчивости. А вскоре вовсе забыла, что хотела сказать или сделать, потому что губы его оказались… настолько мягкими, осторожными, но вместе с тем неожиданно уверенными и настойчивыми, что не ответить было решительно невозможно.