Блюз белого вампира - Эндрю Фокс

Дудлбаг задумчиво поджал губы.

— По правде сказать, я не раз задавал себе тот же вопрос. Не думаю, что все созданные тобой тела непременно должны быть полными и нерасторопными. Скорее всего ты делаешь их такими по привычке. Думаю, что когда-то очень давно ты привык к мысли, что Джулс Дюшон тучен и нескладен, и смирился с этим. Брюхо твоего волка волочется по земле оттого, что ты сам уверен, будто так и должно быть. Ты считаешь, что твоя летучая мышь не в состоянии подняться в воздух, и поэтому она не летает.

Какое-то время Джулс молчал.

— Не может такого быть, — заявил он наконец. — Я очень сильно хотел стать худой летучей мышью. Я пытался! Столько раз был в опасности — тогда, на набережной, когда патрульные на меня натолкнулись, сегодня в переулке, — и ни черта не получается. Неужели ты думаешь, я не пытался изо всех сил стать такой мышью, которая могла бы летать?! Да разве я не сделал бы все возможное?! Наверно, я просто… я просто не могу стать худым, вот и все.

Дудлбаг подошел к другу и сел рядом в кресло. Затем потянулся было к его руке, но дотронуться не решился.

— Джулс, я, конечно, не профессиональный психолог, и все же мне ясно, что когда-то очень давно кто-то убедил тебя в том, что ты не многого стоишь. Кто бы ни был этот человек, он до сих пор живет в твоем сознании и управляет им точно так же, как мой сегодняшний гипноз. Он постоянно нашептывает тебе не пытаться сделать то или это, потому что если ты делаешь попытку, то можешь потерпеть неудачу. А право на неудачу имеет только тот, кто чего-то стоит, а значит, тебе рисковать не следует.

Не успел Дудлбаг закончить свой монолог, как Джулс крепко-накрепко зажал уши ладонями.

— Я знаю, что ты сейчас делаешь, — сказал он. — Читал про такие штуки в «Ньюсуик». Психоболтология это называется. Ля-ля-ля приучение к горшку, ля-ля-ля самооценка, ля-ля-ля внутренний ребенок… Ничего у вас не выйдет, доктор Фрейд. Я не позволю тебе сваливать все мои проблемы и неприятности на маму.

— Разве кто-нибудь говорил о твоей маме?

— Ты говорил!

— Ничего подобного. Я не упомянул ее ни словом. Ты сам заговорил о своей матери.

Джулс покраснел.

— Неправда!

— Нет правда, — холодно ответил Дудлбаг.

Три долгие минуты они сидели в полном молчании. Первым неприятное молчание прервал Дудлбаг.

— Знаешь, давай попробуем кое-что новое. Последний раз. Только теперь действовать будем вместе.

Джулс не ответил. Даже ворчать не стал.

— Ты сказал, что «Поющие под дождем» — один из твоих самых любимых фильмов, правильно? — продолжал Дудлбаг. — Когда-то люди говорили, что ты очень похож на Джина Келли, верно? И когда ты смотрел фильм, ты всегда представлял себя Джином Келли, так? Ну вот и будь им! Стань Джином Келли, а я буду Сид Чаррис. Все нужные костюмы у нас есть. Давай станцуем один из номеров фильма. Я научу тебя, как превратить воображаемое в самую подлинную реальность. Главное, не представляй себя стройным и грациозным, как Джин, а просто будь им.

Сначала Джулс пытался никак не реагировать на цепляния Дудлбага, но потом понял, что так просто молодой вампир не отстанет и будет говорить до тех пор, пока ему не ответишь хоть что-нибудь.

— Сказать по правде, это самая идиотская идея из всех, что ты выдвинул со дня своего возвращения в Новый Орлеан.

— И что в ней такого идиотского?

— Я ведь сто раз говорил — не умею танцевать!

— Ничего страшного. Мы с тобой исполним дуэт из эпизода «Балет Бродвея». В том номере танцует только Сид Чаррис, а Джин Келли просто стоит и с изумлением на нее смотрит.

Джулс вздохнул. Ему казалось, что он беседует с умственно отсталым ребенком.

— Даже ты не сможешь танцевать без музыки, разве нет?

— Это не проблема. Я могу запустить фильм. Мы дождемся, когда начнется нужный эпизод, а потом я станцую прямо во время фильма.

Джулс опять вздохнул.

— Тебе ведь все равно, что я отвечу, — сказал он кисло. — Ты в любом случае сделаешь по-своему. Ну вот и давай. Принимайся за дело. Надевай платье и играй в эти игры. Меня только не трогай, ладно? Потому что ни на одной из этих вешалок не найдется костюма, в который я смог бы влезть.

— Посмотрим, — сказал Дудлбаг с улыбкой.

