Светила - Элеанор Каттон

– Я знать секрет Кросби Уэллса, – сообщил он.

Вот что он обнаружил в Каньере этим самым утром; вот что он пришел обсудить с А-Цю.

– Что такое? – насторожился Мэннеринг. – Ну же!

– Он был в Данстане, – сообщил А-Су. – На Отагском прииске.

Мэннеринг разочарованно обмяк.

– И что с того? – огрызнулся он. – Тоже мне тайна! Кросби Уэллс – в Данстане! Ну и когда он был, этот Данстан? Два года назад, если не три. Да я сам был в Данстане! Да все жители в Хокитике в Данстане перебывали!

– А ты там с Уэллсом не встречался, часом? – поинтересовался Нильссен у Мэннеринга.

– Нет, – покачал головой Мэннеринг. – В глаза не видел. Зато я его жену знавал. Со времен Данидина.

– Ты был знаком с его женой? – удивился Нильссен. – Со вдовицей то есть?

– Да, – коротко отрезал Мэннеринг, не вдаваясь в подробности. И перелистнул страницу. – А вот с Кросби – не был. Они к тому времени разошлись. А теперь тихо, вы, все, а то с мыслями собраться не даете.

– Данстан, – повторил Уолтер Мади, пощипывая подбородок большим и указательным пальцем.

– Это Отагский прииск.

– В Центральном Отаго[38].

– Данстан уже не тот, что прежде. Сегодня там разве что бедные руды разрабатывают в промышленном масштабе. Но в свое время это было золотое дно.

– За сегодняшний вечер этот рудник упоминается уже второй раз, я прав? – уточнил Мади.

– Вы абсолютно правы, мистер Мади.

– Погодите, это с какой бы стати он прав?

– Золото, с помощью которого шантажировали мистера Лодербека, было с Данстанского прииска. Так Лодербек сказал.

– Именно, так сказал Лодербек, – кивнул Мади. – И меня гложут сомнения, а по чистой ли случайности мистер Лодербек столь небрежно упомянул название этого прииска в разговоре с мистером Балфуром нынче утром?

– Что вы хотите этим сказать, мистер Мади?

– Разве вы ему не доверяете – ну, Лодербеку?

– С моей стороны было бы в высшей степени неразумно не доверять мистеру Лодербеку, – возразил Мади, – учитывая, что я в жизни с этим человеком не сталкивался. Я прекрасно сознаю, что существенные подробности его истории мною получены из вторых, а в ряде случаев и из третьих рук. Вот взять, например, упоминание про Данстанский золотой прииск. Фрэнсис Карвер, по-видимому, назвал его мистеру Лодербеку, а тот в свою очередь поведал об этой встрече мистеру Балфуру, а тот в свой черед пересказал этот разговор мне – нынче вечером! Вы все согласитесь, что глуп я был бы, если бы принял слова мистера Балфура на веру.

Но Мади неверно судил о своей аудитории, подвергая сомнению такой деликатный предмет, как истину. Последовал взрыв негодования:

– Как – вы не доверяете человеку, который рассказывает свою собственную историю?

– Я ж все пересказал как есть, мистер Мади!

– А что еще он может вам поведать сверх того, что услышал сам?

Мади несколько опешил.

– Я вовсе не считаю, будто вы искажаете или замалчиваете какие-либо факты, – отвечал он, на сей раз осторожнее подбирая слова. Он переводил взгляд с одного лица на другое. – Мне только хотелось отметить, что не следует чужую правду принимать безоговорочно.

– Почему нет? – раздалось сразу несколько голосов.

Мади помолчал минуту, размышляя.

– В зале суда, – наконец произнес он, – свидетель дает клятву говорить правду, то есть свою собственную правду. Он соглашается на два условия. Его показания должны составлять всю правду, и его показания не должны быть ничем, кроме правды. Но лишь второе из условий действительно ограничивает. Первое, конечно же в известной степени, остается на усмотрение свидетеля. Под «всей правдой» мы подразумеваем все факты и впечатления, имеющие отношение к делу. А то, что не имеет отношения к делу, не только несущественно, но во многих случаях намеренно вводит в заблуждение. Джентльмены, – это собирательное обращение прозвучало странно, учитывая, сколь разношерстная компания собралась в комнате, – я стою на том, что не существует «всей правды», есть лишь правда, уместная в данном конкретном случае или неуместная, а уместность, согласитесь, всегда зависит от точки зрения. Я не думаю, что кто-то из вас сегодня в чем-то лжесвидетельствовал. Я верю, что вы говорили мне правду, и ничего, кроме правды. Но точек зрения существует великое множество, и прошу меня извинить, если я не смогу воспринять вашу повесть как некое единое целое.

В комнате повисло молчание, и Мади понял, что задел чужие чувства.

– Безусловно, – добавил он уже тише, – я опережаю события; рассказ ведь еще не окончен. – Он обвел взглядом собравшихся. – Мне не следовало перебивать. Повторяю, что никого не хотел обидеть. Пожалуйста, продолжайте.

Чарли Фрост с любопытством воззрился на А-Су.

– А почему вы так сказали, мистер Су? – переспросил он. – Почему вы сказали, будто знаете секрет Кросби Уэллса?

А-Су смерил Фроста оценивающим взглядом.

