Доживем до понедельника. Ключ без права передачи - Георгий Исидорович Полонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По части ловкости принцу Пенапью было далеко до Тарзана, до Фанфана-тюльпана, и он повис, как панталоны, предназначенные для просушки. С той, понятно, разницей, что панталоны не страдают, не задыхаются, не возносят к небу молитв… Спасительный сук мог обломиться, тогда принц шлепнулся бы на другую корягу, мокнущую в воде. С нее лениво, но пристально следила за исходом дела змея ржавой окраски… О ужас, ужас!
Несчастного увидел Желтоплюш, когда спустился к ручью с ведерком.
— Эй… что это вы там делаете, сударь?
— Я жду вас, сударь! — вскричал Пенапью, и голос его звенел лучезарной надеждой. — Кого-нибудь жду! Ради гуманности… на помощь!
Желтоплюш уже подбирался к нему, а он все повторял, как заклинание: «Ради гуманности…» Так одержимо повторял, что Желтоплюшу пришлось перебить его:
— Кончайте, сударь, с этой «гуманностью». А то я могу уронить вас… просто от смеха!
В самый критический момент расставания с корягой принц Пенапью, кряхтя и стеная, объявил:
— Вы не от падения меня спасаете, нет… И не от змеи… От гораздо худшего: от разочарования в людях! Дело в том, сударь, что все меня бросили…
— Потом расскажете, потом. Сейчас держитесь за меня крепче!
— О-о-о-ой… Лучше вы за меня: мои пальцы совсем онемели… Вы хватайте меня смелей, сударь… можно за шиворот…
4
Клементина досадовала: неужели нельзя было сначала напоить ее, а уж потом запрягать? Спешили, суетились, ну и сделали наоборот. К тому же Марта, изумленно разглядывающая их нового знакомого, плохо держала ведро, норовила вовсе его отнять: хватит, мол. Но самой Клементине виднее, хватит или нет.
А новый знакомый поглаживал ее тощий круп: всю свою великую благодарность, всю внезапно вспыхнувшую любовь к Желтоплюшу и Марте он не мог поместить в слова — отсюда эти нежности, обращенные к их кобыле. Однако и слов тоже было достаточно, Пенапью прямо-таки захлебывался ими; жалкий, но сияющий, он старался прикрыть свежую прореху на боку своих бархатных штанов и поджимал, как цапля, левую ногу в чулке, поскольку туфлю, увы и ах, унесло все-таки течением. И говорил, говорил…
— Почтеннейшая Марта! Дорогой Желтоплюш! Вот если вы меня спросите: «Принц! Чего вам сейчас хочется больше всего на свете?», я отвечу как на духу: забиться в этот ваш фургон и ехать, ехать, всецело доверяясь вам относительно направления и цели… Потому что я гляжу на вас, восхищенный втройне: вы мои спасители — это раз, вы необъяснимо располагаете к себе — это два, и вы, оказывается, актеры!
— Но из погорелого театра, — вставила Марта.
— Неважно, совершенно неважно! Актеры — это моя слабость. Актеры и музыканты. А если вы намекаете на какие-то неудачи свои, то я знаю причину! Знаю, хотя и не видел еще ни одной вашей сценки. Притупилась чувствительность зрителей — вот причина! Причем это везде и всюду…
— Извините, принц, — вмешался Желтоплюш, уже несколько уставший от него. — Нам пора. Или сюда такие зрители явятся, у которых уж точно все притупилось: стадо кабанов или эти ваши разбойнички… Ну, залезайте.
И он помог пылкому недотепе забраться в фургон, оклеенный рукотворными афишами.
— Там темновато, но к вечеру будет керосиновый фонарь, чтоб не так мрачно… Устроились?
— На этом ящике можно?
— Где брезент? Нет, лучше не надо. В нем, видите ли, едет бо́льшая часть нашей труппы. И наверно, лучшая.
— Виноват… не понял.
— Куклы там, Ваше Высочество.
Потом Желтоплюш отошел к Марте, и они пошептались немного:
— Иди туда, к нему. Я буду править. Он, похоже, единственный мужчина, к которому я не буду тебя ревновать.
— Желтоплюш… а ты веришь, что он принц?
— Конечно. Кто еще может себе позволить быть таким лопухом? — И он взобрался на козлы. — Давай, Марта, ехать, а то не жди покоя, пока не выберемся из этих окаянных мест…
5
Смеркалось.
Из леса наконец выбрались без новых приключений. Лежала впереди проселочная дорога, висел над ней тощий и зябкий месяц.
— А знаете, что это был за лес? — Желтоплюш оглянулся на полог фургона. — И не спрашивайте, дело к ночи — я не скажу, а то люди вы впечатлительные, еще кричать во сне станете…
— Да ты сам вскрикнешь сейчас! — перебила Марта, высунувшись из полога. — Его Высочеству знаешь куда надо? К королю Абидонии! С визитом!
Желтоплюш изменился в лице, но потом решил отшутиться:
— Это как же… в одной туфле?
— Нет, теперь это невозможно, я понимаю, — прозвучал скорбный голос Пенапью. — Но возвращаться в Пенагонию — это же в сто раз дальше? Боже правый, как это все неудачно… нелепо…
— Когда грабят, это чаще всего так и бывает, — заметил Желтоплюш. — Мы с Мартой, Ваше Высочество, тоже не прочь на абидонской земле оказаться: она как-никак моя родина… Да нельзя.
— Почему?
— Недолюбливает родина странствующих артистов, — вместо мужа сказала Марта. С привычной горечью сказала, не собираясь возмущаться. — Если нет письменного разрешения из полиции — и думать не моги ни о каких представлениях… тут же сцапают.
Шатер на повозке протестующе заколыхался с той стороны, где сидел Пенапью:
— Что за порядки? Кто их выдумал?! — Но после паузы он добавил сникшим голосом: — Боюсь, однако, что и у нас такие же… надо будет узнать… Спрошу у папы.
Голова старой Клементины тяжко кивала в такт шагам, будто подтверждая хмурые думы ее пассажиров.
Ни с того ни с сего принц Пенапью взял в полумраке руку Марты и поцеловал ее.
— Что это вдруг, Ваше Высочество? Зачем?
— Вспомнил, как я висел на этой страшной коряге! Мамочки, что со мной было бы, если б не ваш муж… если б не вы оба! Послушайте… неужели я, приглашенный в Абидонию самим королем Крадусом, не выпрошу для вас какую-то глупую полицейскую бумагу? Как же он сможет отказать гостю?
…Точно, точно! Господин Желтоплюш, я решился! Айда в Абидонию! Прямо ко двору! Плевать на то, что в одной туфле… в царапинах… с муравьями в чулке… Даже лучше: сразу видна ваша роль в моей жуткой истории!
Клементина получила команду «тпрру-у!», поданную озадаченным тоном. Остановились.
— А что, Марта, — Желтоплюш всем корпусом повернулся к ним, — вроде бы наш принц дело говорит, а? Как думаешь?
— Я думаю, что Его Высочество — прелесть, — очень искренно сказала Марта. — И что нам
