Доживем до понедельника. Ключ без права передачи - Георгий Исидорович Полонский

— Раз, два, и обчелся, — подтвердил Желтоплюш. — Ну, Клементиночка, ходу!.. А все-таки еще одного такого я знал! В этой же самой Абидонии. Только он пацаненок был лет пяти, этот принц. И без конца терся возле отца моего, возле наших кукол… Петь, стихи декламировать мог до упаду — для поваров, для конюхов, для кого хотите. Они его заслушивались! Эх, Ваше Высочество… лучше и не вспоминать…

— Почему же? — светлые брови Пенапью встали домиком.

— Потому что, когда гибнут дети, тут уж всякие слова замирают… Черт, не хотел же я, на ночь глядя, — нет, все же выболтал!

— Позвольте… уж не был ли он сыном несчастного Анри Второго?

— О, так вы заглядывали в абидонскую историю? Даже слишком глубоко заглянули, Ваше Высочество! Покушение на Анри Второго и его семью было как раз там, где обчистили вас. «Кабаний Лог» называется. Так что молиться надо: «пьески» были страшно похожие, в одной декорации… только вам больше с развязкой повезло.

— Это на вас мне надо молиться! На вас!

— Полно, принц: я-то уж вовсе «под занавес» вышел… Значит, говорите, в Абидонию едем? Не передумали? Тогда нам — направо.

Повернули направо, и тут Желтоплюш запел, чтобы разогнать ночные страхи, гнетущие мысли… Песня была такая:

На белом свете есть одна

Весьма чудесная страна,

И не солгу, ей-богу,

Что сам туда бы побежал,

Когда бы знал дорогу!

……………………

Там стены башен и домов

Из кренделей и пирогов,

И в каждом закоулке

Растут на липах и дубах

Поджаристые булки.

……………………

Летают по небу, ей-ей —

Там стаи жареных гусей.

И — верите ли — сразу

Они лентяям прямо в рот

Влетают по заказу.

А что за свиньи в той стране!

С ножом и вилкою в спине!

Взывают к вам: «Дружочек,

Отведать просим ветчины.

Отрежь себе кусочек!»

……………………

Кого вконец заела лень,

Кто спит в постели целый день,

Часов двенадцать кряду,

Тому вручает магистрат

Почетную награду![22]

6

Абидония.

Королевский дворец.

Дворцовая библиотека. Тусклым золотом мерцали корешки старинных фолиантов. Стрельчатые окна были зашторены, а свечей горело мало — меньше, пожалуй, чем необходимо единственному читателю, находящемуся здесь в этот час.

Этот молодой человек одет на манер свободного художника; он взгромоздился на довольно высокую лестницу: ему понадобились самые верхние книги, их уже стопка у него на коленях, и в одну из них он погружен. У него большие серые глаза, и, похоже, они способны выразить многое, но чаще всего выражают, увы, печаль…

Впрочем, сейчас, когда он услышал чье-то насвистывание, глаза эти выразили такое, что описывать рискованно: не хочется касаться столь нежных материй обычными, стертыми и остывшими от старости словами…

В библиотеку вошла та, кого этот молодой книголюб обожал чуть ли не с рождения ее (а он на четыре года был старше), — принцесса Альбина…

— Ой, что это здесь темень такая? Есть кто-нибудь?

Патрик — а именно так звали молодого человека — буквально обрушился со своей лестницы, рассыпав несколько томиков. И конечно, сконфузился за свою неловкость, за то, что девушка испугалась грохота.

— Патрик? Ну конечно… В такой час здесь больше и некому околачиваться, — съязвила она в отместку за этот испуг. — Всю ночь, что ли, торчал тут?

Ответа никакого не прозвучало. Она, впрочем, и не ждала. Патрик молча припал к ее руке в длительном поцелуе. В таком длительном, что рука была вырвана с усилием:

— Ну полно, Патрик, ну все… будет… поздоровались!

Задев его пышным хвостом своего утреннего пеньюара, Альбина устремилась к окнам:

— Почему ты не открыл гардины? Десять часов! Вон уже вторая смена караула…

Они недолго последили за этой церемонией, для Патрика, впрочем, совсем неинтересной: ну тянут гвардейцы ногу, ну чеканят свои эффектные повороты — чем тут любоваться ему, да еще в ее присутствии?

— Слушай-ка, ты вот что: не ешь меня глазами, а лучше найди мне Пенагонскую энциклопедию; папа сказал — она должна быть у нас… А я понятия не имею, где тут что… Ну быстренько!

Патрик с поклоном удалился на поиски, а она, форсируя голос, продолжала обращаться к нему, невидимому за стеллажами:

— Ты не представляешь, в каком я угаре эти дни… Отец пригласил высоких гостей из Пенагонии, они ответили любезным согласием, и тут оказалось, что мы ни капельки не готовы! Мы с матерью бог знает как одеты… провинциалки, да и только! Во всем мире уже не носят ничего похожего! Значит что? Значит десять-двенадцать современных туалетов — это самое маленькое — наши портнихи должны за каких-то три дня пошить! Вот и выходит, что одна заканчивает примерку — другая начинает, а третья уже дожидается… а тут еще ювелиры, а за ними цирюльник — у меня от них уже в глазах рябит! — жаловалась Альбина.

Слушал ли он ее? Сочувствовал ли тяжести ее проблем? Скорее Патрик ее голосом заслушивался, самим щебетаньем ее, а над смыслом — улыбался только…

Он приволок книгу, оказавшуюся громадной, утвердил ее на наклонном столе типа пюпитра и, как мог, обдул с нее пыль.

— Вот спасибочки! А теперь со мной нельзя болтать… Ясно? Пока я не выужу кое-чего из этой махины… — строго наказала она ему.

Ему, не проронившему с самого начала ни звука! Он только улыбнулся и отошел к другому пюпитру, чтобы исподтишка, не беспокоя, смотреть на нее оттуда. Патрик был немой, пора объявить это. Его ненаглядная шутила, должно быть, запрещая ему болтать с ней!

Сама Альбина щебетала за двоих:

— Так… «ПЕВЧИЕ ПТИЦЫ» мне не нужны… «ПЕЛИКАНЫ» — тоже… «ПЕЛЕНКИ» — тем более! Про «ПЕДИКЮР» я все знаю сама… Смотри-ка: «ПЕНАТЫ», оказывается, это боги домашнего очага! — бормотала принцесса. — Нашла! — Она захлопала в ладоши. — О-ля-ля… и как много-то! И два портрета… Эй! — крикнула она Патрику, видимо, не совладав со своими бурными впечатлениями в одиночку. — Хочешь поглядеть на нашего высокого гостя?

Немой приблизился.

— Знакомься: Пенапью, наследный принц Пенагонии…

Патрик поднял бровь: во весь лист книга воспроизводила портрет маслом — но кого? — пухлого ребенка в платьице, и лишь с трудом можно было предположить, что это дитя мужского пола.

— Да нет же, не туда смотришь, — досадливо воскликнула Альбина. — Тут ему год… а вот он теперь, — она