– Кросби Уэллс нарыл залежь в Данстане, – отвечал он. – Много большущий самородок. Очень свезло ему.

– Кросби Уэллс напал на золотую жилу? – встрепенулся Нильссен.

Мэннеринг тоже поднял глаза:

– Что? Золотую жилу нашел? Насколько богатую?

– В Данстане, – повторил Су Юншэн, по-прежнему не сводя взгляда с Фроста. – Очень свезло ему. Золотое дно. Большое богатство.

Нильссен шагнул вперед, что изрядно раздосадовало Фроста, ведь, в конце концов, не он ли подсказал эту новую линию допроса? Но и Нильссен, и Мэннеринг – оба словно напрочь позабыли о его существовании.

– Как давно? – расспрашивал Нильссен. – Когда?

– Два. – А-Су поднял два пальца.

– Два года назад! – ахнул Мэннеринг.

– Сколько? Сколько золотишка-то? – допытывался Нильссен.

– Много тысяч.

– Но сколько именно – четыре? – Нильссен поднял четыре пальца. – Четыре тысячи?

А-Су пожал плечами: он не знал.

– А вы как об этом проведали, мистер Су? – поинтересовался Фрост. – Откуда вам известно, что мистер Уэллс нарыл в Данстане «билет домой»?

– Я спросить эскорт, – объяснил А-Су.

– И банку не доверился! – воскликнул Мэннеринг. – Чарли, ты представляешь? Не доверился банку!

– А чей эскорт? «Гиллиганз»? Или «Грейсвуд и Спирз»? – полюбопытствовал Нильссен.

– «Грейсвуд и Спирз».

– Итак, Кросби Уэллс нашел в Данстане золотую жилу и нанял «Грейсвуд и Спирз», чтобы переправить добычу с прииска? – уточнил Фрост.

– Да, – кивнул А-Су. – Очень хорошо.

– То есть Уэллс все это время сидел на золотом дне! – покачал головой Нильссен. – И это действительно были его деньги! А мы-то никто не верили.

Мэннеринг указал пальцем на А-Цю.

– А как насчет вот этого? – спросил он. – Он все знал?

– Нет, – отозвался А-Су.

– Тогда нам-то что, черт подери, за дело до всей этой истории? Это ж его работа, помните – его работа, все то, что нашлось в хижине Кросби! Слитки, переплавленные Джонни Цю собственноручно!

– Может, они с Кросби Уэллсом стакнулись? – предположил Фрост.

– Это так? – переспросил Нильссен. Он указал на А-Цю и повторил: – Они с Кросби Уэллсом были заодно?

– Он не знать Кросби Уэллса, – отвечал А-Су.

– Ох, господи ты боже мой, – вздохнул Мэннеринг.

Харальд Нильссен переводил испытующий взгляд с одной китайской физиономии на другую, словно рассчитывая уличить этих двоих в тайном сговоре. Нильссен относился к китайцам с большим подозрением, поскольку ни с одним не был знаком лично; его убеждения на эмпирическом опыте не основывались, и, на самом-то деле, опыт зачастую безоговорочно доказывал их ошибочность, хотя никакие опровержения не способны были изменить его образ мыслей. Он давным-давно решил про себя, что китайцы – народ вероломный и двуличный, и только так их и воспринимал, какие бы уж доказательства обратного ни подбрасывала ему жизнь. Теперь, глядя на А-Цю, Нильссен вспомнил про теорию заговора, изложенную ему Джозефом Притчардом несколькими часами ранее. «Если нас подставили, то его, возможно, тоже».

– Кто-то за всем этим стоит, – проговорил Нильссен. – Кто-то еще тут задействован.

– Да, – кивнул А-Су.

– Кто же? – нетерпеливо воскликнул Нильссен.

– Да ты от него никакого толку не добьешься, – вмешался Мэннеринг. – Зря только время теряешь, точно тебе говорю.

Но «шляпник», вопреки ожиданиям, ответил, и слова его ошеломили всех присутствующих.

– Те Рау Тауфаре, – произнес он.

Венера в Козероге

Глава, в которой вдова делится своей философией удачи; надежды Гаскуана терпят крах, а мы узнаем нечто новое о Кросби Уэллсе.

Выйдя из «Гридирона», Обер Гаскуан направился прямиком в гостиницу «Путник», обозначенную раскрашенной вывеской, что болталась на двух коротких цепях на выступающем брусе. Никаких слов на вывеске не было, лишь нарисованный силуэт пешехода с высоко вздернутым подбородком, с оттопыренными локтями и узелком на плече – под стать Дику Уиттингтону[39]. По лихой развязности его позы разумно было предположить, что эти меблированные комнаты предназначены исключительно для мужчин; и действительно, заведение в целом словно бы подчеркнуто отмежевывалось от всего женского, о чем наглядно свидетельствовала медная плевательница на веранде, уборная под навесом во дворе и отсутствие штор. Но на самом-то деле то были признаки скорее экономии, нежели сознательной политики: гостиница «Путник» не проводила различия между полами и твердо придерживалась правила не задавать жильцам лишних вопросов, ничего им не обещать и взимать лишь самый низкий тариф за ночь. При таких условиях человек, разумеется, готов много с чем мириться; именно так и рассудила миссис Лидия Уэллс, проживающая ныне в гостинице, истинный гений по части бережливости.