Грех и чувствительность - Сюзанна Энок

Стук повторился. Мгновение спустя, маркиз услышал, как Хоббс открыл дверь и вступил с кем-то в разговор на пониженных тонах. Затем голос дворецкого стал громче, и другой мужской голос тоже стал слышнее. Валентин нахмурился.

— Шарлемань? — пробормотал он, поворачивая голову, чтобы увидеть, как распахнулась дверь библиотеки.

— Итак, тебя нет, — проворчал брат Элинор, захлопнув дверь за собой.

Первая мысль Валентина была о том, что Элинор рассказала своей семье об их свидании прошлой ночью. Однако если бы это случилось, то в комнату ворвался бы Мельбурн с пистолетом, а не средний брат.

— Не для посетителей, — ответил он. — Но ты обычно не требуешь от меня, чтобы я вел себя по-компанейски. Так что я могу сделать для тебя?

— Что ты сказал Нелл?

— Прошу прощения?

Шей опустился на кресло напротив маркиза.

— После обеда. У вас с ней был разговор, а потом ты уехал. Что ты ей сказал?

— Я не помню. Но что бы это ни было, это не твое чертово дело. Меня с помощью шантажа вынудили присматривать за ней, а не сообщать о моих разговорах.

— Ты заставил ее плакать, Деверилл.

Валентин приподнял бровь, чтобы скрыть свою внезапную тревогу. Слава Богу, что маркиз может обвинить в проявлении эмоций то, что он совершенно пьян.

— Ты уверен, что это был я? — протянул он. — Мне кажется, что ваша семья обеспечивает ее достаточной долей раздражения.

— Это был ты. И, черт побери, тебе бы лучше вспомнить: Мельбурн нанял тебя не для того, чтобы сделать все еще хуже.

— Вот как он называет это? Наймом?

— Не меняй тему разговора.

— Я не помню, о чем мы говорили, — солгал Валентин. — Так или иначе, все девицы — это лейки. Откуда ты знаешь, что это не просто ветер, который задул не в том направлении? Надеюсь, что ты не приходишь в неистовство каждый раз, когда девица начинает плакать, Шей. Потому что тогда у тебя не будет ни минуты покоя.

— Я прихожу в неистовство только тогда, когда плачет именно эта девица, Деверилл. А она не часто это делает.

Деверилл сделал еще один глоток бренди. Проклятие. Они всего лишь разговаривали, и она разозлила его. В любом случае, именно она начала все это.

— Я бы не придавал большого значения тому, что говорит женщина, Шарлемань. Несомненно, она хочет получить что-то от тебя. Может быть, новое платье. Надеюсь, это будет одно из тех с низким вырезом. Они восхитительны.

— Достаточно об этом. И какого дьявола ты умудряешься нравиться женщинам, когда твои взгляды на них граничат с отвращением?

— Это не отвращение. У них есть свое место, как у… свиньи или осла. Но я не делаю ошибки, обращаясь со свиньей так, словно она представляет собой что-то другое, и не использую ее для другой цели, кроме получения бекона.

— Скажи мне, что на самом деле ты в это не веришь, — Шарлемань снова встал, без сомнения, приготовившись вылететь за дверь в порыве негодования.

Валентин также поднялся на ноги, со значительно большим трудом, чем обычно. Он очень не любил пропускать хорошее развлечение.

— Конечно, я верю. И ты тоже веришь. Просто ты слишком щепетилен, чтобы признать это.

— Это не щепетильность, Валентин, — проговорил Шарлемань, в его голосе не было и следа юмора. — Я не имею ни роскоши, ни склонности быть таким же ублюдком, как ты — у меня была мать, а еще есть сестра и племянница. И я не рассматриваю их как чертовых животных на ферме. Что бы ты ни сказал Элинор, ты должен извиниться перед ней.

— Ерунда. — Валентин фыркнул, делая еще один щедрый глоток бренди. Когда напиток пропутешествовал по его горлу, он не обжег его внутренности привычным огнем; Господи Боже, если он дойдет до точки, в которой даже бренди не сможет больше удовлетворять его, то с таким же успехом он может всадить себе пулю в голову. В любом случае, после сегодняшнего вечера маркиз не думал, что сможет упасть в своей жизни еще ниже.

— Ты извиниш…

— У меня тоже была мать, мой мальчик, — растягивая слова, произнес Деверилл. — Когда я пытаюсь вспомнить, как она выглядела, то лица всех шлюх, с которыми спал мой отец после ее смерти, крутятся перед моими глазами и смешиваются, до тех пор, пока я не могу различить, которая из них моя дорогая мама, а кто — особа легкого поведения. — Он пожал плечами. — Но в моем представлении все они одинаковые.

Шарлемань ударил его. Если бы Валентин не был пьян, он увидел бы приближающуюся руку, но когда кулак ударил его в левый глаз, маркиз покачнулся и тяжело упал на кресло позади себя.

— Я не знаю, о чем, черт возьми, Себастьян думал, когда послал тебя приглядывать за Элинор, но считай, что тебя освободили от твоих обязанностей, ты, скотина. — Средний брат герцога Мельбурна вытер свои пальцы носовым платком, уронив его после этого на пол, словно больше не хотел иметь ничего общего с этой вещью. — И чтобы тебе было совершенно ясно, Деверилл, держись подальше от моей сестры. Как можно дальше.

Даже после того, как дверь библиотеки захлопнулась, Валентин оставался в своем кресле. Уставившись на остатки бренди в своем стакане, он игнорировал дальнейшие крики и еще один удар дверью — в этот раз в фойе. Если бы маркиз был трезвым, то он бы отреагировал — или вызвал бы Шарлеманя на дуэль, или избил бы его так, что чертям стало бы тошно.

Но за что? За то, что тот назвал его скотиной? Дьявол знает, что его называли куда более худшими словами, и по гораздо менее основательным причинам. Нет, даже, несмотря на то, что маркиз был пьян, первая возникшая в его голове мысль, после того, как его сбили с ног, была о том, что никто — никто — не удержит его от того, чтобы снова увидеться с Элинор Гриффин.

— Черт подери! — пробормотал он и проглотил остатки бренди.

— Я хочу увидеть список, — заявила Элинор, врываясь в кабинет своего старшего брата.

Себастьян поднял взгляд от бухгалтерской книги, но устремил его не на нее. Его глаза были направлены на мистера Риверса, человека, который занимался финансами семьи.

— Риверс, вы подождете несколько минут, не так ли?

— Конечно, ваша светлость. — С поклоном в сторону Элинор, бухгалтер выскользнул из комнаты и закрыл за собой дверь.

— А теперь, что ты хотела, Нелл? — спросил ее брат.

— Во-первых, я не знала, что ты занят с мистером Риверсом, — пробормотала она, прошагав к окну и обратно. Черт бы все это побрал, Элинор собиралась изобразить учтивую уверенность и разумность. — Я прошу извинения за то, что прервала вас.

Серые глаза оценивающе смотрели на нее.

— Не имеет значения. Ты сказала что-то о списке?

Элинор откашлялась, решительно уселась в кресло, из которого поднялся Риверс.