Мать Лжи - Дэйв Дункан

— Мой муж распорядился, чтобы спальню правителя не превратили в палату больного, — объяснила Оливия, чтобы советники не подумали плохого.

Именно в спальне дожа хранились самые ценные предметы из художественной коллекции Селебры. Она была закрыта в течение многих лет — очевидно, Стралг так и не узнал о ней. Приняв капитуляцию города, он гарантировал, что разграбления не будет, но если бы он увидел эти сокровища, то наверняка нарушил бы договор и забрал их себе.

Комната Пьеро была такой маленькой, что там едва помещалась кровать, на которой лежал умирающий дож, больше похожий на брошенную куклу — крупная голова и едва различимое под одеялом тело. Воздух здесь был горячим и полным благовоний, но сквозь них пробивались кислые запахи смерти. На стуле возле постели сидела сестра Милосердия, одетая в коричневый плащ с капюшоном. Она держала больного за руку, хотя последние шестьдесят дней дож не реагировал даже на налистов. Он больше не чувствовал боли. Женщина подняла голову и почтительно кивнула, но не встала.

По другую сторону постели, положив руки на колени и скорбно опустив голову, сидел крупный юноша. Он вскочил на ноги, словно его что-то напугало, а потом торопливо поклонился Оливии и остальным посетителям по очереди. Он даже сделал это в правильном порядке.

Чайз никогда сюда не приходил! Кто ему сообщил, что старейшины сегодня придут к дожу? Оливия не сразу его узнала из-за того, что он облачился в мужскую хламиду, которую еще не имел права надевать. Простая булавка из слоновой кости придерживала на правом плече одеяние, сшитое из неотбеленного льна, совсем не похожего на богатую парчу, которую он обычно носил. На боку она заметила бронзовый кинжал с простой рукоятью. Чайз даже не надел кожаный ремень — кинжал висел на простой веревке. Ее сын давно не носил украшений, а сегодня снял и кольцо.

Оливия была потрясена. Неужели это тот самый паразит, что каждый день доставляет ей кучу хлопот? Бесшабашный болван, напивавшийся до такого состояния, что его рвало в коридорах, неслух, которого постоянно видели с уличными девками и даже с веристами? Конечно, его мальчишеская худоба никуда не делась, просто ее скрывала хламида, к тому же Чайз был заметно выше лорда Джордано, которого никто не назвал бы мышью. И огромный крючковатый нос Стралга уже больше не выглядел смешным, когда у парня вдруг появились подбородок и широкие плечи.

Вспыхнувший в ней гнев уступил место жалости, а потом и восхищению. Стралг никогда не показывал, что ему известно о существовании Чайза, но кого еще юноша мог выбрать образцом для подражания? И все же у него не было прав на корону дожа. Чайз прекрасно это знал, как и остальные, но его настоящего отца законы не волновали. Оливия не винила мальчика за желание стать дожем. Рано или поздно он бы на нее посягнул. Если он займет трон, даже Кулак обратит на него внимание.

Берлис Спирно-Кавотти невозмутимо наблюдала за Чайзом. Может, это она его предупредила? Ее фракция могла посчитать, что Чайз, став правителем, отведет от них гнев Стралга. Джордано Джиали и его фракция традиционалистов могли согласиться с Берлис, договорившись, что Чайз последует за Кулаком в объятия Темной, когда наступит этот счастливый день. Или за всем этим стоял сам Стралг, которому было плевать на мнение Оливии.

— У вас большое горе… милорд, — сказал Джордано.

Оливия увидела, как глаза мальчика вспыхнули от удовольствия при почтительном обращении, но он тут же это скрыл.

— Я еще слишком молод, чтобы потерять отца, лорд Джордано, — поклонившись, ответил Чайз. — Жаль, что у меня было так мало времени стать для него хорошим сыном.

Вот как! Оливия решила непременно выяснить, кто научил Чайза манерам. Мальчика следует поздравить за прекрасное исполнение роли, если только он не переиграет.

— Советники пришли сюда по делу, Чайз. Ты свободен.

Он поклонился.

— Мне кажется, мама, сегодня ему лучше. Ты ведь знаешь, как я иногда приходил сюда по ночам, когда мне не спалось. Так вот, сегодня утром, перед рассветом, он вроде бы меня узнал.

— Да?

Оливия строго-настрого приказала, чтобы ей сообщали о любых изменениях в состоянии Пьеро. Она бросила свирепый взгляд на последовательницу Налы.

— Он действительно зашевелился под утро, миледи. Только и всего. — Сестра Милосердия не стала уточнять, кто при этом присутствовал. Неужели Чайз ее подкупил?

Чайз понял, что ему пора, и с поклонами удалился. Он все сделал правильно, но едва ли старейшины купились на его игру.

— Вы можете привести его в сознание, сестра? Это важно.

Женщина вздохнула.

— Попытаюсь, миледи. — Она взяла умирающего за обе руки и прикрыла глаза. Через несколько мгновений она открыла их и сказала: — Скорее!

— Пьеро! Пьеро, ты меня слышишь? — спросила Оливия. — Это твоя жена.

Он словно бы задышал быстрее. Она посмотрела на советников, но те пожали плечами.

— Достопочтенный дож, — заговорил Джордано, — это Джордано Джиали. Нас прислал Совет. Вы слышите?

Несколько мгновений ничего не происходило. Берлис наклонилась вперед, словно хотела что-то сказать… и веки Пьеро затрепетали. Он приоткрыл глаза. Теперь он смотрел в потолок и больше глаза не закрывал.

— Милорд, — продолжал Джордано, — Совет послал нас, чтобы задать вам вопрос: кто станет вашим преемником?

Глаза не двигались.

— Милорд, — вступила Берлис, — Совет хочет знать, кто станет новым дожем? Ваших детей здесь нет. Нам нужен правитель. Кто?

Простыня на груди слегка пошевелилась… опустилась… поднялась… Дож что-то прошептал и вновь закрыл глаза. Они несколько раз повторяли вопрос, но Пьеро ускользнул от них туда, где ждут своей участи умирающие. Советники обменялись недоуменными взглядами.

— Мне кажется, он сказал: «Победитель», — наконец выдавила Оливия.

Куарина согласилась. Берлис поджала губы и кивнула. То же самое сказала и сестра Милосердия, когда ее спросили.

Джордано не признался, что глуховат.

— Победитель? — рявкнул он. — Какой еще победитель? Победитель чего?

ГЛАВА 27

Марно Кавотти передал поводья одному из своих телохранителей и неловко сошел с колесницы. Другие стражи распахнули дверь дома, и темнота озарилась сполохами пламени очага; они убедились, что внутри все спокойно, после чего позволили драгоценному Мятежнику войти. Кавотти питал отвращение к телохранителям, поскольку в их присутствии чувствовал себя ребенком, но с тех пор, как он едва не погиб в Тупами — Веспаниасо и его люди подоспели в самый последний момент — совет освободителей потребовал, чтобы Кавотти больше нигде не появлялся без стражи. Он, хромая, поднялся по ступенькам и вошел в дом. Дверь за ним закрылась.