Том 4. Четвертая и пятая книги рассказов - Михаил Алексеевич Кузмин

«О я, несчастная Семела.

На что дерзнула, что посмела!?

Вот я немею,

Пламенею,

Холодею,

Цепенею

От жгучей страсти».

– Не тот акцент, не тот акцент, дьявол вас побери, госпожа племянница! Видно, что вы еще не испытывали не только жгучей, но вообще никакой страсти. Нельзя аккомпанировать, как курица!

И господин в халате отбежал в глубину комнаты, где я теперь заметил фортепьяно и сидящую за ним даму. Лица её мне не было видно, за то я мог вволю рассматривать черты певца, который считал себя, по-видимому, большим знатоком жгучей страсти. Без парика, в одном зеленом фуляре, лицо его казалось необыкновенно толстым, будто под кожей по всем местам были наложены подушечки, но огромные темные глаза и довольно правильный рот придавали известную приятность этой бесформенной массе. При быстрых движениях, халат обтягивал полные и круглые формы несчастной Семелы.

Так как на меня не собирались обращать внимания, то я кашлянул раз и два довольно громко. Тогда господин, вытащив лорнет из под халата, надетого прямо на белье, стал меня рассматривать, как жука, или мебель. Я выдвинулся вперед и готовился сказать несколько приветственных слов, как вдруг хозяин рассмеялся и схватив меня за обе руки, быстро заговорил:

– Без комплиментов, без комплиментов! я понимаю ваше смущение, молодой человек, но вполне ценю ваш энтузиазм. Вы не видели меня в Тизбе? Вы не слышали той арии, которую несчастная девушка ноет над окровавленным плащом Пирама? нет, вы этого не слышали? Тогда вы ничего не слышали, вы не жили, вы еще не родились! О, это божественно! – Он долго еще говорил, не выпуская моих рук, наконец вздохнул и умолк, будто от напряженности переполнявшего его восторга. Тогда я решил уместным представиться и сказать цель своего посещения.

– Конечно, вы – образчик, вы – образчик истинного поклонения талантам.

Я привез вам образчики и зовут меня Фома Губерти – старался я ему втолковать.

– Я вас понимаю, вполне понимаю. Вы завтра же пойдете слушать «Пирама и Тизбу», я и маэстро там превосходим друг друга.

Я поблагодарил г. Кальянн и опять упомянул про свои образчики, которые хотел бы ему показать. Тот постоял несколько секунд молча, потом улыбнулся, взял меня под руку и понизив голос, произнес:

– И это возможно мой друг. Энтузиазм и настойчивость всё превозмогают. Мы посмотрим ваши образчики, но это нужно заслужить. Вы, конечно, отзавтракаете с нами? Позвольте мне представить мою племянницу, которая ничего не понимает в музыке, но добрая девушка. Клементина Кальяни.

Девушка поднялась от инструмента, и я тотчас узнал в ней мою даму с розовым зонтиком. Не знаю, признала ли она меня, но протягивая мне руку, она так пристально на меня посмотрела, что я думаю, что это так.

Её опекун, не переставая болтать, отправился переодеваться, я же остался вдвоем с г-жей Клементиной. Не поспела дверь затвориться за г. Кальяни, как девушка обратилася ко мне:

– Скорей давайте письмо. –

– Какое письмо? –

– Письмо от Валерио. –

– Простите, я не знаю никакого Валерио и письма у меня нет. –

– Вы не знаете Валерио Прокаччи и посланы не им? Вы слишком глупы, или не в меру осторожны. –

В это время уже возвращался сам знаменитый певец, переодев халат. Он казался толще и ниже ростом в обыкновенном платье. Еще с порога он заговорил, улыбаясь: «завтракать, завтракать! Вы познакомились с Клементиной? Я вам завидую: завтра вы услышите впервые меня в роли Тизбы. Она мне особенно удается. Успех безумный! Многие даже называют меня синьор Тизба… это недурно, а? о, во Флоренции масса остроумных людей!»

Глава 3-я.

На следующее утро я отправился к Синьоре Сколастике Риди. Эта дама жила почти за городом в доме окруженном большим и тенистым садом. Привратника не было у калитки, которая оказалась открытой. Я вошел в сад и направился наобум к белевшей вдали терассе. Везде были следы обветшалой и неподдерживаемой пышности. Некоторые статуи свалились в пруд и оттуда торчали позеленевшие от ила ноги, другие были так загажены птицами, что было жалко смотреть. От дома неслись звуки гитары, которые и вели меня из аллеи в аллею. На террасе находилась богато одетая женщина с напудренным лицом и загорелой шеей, и два молодых человека в ливреях. Как раз когда я подходил, дама пела несколько сиплым, но приятным голосом очень известную мне песню:

«Волынщик, мой волынщик,

Пойди со мной под клеть,

Хочу твою волынку

Поближе разглядеть».

Так как я знал слова этой песни и считал их не слишком пристойными, то очень удивился, как может петь такую песню приличная и нарядная дама. Перед компанией стоял кофейный прибор и ликеры, скатерть была залита в нескольких местах и на полу валялись апельсинные корки. Дама отбросила гитару, которую на лету поймал один из кавалеров, и расстегнув лиф, проговорила: «уф! ну, я наелась! не знаю, как вы?»

Тут она заметила меня и стала махать рукою, приглашая к столу. Молодые люди вскочили было при моем приближении, но потом опять опустились на стулья, не представляясь мне. «Садитесь, будьте гостем!» сказала дама и наклонилась всем телом, при чём её груди как-то неестественно колыхнулись, видные через большое декольте. Её тело, начиная с шеи, не было ни набелено, ни напудрено и было похоже, что на туловище из амбры поставили алебастровую голову. Но она была чудо как хороша, эта дама! Кавалеры не напоминали маркизов. Несмотря на странность этой картины, я почтительно снял шляпу и поклонившись, спросил, не г-жу ли Риди я имею удовольствие и честь видеть. Синьора громко рассмеялась, потом надулась и ответила басом:

– Ее самую, порт бы ее побрал! –

Я хотел было заикнуться про свои образчики, на дама дала знак рукою, чтобы я прекратил и сказала так же серьезно: «О делах потом, теперь садись и пей. Беппо, еще кофею!» Один из молодых людей вышел и сейчас же вернулся с новой чашкой и чистой рюмкой, а другой всё что-то хихикал в кулак.

– Чего ты? – спросила она у смешливого кавалера.

– Я смеюсь на этого оригинала, который носит свои образчики под мышкой.

– У всякого свои привычки, – ответила Сколастика серьезно, на что оба гостя расхохотались.

– Полно. Он мне нравится и если вы будете его обижать, я вас отдую по щекам.

Затем, обращаясь ко мне,