Блюз белого вампира - Эндрю Фокс

Через мгновение деревянная створка на другой стороне исповедального окошка отворилась. Джулс немного подождал, когда священник заговорит, а потом вспомнил, что первому следует говорить прихожанину. Он немного растерялся, лихорадочно вспоминая вступительные слова.

— Э-э… простите меня, святой отец, ибо я согрешил. Последний раз я был на исповеди… сейчас скажу… восемьдесят лет назад. Или восемьдесят пять. Значит, какие у меня грехи… Я покупал порнографические журналы…

— Прости, сын мой, но ты должен знать, что в исповедальне курить запрещено.

Джулс, прерванный священником прямо посреди исповеди, растерялся.

— Я не курил, святой отец.

— Я чувствую запах дыма.

Джулс помахал руками, пытаясь разогнать дым, хотя от усилия кожу стало печь еще сильнее.

— Понимаете, святой отец, я… я только что из бара. Там было сильно накурено… Ну, не в том смысле, что я там пил, а просто… мы с друзьями… мы просто сидели там в сторонке, читали Библию…

— Прошу тебя, сын мой, не усугубляй свои грехи ложью. Просто погаси сигару. Я понимаю, что тягу к никотину побороть непросто, и все же думаю, ты способен потерпеть, пока не закончишь исповедь.

— Э-э… ну ладно. — Джулс сделал вид, что ботинком тушит сигару о пол. — Так, на чем я остановился? Грехи… Значит, я покупал порнографические журналы… время от времени. Когда читал их, занимался этим самым… в общем, онанизмом. Время от времени. Потом еще прелюбодействовал… Хотя в последний раз не до конца. Потом неуважительно думал о матери. Ну и совсем плохое — у меня была сексуальная связь с собакой…

— С собакой?

— Да, но там были смягчающие обстоятельства. Вообще-то, святой отец, если оставить в стороне весь этот секс, я пришел спросить про другое. Скажите, убивать ради еды — это грех?

Священник немного помедлил перед ответом.

— Ты имеешь в виду, что убил человека и украл у него еду?

— Ну, не совсем. Я имею в виду — убить… что-то… и съесть его часть. Именно это я сделал.

— Понимаю, сын мой. До того как Адам и Ева были изгнаны из райского сада, они ели только дозволенные фрукты и овощи. Они были вегетарианцами. Однако после совершения первородного греха плотоядение стало частью естественного порядка вещей. С тех пор людям дозволено питаться животными. Однако если ты украл животное и умертвил его, чтобы употребить в пищу, это считается грехом. Не само поедание мяса, а его воровство.

Джулс откашлялся. Горло у него пересохло, а густой дым от кожи раздирал глотку все сильнее.

— Да нет, святой отец, я не о том. Понимаете, я что-то вроде охотника. Я добываю себе еду. Только я… короче говоря, я не на животных охочусь.

— Тогда на кого ты охотишься?

Джулс тяжело вздохнул.

— На людей.

Священник помолчал.

— Ты охотишься на людей, затем поедая их? То есть ты каннибал?

— Нет, святой отец, — торопливо ответил Джулс. — Я совсем не то хотел сказать. Самих людей я не ем. Даже не знаю, как объяснить понятнее. Ну ладно. Короче говоря, я пью человеческую кровь. Я вампир.

После минутного молчания священник заговорил, и в голосе его звучали гнев и непреклонность.

— Исповедь — не время для розыгрышей. Будьте добры, тренируйте свое извращенное чувство юмора где-нибудь в другом месте, а исповедальню оставьте тем, кому она действительно нужна.

Окошко стало закрываться.

— Святой отец, погодите! Честное слово, я не заливаю… в смысле, не треплюсь! Я правда вампир! Вы ведь чувствовали запах дыма? Это не от сигары, понимаете? Это у меня кожа подгорает! Она подгорает, потому что я в церкви! Клянусь вам Большим Парнем на небесах, я говорю чистую правду!

Створка застыла на полпути. Джулс постарался не упустить шанс.

— Я могу все вам показать. Могу превратиться в летучую мышь или в волка. Может, это звучит смешно или невероятно, но это чистая правда! Возьмите распятие и приложите его к моей коже! Вот увидите, на ней останется след, как от раскаленного клейма, честное слово…

— Погоди, сын мой. Я готов поверить твоим словам. Как бы там ни было на самом деле, тем не менее я верю — ты искренне убежден, что говоришь правду.

Джулс глубоко вдохнул, а потом медленно выпустил воздух из легких.

— Спасибо, святой отец. Это очень благородно с вашей стороны. Честное слово, очень благородно.

