Анклав (СИ) - Ермошин Андрей Федорович

— Где её нашли?

— В тоннеле. Похоже, Энцель избавился от неё сразу, как они покинули посёлок. Обморожение всех конечностей, ранение в живот — его пока не смотрели. Но она не жилец в любом случае, — повторил Пётр.

Агата была в сознании: слабо повернула голову и прошептала что-то смёрзшимися губами.

— Но лазарет в другой стороне!

— Мы несём её к остальным.

— Остальным?

— Остальным пленным. После того, что она… она сделала, — в лазарете её разорвали бы на части.

Агата продолжала медленно двигать губами, и Алекс присел на колено рядом с носилками.

— Прости, прости меня, — услышал он.

— Зачем, Агата? — только и вырвалось у него.

— Помнишь, тогда, в клубе… — зашептала она отрывисто. — Я испугалась за тебя… Рассказала ему… Он велел следить, докладывать… — шёпот то нарастал, то становился едва различимым. Ничего, кроме губ, не шелохнулось на лице Агаты, и даже василькового цвета зрачки казались скованными льдом. — Обещал, что выделит лучшую комнату в доме у сквера… что бригада всегда будет получать лучшие участки… только следи, докладывай…

Он всё слушал и слушал, а носильщики неподвижно держали свою ношу; во взгляде — ни намёка на раздражение по поводу вынужденной остановки. Молчали. Словно из уважения к скорой смерти, к последним, возможно, часам человека, прожившего долгую жизнь и теперь так стремительно угасающего. Сейчас, когда было поздно, уже затухало, теряло вес значение, друг этот человек или враг; смерть стирала различия между своими и чужими.

— А потом… после нашей вылазки на комбинат… я пошла на попятную… но он сказал, что если я сохраню преданность ему, продолжу… то он заберёт меня туда, на ту сторону гор… — что там есть другая жизнь, жизнь лучшая… что там я многого сумею достигнуть… Алекс, я… прости…

Он встал, выпрямился. Из всех потрясений дня это подействовало на него особо. Тимур сложил голову в сражении — Алекс и сам с готовностью принял бы такую гибель, занял бы место друга, но Агата — её случай был иным. Тем, что нельзя было назвать ни правильным, ни справедливым.

Буквально чувствовалось ему, как внутри нарастает, пульсирует и клокочет ярость, готовая вулканом низвергнуться наружу. Но он усилием воли подавил, унял её — до поры; она ещё понадобится в миг, к которому он стремился теперь больше всего на свете.

Агату унесли, и Алекс будто в бреду доковылял до машины, опустился на сиденье. Потянул на себя дверь, но Мари придержала её, попыталась втиснуться в салон:

— Я еду с тобой!

— Нет, ты останешься здесь, — Алекс заслонил ей путь и негрубо вытолкнул обратно на улицу.

— Но я должна!

— Это я должен. Защитить тебя. Мы уже такое проходили. Больше не хочу тобой рисковать, понимаешь?

Помрачнев, Мари, тем не менее, кивнула.

— Тогда помоги мне. Останься.

Непокорный огонёк погас в её глазах; она отпрянула от машины.

Алекс не сомневался, что поступает правильно. Но поступок дался бы ему куда труднее, не знай он, что ответ сестры был искренним. Что в глубине души она на самом деле, взаправду поймёт его. Даже сейчас — сколь многое бы ни стояло на кону и сколь бы грозной не представала неизвестность — Мари всё равно была с ним заодно.

— Ты нужна раненым, позаботься о них. Мы приведём подмогу, — сказал он, захлопывая дверь.

Машина тронулась. А Мари всё стояла на месте — без движения, будто гипсовый слепок самой себя — и смотрела вслед.

Вспыхнув, луч фонарика озарил полукруг свода под гроздьями бесцветных сосулек.

Алекс сделал шаг вглубь тоннеля.

Непередаваемое чувство овладело им. Сколько помнил он себя, столько помнил и этот посёлок: изученный до каждого метра, такой близкий и понятный. Бессчётные дни и ночи были проведены под землёй и на поверхности, в кольце противолавинной стены. И сейчас он впервые ступал за её пределы, за грань обыденного, не зная до конца — теперь это сделалось как никогда ясным — что ждёт по ту сторону.

