Светила - Элеанор Каттон

Глава, в которой вдова делится своей философией удачи; надежды Гаскуана терпят крах, а мы узнаем нечто новое о Кросби Уэллсе.

Выйдя из «Гридирона», Обер Гаскуан направился прямиком в гостиницу «Путник», обозначенную раскрашенной вывеской, что болталась на двух коротких цепях на выступающем брусе. Никаких слов на вывеске не было, лишь нарисованный силуэт пешехода с высоко вздернутым подбородком, с оттопыренными локтями и узелком на плече – под стать Дику Уиттингтону[39]. По лихой развязности его позы разумно было предположить, что эти меблированные комнаты предназначены исключительно для мужчин; и действительно, заведение в целом словно бы подчеркнуто отмежевывалось от всего женского, о чем наглядно свидетельствовала медная плевательница на веранде, уборная под навесом во дворе и отсутствие штор. Но на самом-то деле то были признаки скорее экономии, нежели сознательной политики: гостиница «Путник» не проводила различия между полами и твердо придерживалась правила не задавать жильцам лишних вопросов, ничего им не обещать и взимать лишь самый низкий тариф за ночь. При таких условиях человек, разумеется, готов много с чем мириться; именно так и рассудила миссис Лидия Уэллс, проживающая ныне в гостинице, истинный гений по части бережливости.

Лидия Уэллс вечно принимала томные позы, чтобы со смехом встрепенуться, стоило кому-нибудь приблизиться. Гаскуан застал ее в гостиной «Путника»: Лидия возлежала на диване, покачивая пальцем ноги тапочку, вальяжно отведя одну руку и запрокинув голову на подушку; в другой руке она сжимала роман карманного формата, как если бы книга была необходимым аксессуаром обморока. Ее нарумяненные щеки и возбужденный вид были сфабрикованы за несколько секунд до появления Гаскуана, хотя он о том и не подозревал. Все это наводило его на мысль, как Лидией и задумывалось, будто читает она нечто пикантно-непристойное.

Когда Гаскуан постучал в дверную раму (только из вежливости, ведь дверь была открыта), Лидия Уэллс словно очнулась, широко распахнула глаза и рассмеялась серебристым смехом. Она резко захлопнула книгу, а затем небрежно бросила ее на оттоманку, так, чтобы и обложка, и название предстали гостю во всей красе.

Гаскуан поклонился. Выпрямившись, он задержался взглядом на хозяйке, наслаждаясь зрелищем, ибо Лидия Уэллс была женщиной роскошной, истинной отрадой для глаз. Ей, вероятно, уже исполнилось сорок, хотя она сошла бы и за зрелую тридцатилетнюю, и за моложавую пятидесятилетнюю; точную цифру она скрывала. Она вступила в тот неопределенный средний возраст, что всегда словно бы привлекает внимание собственной неопределенностью, ибо, когда Лидия вела себя по-девчачьи, эта девичья непосредственность лишний раз подчеркивалась благодаря прожитым летам, а когда Лидия вела себя благоразумно, благоразумие это казалось тем более впечатляющим в существе столь юном. В ее чертах было что-то лисье: чуть раскосые глаза и вздернутый нос наводили на мысль о зверьке чутком и любопытном. А еще – полные губы и зубы изящные и ровные, когда она их показывала. И волосы – как красная медь; такой цвет мужчины называют рыжим, а женщины – каштановым; он темнеет при движении, как пламя. Сейчас волосы были стянуты назад в замысловатый шиньон из сплетенных кос, он закрывал и затылок, и темя. На Лидии было полосатое платье из серого шелка: этот темный оттенок отчего-то не вполне подходил к траурному платью, точно так же как и выражение лица Лидии как-то не вязалось с образом зрелой женщины, равно как и юной девушки. Платье дополнялось высоким воротничком на пуговичках, собранным в сборки турнюром и рукавами типа «баранья лопатка» – пышными у плеча и узкими от локтя до запястья, – их раздутые округлости подчеркивали полную грудь Лидии и умаляли ее талию. На концах этих громадных рукавов ее руки – сейчас Лидия восторженно всплеснула ими, завидев Гаскуана в дверях, – казались совсем крохотными и очень хрупкими, точно у куклы.

– Мсье Гаскуан, – проговорила она, с наслаждением растягивая это имя, – но вы один!

– Позвольте передать вам ее глубокие сожаления, – отозвался Гаскуан.

– Вы передаете, а я испытываю. – И Лидия смерила его взглядом. – Дайте угадаю: мигрень?

Гаскуан покачал головой и пересказал сколь можно вкратце историю о том, как Аннин пистолет дал осечку в ее руках. Говорил он правду. Лидия встревоженно ойкала и забрасывала его вопросами; он отвечал подробно и исчерпывающе, но в полном изнеможении, так что в горле что-то вибрировало. Наконец хозяйка сжалилась над ним и предложила сесть и пропустить глоток; и то и другое он принял охотно и с облегчением.

