Том 4. Четвертая и пятая книги рассказов - Михаил Алексеевич Кузмин

Мисс, казалось, не замечала печального и смешного их положения, может быть, даже несколько опасного посреди пустынной дороги, в мокроте, без всякого прикрытия и защиты от возможного дождя и фантазии первого встречного. Она словно позабыла, что она должна служить руководительницей и охраной вверенной ей девушки, и как младшая, прижалась к Екатерине Петровне. Та будто поняла состояние своей спутницы, улыбнулась покровительственно и произнесла:

– Ах, мисс, мисс, как это вы так? Не ожидала от вас этого!

– Не надо смеяться, но поговорите о нём! Я так долго молчала!

– Что же мне говорить о Володе! Лучше вы расскажите, как это с вами случилось… Вы, действительно, так долго молчали, что я решительно ничего не знаю.

Англичанка прошлась от лужи до лужи и начала неуверенно:

– Что же сказать, Катя? Я не знаю… Это случилось не вдруг, не с первой встречи. Я считала Владимира Петровича пустым молодым человеком, он даже лицом мне не нравился. И потом я же знала, что он – мне не пара, не женится на мне, так зачем же любить? Мне всегда казались смешными мечтательные привязанности, о которых читаешь в романах. Кто бы мог подумать, что со мною случится то же, что с героинями повестей, над которыми я так смеялась!? Это произошло еще в сентябре, когда Владимир Петрович стал собираться на войну. Однажды он встал рано, так что за утренним кофе мы оказались вдвоем. Беря чашку, он произнес: «Вот, мисс Бетти, я скоро уеду, некому будет наливать кофе. Может быть, вспомните обо мне». Он говорил это без особенного значения, просто так, как говорил бы со швейцаром, но меня так поразило, что, может быть, я, действительно, никогда не увижу этого лица, которое мне совсем не нравилось, что я схватила вашего брата за руку и сказала несколько живее, чем следовало бы: «Нет, мы вас не забудем, я вас не забуду, Владимир Петрович!» Он ничего не заметил и отнесся по-прежнему ласково и безразлично: «Спасибо, мисс. Вот какая вы добрая!» – ответил он и вышел из комнаты. Но чем-то он был озабочен. С того дня всё и началось. И теперь я не могу, не могу, Катя, молчать.

– Вы хорошо сделали, мисс, что рассказали мне всё это. Всегда бывает легче когда выскажешься.

– Вот еще странность: я ничего не понимала в газетных известиях о войне, всё путала (я не очень тверда в географии). С тех же пор, с того дня у меня будто открылись глаза, я даже стала соображать, где какое местечко находится, и что значит то или другое военное передвижение. Часто я понимала лучше, т. е. в более выгодную для нас сторону то, что написано, но и тут чувство меня никогда не обманывало.

Вы – ужасная фантазерка, милая мисс, но хорошая, славная фантазерка! И всё-таки мне вас несколько жаль.

– Почему, Катя, почему? Вы думаете, что ваш брат меня не любит? Я это знаю, но люблю его от этого нисколько не меньше.

Екатерина Петровна на минуту нахмурилась и проговорила сквозь зубы:

– Ну, я бы так не могла!

Она остановилась и молча стада смотреть вдаль дороги, на которой ничего не показывалось. Взглянув на часики, она спокойно проговорила:

– Скоро шесть. Куда это Петр пропал? Меня одно тревожит, что дома будут беспокоиться.

Обе девушки так внимательно смотрели в одну сторону, что не заметили, как с другой, подскакивая на ухабах, приближался чей-то автомобиль, едва чернея в сумерках. Только когда он подъехал совсем близко и зачем-то остановился, пыхтя по луже, они обернулись. Из окна высунулась женская голова и рука в перчатке, которая помогала не совсем долетавшему до места голосу новой пассажирки. Из быстрого говора можно было разобрать только отдельные французские слова. Наконец, видя, что пешеходы к ней не подходят, дама рискнула выйти из каретки и сама направилась к ним, не переставая говорить. Маленького роста, она всё время жестикулировала, изображая своим миловидным, с сильным гримом лицом, ужас.

– С вами, что-нибудь случилось? – спросила Екатерина Петровна.

– Со мною? Нет! Что со мною случится!? С вами, с вами, бедное дитя! Я вижу: две дамы, мотор на боку… говорю Андрэ остановиться… Вы ждете вашего шофёра? Это такой ужасный народ! Теперь хоть не так пьют. Я бы давно прогнала своего, но он делает такое виноватое лицо, что я не могу!.. Я не могу видеть виноватых лиц. Как говорится у вашего Достоевского: «Все – тебя, ты – всех, – и никто не виноват». О, вы – свежая нация! Вы не думайте, что я читала Достоевского… Мне некогда, а это мой друг всегда говорит, когда изменяет.

Дама вдруг остановила свой поток, вздохнула, но через секунду снова заговорила:

– Вы, конечно, поедете со мною. Шофёру мы оставим записку. И вы заедете ко мне выпить рюмочку, вы совсем промокли и продрогли. Не больше, как на четверть часа. Потом я вас доставлю домой. Нельзя же оставлять людей в таком положении!..

Екатерина Петровна и мисс Брайтон не протестовали, потому что не могли найти даже минуты, в которую можно было бы произнести какую-нибудь реплику. Приезжая дама всё говорила и в то же время оттесняла их к своему экипажу, будто загоняла цыплят. Хлопнув дверцей, она вздохнула с облегчением и сев глубже на диванчик, произнесла:

– Я – Клодина Пелье. Вам, вероятно, ничего не говорит это имя, но есть круги, где оно очень известно, даже знаменито. Всякий знаменит, чем может.

Услышав фамилию Гамбаковой, француженка мельком, но пристально, взглянула на Екатерину Петровну и спросила:

– У вас нет родственников на войне?

– Мой брат – военный. Может быть, вы его знаете?

– Не думаю… Теперь у всех кто-нибудь «там»!..

Клодина настояла, чтобы девушки заехали к ней. Она просила так мило и искренне, – это было по дороге, Екатерина Петровна и Бетти, действительно, продрогли и проголодались, – так что всё соединилось, чтобы просьба сердобольной француженки была исполнена.

– Не больше, как на четверть часа! – повторила она еще раз, введя спутниц в небольшое зальце, и вышла распорядиться о кофе и коньяке.

– Вот приключение! – проговорила Екатерина Петровна вполголоса, – вообще, какая-то романическая поездка: сначала ваше признание, несчастье с мотором, теперь эта встреча. Надеюсь, что на этом и кончится всё…

– Кем бы могла быть эта дама? – произнесла англичанка в раздумье.

– Не всё ли равно! Какая-нибудь актриса, певица с открытой сцены… Я не знаю! Вероятно, это последний раз, что мы ее видим. Добрый человек во всяком случае.

– У меня только одно желание: уехать скорее