Но вот уже второй шаг был сделан, за ним третий, четвёртый…

Cлева и справа загорались всё новые фонари; люди шли плотными группами, внимая эху каждого звука, держа оружие направленным вслед отступающему мраку. За спинами авангарда ползли два внедорожника, на крышах которых по чьему-то предложению закрепили трофейные пулемёты, и стрелки́, возвышаясь над головами идущих, всматривались вперёд сквозь перекрестия прицелов. Следом, под конвоем пеших мужчин с двуствольными винтовками, в тоннель въехали грузовики — последний вёз на открытой платформе единственную уцелевшую зенитку.

Чем сильней колонна отдалялась от ворот, тем беспокойнее было Алексу. Те же давящий свод, полосы рельс, чёрный асфальт — даже сама обстановка угнетала однообразной монотонностью. Казалось, всё вокруг — лишь ловушка пространства, словно Алекс никуда не движется, бессмысленно тратит силы. Но всякий раз оборачиваясь, он видел, что расплывается, теряет очертания свет из полукруглого жерла тоннеля. Вот он уже сжался до точки, и каменные стены, изогнувшись вправо, поглотили её.

Затхлым, тяжёлым делался воздух. Глубоко под толщей гор не оставалось более мерила ни расстоянию, ни направлению. Пропадало всякое внешнее свидетельство того, откуда ты идёшь и куда держишь путь. Была одна дорога и всего один выбор: идти дальше или повернуть обратно.

Немало времени утекло, прежде чем тоннель изогнулся во второй раз. Рельсы здесь полого шли на подъём, стоило преодолеть который, и дышать стало заметно легче. Вскоре Алекс увидел выход в виде прямоугольной арки. Убрав фонарик под куртку, обхватил цевьё покоящегося на перевязи карабина, коему он, несмотря на ничтожный боезапас, отдал предпочтение вместо двуствольной винтовки.

Возле арки первая группа рассредоточилась и преодолела её уже бегом. Выскользнув из тоннеля полусогнутым, карабин наготове, Алекс заметил сбоку от себя невысокий сугроб. Одним броском очутился под его прикрытием, занял позицию. Рядом упали в снег ещё несколько мужчин.

— Тихо! — крикнул кто-то. — Увидите их — стреляем по готовности!

Алекс подполз к кромке сугроба, протолкнул ствол оружия вперёд себя и выглянул, готовый тут же снова залечь.

Солнце стояло высоко. Ослеплённый, он сначала привыкал к блеску снега, но вскоре сделалось очевидным: ничего кроме сплошной белой пелены, сколько хватало глаз, перед ним не было. Посмотрел немного в сторону — та же картина, одни только снежные заносы с наростами льда.

— Чисто! — донеслось из-за спины.

— У нас тоже!

— Осторожно! — крикнул, оборачиваясь, Алекс. — Не высовывайтесь!

Прошелестел покрышками и остановился внедорожник, на передних дверях и капоте которого грубо — оранжевой, с подтёками, краской — был намалёван символ из трёх закруглённых стрелок. Алекс отряхнул с куртки снег и поднялся навстречу.

— Никого, Алекс. Тут и им укрыться-то негде, — сообщил, опустив стекло, Филипп.

Алекс оставил карабин висеть на животе и огляделся, наконец, вокруг. Над выездом из тоннеля рваными нагромождениями уступов поднималась скала, верх её исчезал в бурлящей, движущейся дымке. С обоих концов эта отвесная стенка плавно загибалась и полукольцом взрезала длинный пригорок, что превращал местность впереди от арки тоннеля в закрытую низину. Серебряной чертой на пустоте пригорка рельсы взбирались к ровному, как кромка земляного вала, гребню, над которым выглядывали сквозь облачность обрывки тускло-голубого неба. Поистине необыкновенным был воздух: Алекс вдыхал его полной грудью — раз за разом — и не мог надышаться.

Новые бойцы продолжали прибывать, скапливаться на рельсах. Пространство становилось чересчур тесным для двухсот с лишним человек, не говоря уже о грузовиках — в нескольких метрах от выезда головная машина упёрлась в толпу.

— Давайте двигаться, — Филипп указал на пригорок. — Я впереди, вы тогда за мной.

Алексу, вспотевшему в духоте подземелья, сейчас и самому было далеко не комфортно стоять на месте.

— Хорошо. Но второй пулемёт лучше пустим за колонной. Что там с дорогой, всё плохо?