– Боюсь, у меня только джин, – посетовала Лидия.

– Джин с водой мне в самый раз. – Гаскуан присел в кресло поближе к дивану.

– Вонючая дрянь – вот что оно такое, – с чувством откомментировала Лидия. – Придется вам изобразить мужественную улыбку и вытерпеть. Надо было мне привезти с собою из Данидина ящик чего-нибудь – эх, задним умом-то мы все крепки. Я в этом городишке ни глотка приличного спиртного не нашла.

– У Анны в комнате стоит бутылка испанского бренди.

– Испанского? – заинтересовалась Лидия.

– «Херес-де-ла-Фронтера», – кивнул Гаскуан. – Андалусия.

– Уж мне-то испанский бренди пришелся бы куда как по вкусу, – вздохнула Лидия Уэллс. – Интересно, где она раздобыла эту бутылку.

– Я очень сожалею, что она не смогла прийти сама и ответить на ваш вопрос, – машинально отозвался Гаскуан, но, едва Лидия вдела ножку в тапочку, приподняв юбки и явив взгляду пухленькие, затянутые в чулки лодыжки, гость прикинул про себя, что на самом-то деле не особенно и жалеет.

– Да, мы бы восхитительно провели время все вместе, – молвила Лидия. – Но поход наш совсем нетрудно перенести на другой день, а я ужас до чего люблю попредвкушать прогулку! Разве что вы захотите пройтись по магазинам вместо Анны? Может, вы питаете тайную страсть к женским шляпкам?

– Я могу убедительно притвориться, – заверил Гаскуан, и Лидия вновь рассмеялась.

– В страсти притворству места нет, – проникновенно проговорила она. Поднялась с дивана и отошла к буфету, где на деревянном подносе стояла неказистая бутыль и три стакана донцем вверх. – Я не удивлена, знаете ли, – добавила она, переворачивая два стакана, а третий оставив как есть.

– Это вы насчет пистолета? Вы не удивлены, что она снова попыталась покончить с собой?

– Ох господи, нет… нет, конечно. – Лидия помолчала, держа бутылку на весу. – Я не удивлена, что вы пришли один.

Гаскуан вспыхнул.

– Я все сделал так, как вы просили, – заверил он. – Я не назвал вашего имени. Я сказал, это сюрприз. Мол, мы пойдем с одной дамой шляпки посмотреть. Она очень обрадовалась. Она бы пришла. Если бы не эта история с пистолетом. После такого потрясения она была не в себе.

Гаскуан поймал себя на том, что невнятно оправдывается. Что за роскошная женщина – вдова Уэллс! Как элегантно изогнут ее турнюр!

– Вы всегда были так добры и снисходительны к моим глупостям, – утешающее промолвила Лидия Уэллс. – Я вам так скажу: женщина в моем возрасте обожает время от времени играть добрую фею-крестную. Этак взмахнешь волшебной палочкой – и сотворишь магию, на благо молоденьких девушек. Нет-нет – я знаю, что сюрприза вы мне не портили. Просто у меня было предчувствие, что Анна не придет. У меня, Обер, часто бывают предчувствия.

Она подала Гаскуану стакан, распространяя вокруг облако пряного запаха свеженарезанных лимонов, – не далее как утром она отбеливала кожу и ногти лимонным соком.

– Я не предал вашего доверия, я же обещал, – повторил Гаскуан. В силу какой-то непонятной причины ему хотелось снова заслужить ее похвалу.

– Конечно, – согласилась Лидия. – Конечно! Вы – да никогда!

– Но я уверен, знай она, что речь идет о вас…

– Она бы тут же взбодрилась!

– Взбодрилась бы, да.

(Эта убежденность, которой Гаскуан слабо поддакнул, опиралась на неоднократные заверения Лидии, что они с Анной когда-то были лучшими подругами. На основании этих заверений Гаскуан согласился поддержать подготовленный Лидией «сюрприз», чтобы две женщины смогли воссоединиться и немедленно возобновить былую тесную дружбу, – а к таким предложениям Гаскуан был непривычен. Он не делал для других то, что они с легкостью сделали бы и сами, и светское манипулирование любого свойства обычно вселяло в него чувство неловкости: он предпочитал, чтобы манипулировали им, скорее чем действовать самому. Но Гаскуан, как все, безусловно, уже догадались, был сколько-то влюблен в Лидию Уэллс, и это безрассудство набрало достаточную силу, чтобы не только сподвигнуть его поступать вопреки собственным склонностям, но даже изменить таковые.)

– Бедняжка Анна Уэдерелл, – вздохнула Лидия Уэллс. – Эта девушка – просто воплощенное невезение!