Изнанка. Том 2 - Самат Бейсембаев

Подсобрал всю свою волю и взмахом создал бурю огня вокруг, сжигая бумажные книги и деревянные полки, внося сумбур и бедлам. Одновременно с этим вскочил на ноги, и вместе с тем сплёвывая частички ужина, впрыгнул в дверь. Вынул алый кристалл; дверь заперта. Не давая себе спуска, в панике и гранью какого-то таинственного самообладания, который наступает, когда очень хочешь жить, я побежал, стукаясь об стены. Правда, уже спустя, примерно, пять шагов споткнулся и повалился на землю. Глаза снова привыкли к темноте. Клерк с золотыми в ладони. Отталкиваясь ногами и помогая себе руками, кое-как на ходу принял подобие вертикального положения и со всех ног побежал. Деревянную, спрятанную дверь не открывал, а просто выломал ее, буквально выплескиваясь наружу. Паника и адреналин частично понизились. Я почувствовал боль в боку, дотронулся рукой и понял, что с меня на землю капает кровь. «Это оставляет следы», — почему-то все еще рационально соображая, я нашел тело того несчастного, оторвал у него штанину, прижал к ране, снял его куртку, набросил на себя и поплел дальше, придумывая план действия. Я должен был спрятаться и как-то выбраться из города. Поэтому свернул к нужному кварталу. В ночи, постоянно оборачиваясь по сторонам, и ожидая нового нападения, старался избегать людей, а по возможности принимать спокойную позу и походку, будто просто иду по своим делам. Но никто меня так и не обнаружил, никто не остановил, никто вообще не обратил внимания, насколько это вообще возможно на улицах крупного города после захода светила. Наконец, спустя четверть часа пришел к нужному дому и забарабанил по двери.

— Кто там? — услышал я за нею.

— Максимилиан. Открывай быстрее, — голос с отдышкой получился отрывистым.

— Вы, — глаза осматривали меня откровенно и с удивлением, — что с вами такое случилось? Это кровь?

— Мне нужна помощь. Быстро впусти меня и спрячь.

Ловкие руки подхватили меня и занесли внутрь. Мне дали отвар, что теплом разливался во мне и возвращал саму жизнь; обработали раны и поместили отдыхать.

Наконец, со спокойной душой, в доме тех самых актеров, благодаря мне которые выбелись в люди с того самого бала, я смог позволить себе расслабиться. Они, я уверен, сумеют изменить своими актерскими манипуляциями мою внешность, а затем и вывести из города. Что будет дальше, я не успел еще подумать. Будет время. Спать, меня так тянет ко сну. Нужно возвращать кровь, а затем забрать чужую.

Глава 17. Император

Там, где свет достигает своего горизонта, в тусклости, упершись глазами в одну точку, сижу в углу. Левая рука держит правую, не давая ей сорваться, а зубы прикусили нижнюю губу. Мышцы ног то и дело одергиваются; тело подается вперед, но воля дает оплеуху, держа порыв, и я снова растекаюсь в кресле, все еще в углу. Погасли или погасил все огни, оставив лишь одну одинокую лампу у двери, чтобы уж совсем глаза не одеревенели. И чтобы… не чувствовать будто бы я прячусь ото всех. Чтобы я, император, озаряющий путь заблудшим своим одним только ликом, прятался от кого-то в стыде? — да никогда. «Я только… только, да чтоб меня», — мыслями выругался на себя, потому что понимал — я прячусь ото всех, чтобы они меня не видели таким.

Я все еще в углу.

Сижу здесь уже, наверное, второй час и не могу встать с места, потому что знаю, если сделаю это, сорвусь, и после буду себя истязать да ругать бесконечно, теряя самоуважение. Пришлось приковать себя цепями воли. Как итог, оказался в патовой ситуации: хочу отсюда уйти, но если встану, то не уйду. «Прошу… умоляю… придите кто-нибудь и вытащите меня отсюда. Офелия, Вэлиас, Волкер… хоть кто-нибудь», — захотелось заплакать.

По-прежнему не сдвинулся с угла.

Жутко горела голова. Всякая мысль давалась сложно. В какой же такой момент этот сундук с его содержимым совершил эту власть надо мной? — я, право, не знаю. Сейчас, слыша отзвуки в моей голове из объекта собственного взора, нахожусь в некой душевной лихорадке, весь измываясь изнутри. Но я сам в этом виноват: не нужно сюда приходить и проводить эти часы здесь под покровом полутьмы, прикованный взглядом и вертя круговоротом лишь одну мысль; одно желание.

Сам не заметя, вдруг как бы неожиданно для себя вскочил, и ровным клином замер на месте, предварительно также сделав быстрых два шага. Взгляд уперся в пол, но не под ноги, а у подножья этого рокового сундука, как бы делая для самого себя вид, будто гляжу куда-то в сторону, а все краем задевая его часть. Самообман некий. Наконец, пересилив себя, отвернулся к окну, и какое-то время разглядывал кроны качающихся на ветру деревьев. Гипноз. Дергая пальцами, понял, что ногти совсем уже отрасти. Цепляются друг за друга. Поэтому, отойдя к туалетному столику, взял оттуда приспособление для удаления ногтей — простые щипчики. Приоткрыл окно и сделал дело. Аккуратно, медленно и выверенное каждое действие внесло меня в какой-то транс и на время отвлекло. Снова полюбовался деревьями, прошелся по комнате, и оказался у входной двери. Занес руку над ручкой, но тут же выбросил, как от ожога; затем отвернулся к дальней стене. Поигрался со шторой, дергая и перемещая. Посидел на краю кровати. Избороздил шагами комнату от стены к стене. Опять присел, да снова вскочил на шаг. Словом, делал все, чтобы не подойти к сундуку, а заставить уйти себя не мог, или был не в силах, или просто не хотел, или не находил выхода — смотря как признаться самому себе.

Спустя… даже не знаю, как и сколько времени, вдруг за собой заметил, что стою в одном шаге от сундука с протянутою рукой и медленно тяну ее все ближе, все ближе к медной ручке, мертвенно сияющей в тусклом свете отдаленной лампы. И вот я взялся за нее. Замер. Жду. Не знаю чего, но жду, силясь обратить действие в обратное. Сердце бешено отдается эхом в голове; горло стеснено; грудь сдавлена, едва сдерживая содержимое; в руке снова ощущение зуда.

«Я…я…» — внезапный гнев изрыгнулся прямо из нутра, разжигая во мне гордость. Не пристало мне, самому императору, выглядеть так жалко, как сейчас выгляжу я. Подбородок взлетел вверх; глаза налились истовой яростью; осанка гордо выпрямилась, выпучив грудь. Сделав наверно окончательных пару резких выдохов, я быстрыми шагами вышел наружу. Там свет поразил мои глаза, но вместе с тем прояснил мою голову, мои мысли, мой разум. Эйфория ощущения свободы вдруг поразила меня. Эйфория, о которой говорят мудрецы,