Двадцать минут Дудлбаг перебирал рулоны кинопленки, заправляя их в проекционный аппарат, а затем опять вынимая. Наконец, после бесчисленных проб и ошибок, эпизод «Балет Бродвея» был найден. Когда фильм начался, Джулс почувствовал, что изображение на экране захватывает его, затягивает с головой. Пускай идея Дудлбага ему совсем не нравилась, однако он слушал, как Джин Келли поет «Танцуй», смотрел, как тот разгуливает среди декораций Бродвея — такой стройный, мужественный и вместе с тем невыносимо грациозный, — и воспоминания о прошлом, светлые и одновременно горько-сладкие, нахлынули одно за другим. Джулса поразило, насколько Джин Келли напоминает его самого в юности. Не столько внешне — Джулс признавал, что до гибкости Келли ему было очень далеко даже в лучшие годы, — сколько теплой, немного дерзкой улыбкой и мягким выражением глаз.

Когда Джин Келли заметил, как в дверях бродвейского казино появилась Сид Чаррис, и когда сцена превратилась в фантастическую феерию, где оба они танцевали как в райском саду, Джулс смотрел на экран, но видел не двух актеров. Он видел себя и Морин. Это Морин была в белом невесомом платье с бесконечным, летящим по ветру шлейфом и с длинными волосами, которые так красиво рассыпались по ее обнаженным плечам. Это Морин танцевала вокруг Джулса, опутывая ему торс и руки своей прозрачной пелериной, и завораживала ангельской пластикой, и вызывала ослепительную улыбку на губах. Морин, танцуя, уходила прочь и бесплодно манила его руками, а когда фантазия растаяла и обратилась в грубую реальность, отвернулась, чтобы принять холодное объятие своего дружка.

Джулс заметил, что Дудлбаг стоит рядом. На юном вампире было воздушное белое платье Сид Чаррис из сцены-фантазии.

— Они прекрасно смотрелись вместе, правда? — спросил Дудлбаг.

— Да. Прекрасно смотрелись.

Дудлбаг подошел к одной из стоек и начал просматривать костюмы, пытаясь отыскать какой-то определенный.

— Сейчас я пойду обратно в будку киномеханика и поставлю пленку сначала. Пока я буду наверху, надень вот это.

Он вручил Джулсу белую рубашку на трех пуговицах и пару черных брюк для танцев. Джулс посмотрел на ярлык с изнаночной стороны брюк и усмехнулся. Тридцатый размер. Брюки тридцатого размера не сходились на его талии с тех пор, когда президентом Соединенных Штатов стал Калвин Кулидж.[30]

Джулс снова посмотрел на экран. Там Джин Келли, огорченный отказом Сид Чаррис, выходил из казино с понуро опущенными плечами. Однако снаружи он наталкивался на юного танцора, и этот жизнерадостный паренек напоминал Джину, каким был он сам, когда только-только вступал на «Великий Белый Путь».[31] Энергия юности оказалась заразительной, и не успел Джин Келли опомниться, как опять танцевал прямо на улице, охваченный безумной, всепобеждающей радостью жизни. Энергия юности оказалась заразительной и для Джулса.

— Железная дорога, — сказал он вслух.

Его тело превратилось в кусок глины, а он сам — в великого Микеланджело. Через секунду талия Джулса стала не больше восьмидесяти сантиметров в обхвате, на широких плечах налились мускулы, а ноги сделались стройными и поджарыми. Он натянул рубаху прямо через голову, надел брюки тридцатого размера и, застегнув пуговицы, обнаружил, что в талии они слегка велики. Пришлось взять с вешалки ремень.

Пока Джулс возился с брюками, фильм остановился, а затем начался опять. С балкона по лестнице начал спускаться Дудлбаг. За спиной у него тянулся прозрачный пятиметровый шлейф. Он показал рукой на огромный, похожий на бочку вентилятор, стоявший в зрительном зале сбоку от кресел. Джулс включил его. Лопасти пришли в движение, задул сильный ветер, растрепав Джулсу волосы, и в ту же секунду из динамиков по другую сторону экрана зазвучали вступительные аккорды «Балета Бродвея».

Дудлбаг приблизился к Джулсу. Искусственные струи воздуха подняли вверх его легкую как пух накидку, и она взмыла почти к самому балкону. Они дождались, когда действие на экране приблизится к нужному эпизоду, а затем стали танцевать.

Точнее, танцевал один Дудлбаг, а Джулс просто стоял и смотрел — такой стройный, красивый и слегка растерянный.

Как только эпизод-фантазия закончился, Джулс попробовал высвободиться из плена прозрачной ткани, которой его опутал в танце напарник. Дудлбаг воспользовался временной неволей друга и, подскочив к нему, крепко обнял. От неожиданного объятия Джулс растерялся. Мысли в его голове совершенно перепутались, сосредоточенность была потеряна, и он вырвался из танцевального костюма, как воздушный шар, который надули с невероятной быстротой. Однако никакого значения это уже не имело. Теперь он точно знал, что способен поместиться в брюки тридцатого размера, и навсегда усвоил, что его мечты, если дать им хотя бы полшанса, могут стать сильнее его сомнений.