Том 4. Четвертая и пятая книги рассказов - Михаил Алексеевич Кузмин

Всё это сообщалось нам с таким простодушным и нескрываемым удовольствием, что было приятно наблюдать за этой чувствительной и идиллической историей.

– Вы бы, Поля, послали Дениса Петровича на кумыс что ли понравиться. Уж очень у него хворый вид какой-то.

– Разве? Нет, он – здоровый, он от природы такой неполный, непредставительный, а он здоров. Ну, да ведь, и я не великанша, – с меня хватит…

Едва ли мы ошибались, думая, что просто влюбленной Поле не хочется отпускать от себя жениха, и она стремится поскорее устроить свой дом, свою жизнь весело и любовно с косеньким м-сье Дионисом.

И вдруг до нас доходит слух (как раз тут началась война), что парикмахер идет добровольцем. Сообщила нам об этом Поля с таким же милым и веселым лицом, как и о своей предстоящей свадьбе.

Такое равнодушие было тем более удивительно, что девушка была нам известна за чувствительную до крайности. Но она уже заранее взяла на себя роль веселой и бодрой помощницы своего будущего мужа, с которой тот совещается о каждом шаге, которого она считает совестливым и справедливым, и чьи решения готова поддерживать, какие бы они печали ни доставляли её несообразительному сердцу. И в данном случае в её словах можно было сейчас же расслышать витиеватые речи Диониса, не совсем ей понятные, но принятые любовью.

– Как же Денису Петровичу оставаться, когда такое время, что мальчики и солидные люди – все туда идут? Его ведь даже неохотно брали, – слабый он у меня и косит немного, – но он упросился. Подумайте, ведь, может быть, и не доживем до вторых таких дней! Тяжкие испытания, что говорить, но вместе с тем скажешь и «слава Богу, что при нас это происходит, что видели очи наши».

– А как же вы, Поля, останетесь?

Девушка как будто даже удивилась, что может быть разговор о ней.

– Я? Господи! Да останусь, как все остаются. Что же я – особенная какая-нибудь? Конечно, сыграем свадьбу до отъезда Дениса Петровича, сейчас после Успенья, чтобы было крепче, а потом буду ждать. Не вечно же война будет… Мы всё-таки помещенье то хотим за собой оставить.

Пока же Ноля опять сделалась Полей комнатной, т. е. поступила на старое место к моим знакомым. Дионис, действительно, обвенчался и уехал с полком, а жена его по-прежнему надела фартук и взяла метелку.

С переездом в город я реже видел своих знакомых и как-то упустил из виду храброго Диониса и его нежную подругу. Но, в конце концов, собрался. Комнатная девушка показалась мне что-то смутной, но я подумал, что, может быть, сумрак передней дает такое впечатление, и спрашиваю у хозяйки:

– Что, с вашей комнатной Полей ничего не случилось?

– Вот и видно, что вы у нас не были целую вечность, – не знаете важных новостей! Ведь у бедного Диониса оторвало обе ноги?

– Что вы говорите! Бедный Дионис, бедная Поля! Где же он теперь?

– Представьте себе, – всё там же!

– На позициях?

– Да.

– Но как же это могло случиться? Без ног!

– Конечно, не в качестве воина уже!.. Да вот я лучше покажу вам его письмо.

Хозяйка вышла на минуту и вернулась с листком бумаги, который молча передала мне. Не сообразив сразу, что парикмахер лишился ног, а не рук, я еще подивился на его красивый почерк. Действительно, каллиграфия была замечательная, равно как, и тон письма, доказывавший, что, несмотря на пиджачки и смешную кличку, Денис Котов был настоящим русским человеком, достойным и степенным, который на письма смотрит не как на эфемерные отписочки, а как на исторические послания.

«Любезная супруга наша Пелагея Ниловна, в первых сих строках, пожелав вам здравия и благополучия, уведомляю, что сам я жив и здоров. С неприятелями встречались раз пять, да когда и не было форменного сражения, всё время опасная перестрелка, так что выходит одно на одно. Но это неловко только первые дня два, потом привыкаешь и ведешь себя нормально, как, если бы ничего не было. Кормят нас ничего и недостатка ни в чём нет, да и то сказать: много ли человеку надо? Местность теперь везде оказывает одной и той же, а в мирное время, наверное, хорошо здесь, особенно, если жить в роде, как на даче. Кисетик ваш, который вы мне сшили, я потерял еще в поезде. Еще извещаю вас, Пелагея Ниловна, что семнадцатого сего сентября случилась со мной неприятность: снарядом оторвало левую ногу, а когда в лазарете осмотрели, то увидели, что придется отнять и правую. Всё это обошлось благополучно, и я не писал вам, только чтобы не беспокоить вас понапрасну раньше, чем не выяснится окончательный конец моего положения. Теперь же всё желательно окончилось, и я могу сказать вам, что решил снова вернуться в армию, конечно, уже не рядовым, а в тыл, как по природе своей чего я мастер, а там в таких руках недостаток есть. Каждый служит, чем может. Предлагали мне показать мою ногу, но я не захотел её видеть. Сознаюсь вам, драгоценная Пелагея Ниловна, что от одних слов этих у меня проступили слезы. Конечно, это было сейчас после операции, и я был еще очень слаб, а то не обратил бы внимания. Да и лекаря говорили мне, это не в насмешку, а попросту, потому – другие интересуются видеть, что такое у них ампутировали. Я так о вас полагаю, что, узнавши, что я в настоящее время жив и здоров и снова нахожусь на своем положении, вы не будете понапрасну огорчаться, а поблагодарите вместе со мною Всемилостивейшего Спаса».

Затем идут поклоны, как полагается, но в конце всё-таки корреспондент не выдержал и подписался: «известный вам мосье Дионис».

Хозяйка, подождав, когда я кончу чтение, промолвила:

– Удивительно такое бесчувствие! Ведь, совсем интеллигентным человеком казался, а поскребите и вышел мужик!

– Вы, как будто, не одобряете такое присутствие духа?

– Нет, я только удивляюсь.

– Ну, а как же Поля приняла это известие?

Дама пожала плечами и, покраснев, прибавила недовольно:

– А она и совсем меня убила. Вот уж не ожидала от неё!

Я полюбопытствовал, конечно, узнать, чем могло разогорчит и даже «убить» мою знакомую такое кроткое существо, как комнатная Поля.

– Да помилуйте! Ну, сначала, разумеется, стала плакать, глаза тереть, а потом в тот же вечерь приходит ко мне и спрашивает: «Как вы думаете, барыня, теперь Денис Петрович обезножил, так ему придется какие-нибудь особенные, короткие штанцы носить,