— Кхм! — Священник прочистил горло. — Теперь объясни мне, почему ты решил прийти на исповедь сегодня ночью? Насколько я понимаю, вампиры, как правило, исповедоваться не ходят, не так ли?

— Верно, как правило, не ходят. — Джулс вытер рукавом лоб. В дымный воздух поднялись чешуйки сухой кожи, серые как пепел. — Просто дело в том, что… я думаю, жить мне осталось совсем немного. Меня скоро убьют и на этот раз убьют окончательно. За последние годы я из стольких людей кровь выпил… Чтобы выжить, понимаете? Я всегда утешал себя тем, что вампир — это всего-навсего охотник, который зарядил ружье и идет в лес, чтобы раздобыть на пропитание чуток дичи. А сегодня ночью один мой друг, очень хороший друг, сказал такую вещь, которая… которая все изменила. Я больше не могу считать себя простым охотником. Все эти убийства… Они будто съедают меня изнутри, понимаете? Я не хочу идти в могилу с такими грехами на совести.

— Скольких людей ты убил, сын мой?

— За последние восемьдесят или восемьдесят пять лет мне приходилось охотиться где-то два раза в месяц… Ну, иногда три… Отнимаем тридцать с лишним лет, которые я работал в офисе коронера… Получается примерно тысячу — тысячу двести.

С другой стороны окошка раздался сдавленный вздох.

— Ты… ты когда-нибудь пытался ограничиться кровью животных?

Джулс вздохнул.

— Я пытался, святой отец. Честное слово, пытался. Вы не представляете, чего я только не перепробовал. Во время Первой мировой, когда только-только стал вампиром, я решил, что кусать американцев не буду, потому что вроде как непатриотично получается. Тогда я пробовал пить кровь у всего, что под руку попадаюсь: у бродячих собак, у кошек, у мулов… один раз даже у дойной коровы. Оказалось, это все равно что жить на одной воде и крекерах. Мать честная, через какое-то время мне стало так хреново! Потом, после Перл-Харбора, я снова пробовал перейти на кровь животных. Думал, раз я стал старше, мне легче станет. Ни черта подобного. Легче не стало. Зато я нашел другой способ принести пользу родине. В Новом Орлеане вокруг доков и фабрик тогда шныряло дополна всяких гнусных шпионов и диверсантов… В общем, на Второй мировой я поел с пользой.

— Объясни мне, пожалуйста, человеческая кровь необходима тебе, чтобы выжить? Или она как наркотик, к которому ты привык? Если бы пришлось, смог бы ты питаться исключительно той пищей, что едят обычные люди?

Джулсу не нравилось то, какое направление принимает их беседа. Все, чего он хотел, это исповедаться, узнать, какие молитвы надо прочесть в наказание, получить искупление грехов и поскорее убраться из церкви.

— Нет, святой отец, последние лет двадцать пять или около того я совсем не могу есть обычную еду. Она во мне не держится, понимаете? Прет, извините, наружу с обоих концов… Ничего приятного, короче…

Угрызения совести начали жалить Джулса как целое гнездо потревоженных ос. Не то чтобы он сильно врал священнику, однако всей правды не говорил.

— Ну, вообще-то… наверное, надо кой-чего уточнить… Я не могу есть нормальную еду в своем обычном облике, понимаете? Была пара случаев — отвратительных случаев, таких паршивых, что не хочется даже вспоминать, — когда мне пришлось превратиться в волка и подбирать всякие собачьи объедки, чтобы прокормиться. Тогда я переносил твердую пищу более-менее…

— Значит, если я правильно понял, ты всегда имел возможность… кха… превратиться в волка и утолять голод, не убивая людей?

У Джулса возникло чувство, что он скатывается вниз по крутому скользкому склону.

— Ну, может, и имел, так все ведь не так просто, святой отец…

— Погоди минуту. Значит, ты мог перейти на твердую пищу, и никакой необходимости убивать людей не осталось бы, так?

— Поймите, святой отец, вы заходите на совершенно неизученную территорию. Никто не пытался жить так, как вы говорите, долгое время. И потом, это ведь ужасный позор для любого вампира. Простите, но это то же самое, как если бы я предложил вам переспать с монашенкой. Так просто-напросто нельзя! Ни один вампир во всех Соединенных Штатах не подал бы мне руки, узнав, что я на такой диете… Ну или почти ни один вампир. В любом случае не понимаю, зачем об этом говорить, если мне скоро вообще ни есть, ни пить не придется.

Когда священник заговорил снова, Джулс почувствовал, что его собеседник опять готов захлопнуть окошко.

— Мое терпение на пределе, сын мой. Чего именно ты хочешь от меня?

Джулс постарался, чтобы его голос звучал как можно почтительней. Учитывая, что губы у него начали покрываться волдырями, это оказалось непросто.