Доживем до понедельника. Ключ без права передачи - Георгий Исидорович Полонский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И они захохотали. У Кати толчками вырывался горловой смех:
— Я поняла, почему он этих «горшочников» учить будет!
— Ну?
— Души у них еще чистые… неиспорченные они!
— Слушай, так в яслях же еще чище? Пошел бы нянечкой! — И новый приступ смеха.
— Нет, его самого… нянчить надо! Переводить через улицу… Воду он, наверно, только кипяченую пьет… А как он сказанул один раз Виталию… ну, это актер такой, слегка ревновал меня, когда вместе с ним видел… Пожалуйста, говорит, сделайте так, чтобы мне не пришлось вас бить по лицу. Я, говорит, ни разу не пробовал… а мне бы не хотелось. Ну?
— Ну, умора, Кать! Лопух, и к тому же юродивый, — больше никто так не скажет!
Посмеялись еще. Инка не заметила, когда и как этот смех перешел у Кати в слезы: она была сильно озадачена таким переходом:
— Ты чего, Кать?! Катенька… было бы о ком! Мы ж разглядели: ничего там особо ценного…
— Уйди, — сказала Катя с ненавистью. — Уйди отсюда, пока я тебе… чтоб не пришлось мне бить тебя по лицу!
— Ну вот… — Инка стала обуваться. — Никогда б не поверила, что юродством заразиться можно… В чем дело-то? Чувак же был тебе без надобности, ты ж хотела заиграть его просто — и совсем для другой цели…
— Уйдешь ты или нет? С этими своими словечками? И с целями своими? Я за эти дни отвыкла от них! Отвыкла!!!
Она упала лицом вниз на топчан и завыла. Рука ее сжимала солнечные очки Жени — он, оказывается, так и не забрал их…
27
— Просьба к отъезжающим занять свои места. К провожающим — выйти из вагона!
Женя Огарышев стоял у коридорного окна. Его слегка притиснули двое пятидесятилетних мужиков — по внешнему виду приличных, но «под градусом»: от них, прямо скажем, разило…
— Что ж так на полуслове-то? — недоволен был первый. — Не увезу я тебя, не бойся, все успеешь досказать!
— Зачем же проводницу нервировать? Если я найду ту газету, — могу прислать, мне нетрудно…
— Вот и пришли! Без «если»!
Они прошли в тамбур. Там, видимо, не дали им постоять, разлучили, и пассажир из Жениного купе скоро вернулся. С извинением он оттеснил Женю от наполовину открытого окошка, через которое с перрона подмигивал тот, второй.
— Слушай, — горячился пассажир. — Доскажи! Девчонка-то как же, девчонка? Чем дело кончилось?
— С перрона, что ли, этот ро́ман пересказывать? — фыркнул и развел руками его друг. — Это целый подвал был в нашей республиканской «Молодежке». Не, в двух даже номерах! С продолжением. А чего тебе так занятно?
— Это тебе «занятно»! А у меня своих двое растут! И от старшей я уже имею аналогичный компот! — гневно сказал в окно Женин сосед. И покраснел.
Когда поезд тронулся, он помахал своему провожающему совсем вяло. Будто разочаровался в нем.
(Все это рассказывается вовсе не потому, что наш герой проявлял повышенный интерес к чужому диалогу, к чужим отношениям. Не проявлял он интереса. Просто присутствовал при этом, погруженный в свое.)
— «Занятно»! — бурчал себе под нос и крутил головой сосед-пассажир, дыша на Женю перегаром. — Куда уж занятней…
Женя (его никто не поздравил бы сейчас с тем, как хорошо он отдохнул) смотрел на уплывающую назад вечернюю Ригу… Но тот попутчик прицепился к нему:
— Вот вы, я гляжу, интеллигентный человек, — вы помните, как Маяковский про луну сказал?
— Я, наверно, только с виду такой — не помню, нет.
— «В небе вон луна, — сказал он, — такая молодая, что ее без спутников и выпускать рискованно»…
— Да, вспомнил. А к чему вы это?
— Тихо! Теперь — вопрос. Искусственных спутников не запускали тогда, верно? Стало быть, это не про космонавтику. И не про астрономию… А про что?
— Шутливая строчка просто, — сказал Женя сухо, бесстрастно.
— Ах вот как? Юмор, значит? Легкомыслие? Шалость такая «занятная», да?! — горько стыдил его неизвестно за что этот подвыпивший человек. — Только потом локоточки себе почему-то кусаем! — Он даже изобразил, как мы это делаем и как недоступен нам локоть для укуса.
— Послушайте, но…
Слушать странный пассажир не стал, махнул рукой, пошел в дальний конец коридора. С полпути вернулся, однако, дотронулся до Жениного плеча:
— Прошу извинить. Все в порядке. Луна действительно ни при чем. Погорячился. Затмение! Днем коньячок был задействован, полная боевая единица, а перед поездом еще «старка» и две пары пива…
— Я понял, ничего-ничего.
Фирменный Рига — Москва развивал скорость.
* * *
Даже не знаю, виделись ли когда-нибудь еще Катя и Женя? У меня — ноль информации. В Юрмалу я перестал ездить еще раньше других москвичей.
Вот разве что… Нет, на информацию это ничуть непохоже. И вообще это не про них!
В погожий сентябрьский день 1995 года в центре Москвы, на Страстном бульваре, я увидел эту пару. Хорошо общались они, а чем хорошо — объяснить затрудняюсь. Она выглядела лет на 18–20, он постарше. Он что-то говорил, она за ним записывала в тетрадь, злясь на себя, что плоховато поспевает… Ни слова не долетало от их скамьи до моей, и я не скажу, о физике шла у них речь, о медицине ли, о японском ли театре кабуки… Что-то заставляло меня, однако, наблюдать за ними. Думаю, смутил их этот непрошеный мой интерес: она колюче глянула на меня, посовещались они, поднялись и пошли. Я еще и вслед им смотрел…
Оказалось, что он прихрамывает и у него палочка! Может, и нечего было бы пересказывать, когда б не эта деталь.
Ну похожая, похожая пара. И что это доказывало?
Ничего ровным счетом. Только оправдывало — как-то очень окольно и косвенно — намерение вернуться к сюжету двадцатилетней давности.
1977–1995
А еще через год знакомый, приехавший из США, из Бостона, сообщил, что встретил там Катю.
— Позволь… ту Катю? Но как ты ее узнал спустя столько лет?!
— Она, конечно, дама, но лицо-то запоминающееся, глаз таких не спутаешь… Пятый год владеет в Бостоне небольшим парикмахерским салоном. Замужем. За эмигрантом из Польши во втором поколении, у него тоже дело — рекламное агентство, кажется… У них дочь. Точнее — у нее. Поскольку уже из России Катя явилась в Штаты с маленькой девочкой, теперь — двадцатилетней красавицей.
— Погоди… А она не спрашивала о… вы не вспоминали…
— Кого мы только не вспоминали! Даже Николая Лубяко из Макеевки!
