47 отголосков тьмы (сборник) - Виталий Вавикин

Улица Трех Магнолий

Юрист из округа N спешил к своему клиенту, проживающему на улице Трех Магнолий в особняке викторианского стиля. У молодого юриста без богатых папы или мамы не бывает лишних денег. Поэтому сначала он воспользовался городским рейсовым автобусом. С набережной пересел на речной трамвай, идущий до острова N. По самому острову молодой человек передвигался на видавшем виды кэбе, все еще ведомым маленькой старенькой лошадкой. Попал на улицу, без сомнения, с глупым названием – улица Двух Магнолий; эти цветочные названия возбуждали в его памяти воспоминания о уже вышедшей из моды песенке «Танго магнолий» – так себе песенка. Сам же юрист из цветов предпочитал чайные розы, непременно купленные в китайском квартале – там они были дешевле и пахли значительно лучше роз, выращенных местными фермерами.

Достав из кармана пиджака аккуратно сложенный листок бумаги, он развернул его, сверился с названиями улиц, перевернув листок, посмотрел на схему, начертанную от руки.

– Сэр с улицы Трех Магнолий.

Многозначительная пауза.

– Он очень стар, я был мальчишкой.

На лице начальника промелькнула улыбка.

– А мой отец уже называл его стариком. Достопочтенный сэр, наверно, уже выжил из ума. Нашим лучшим парням нет больше дел, как выслушивать стариковские байки.

Мужчина быстро встал и, грозно склонившись над сидящим на стуле молодым, прорычал:

– И не смей грубить достопочтенному сэру!

Молодой человек свернул с дороги и окунулся в тени развесистых дубов. Воздух наполнился запахами, свойственными лишь пригородам больших городов. В нем причудливо смешивались терпкий аромат полевых цветов и запах тлеющего мусора, приносимый ветром с улиц бедняков. Кое-где ему чудилась вонь, исходящая от тухлой рыбы.

– А вот, кажется, и тот дом. Трех Магнолий 12‑бис – где же тут магнолии? – улыбнувшись, произнес молодой человек.

Он прошел через маленький сад перед домом, чрезвычайно запущенный и напоминавший фермерские грядки: из всего великолепия остались лишь пеньки от фруктовых деревьев и куст смородины, на котором ягоды пожухли, а листья окутала паутина.

Дверь была приоткрыта, но рука все же потянулась к звонку, как позади него послышался скрипучий женский голос:

– Вы к старому господину? Мистер…

– Моя фамилия Андерс.

– Да, я предупреждена о вашем визите, называйте меня мисс Девиле, я сиделка. Впрочем, пройдемте в дом.

Он думал, что, войдя в дом, почувствует запахи увядающей жизни, свойственные глубокой старости и старым домам. Запах мокрой штукатурки, мочи, фекалий, запах грязной одежды. Его ожиданиям не суждено было сбыться: в доме пахло свежим хлебом, и к этому аромату примешивался едва ощутимый запах тухлой рыбы. Среди мебели попадались старинные экземпляры, но не более того – это свойственно всем пригородным домам. Прихожая была наполнена тусклым светом, и ничего не указывало, что здесь доживает свой век древний как мир старик.

– Сэр наверху, он ждет вас.

Он было хотел поблагодарить ее…

– Но куда исчезла сиделка? Должно быть страшно, холодок должен пробежать по жилам, только почему-то я улыбаюсь.

Лестница не скрипела, подъем наверх не украшали картины или семейные фотографии, стенка была окрашена скучной бежевой краской. Он постучался, услышал «войдите», произнесенное немощным старческим голосом.

Ко всем запахам в доме, в спальне, судя по богатому секретеру, когда-то кабинету, добавился запах лекарств, и рыбой тут пахло сильнее. Хозяин лежал на огромной кровати, занавешенной белым тюлем, через ткань едва было можно увидеть его изнеможенное, прорезанное глубокими морщинами лицо и глупый ночной колпак на голове.

– Здравствуйте, сэр, я…

– Да, да, я знаю, кто вы.

Хозяин перебил вошедшего и разразился глухим кашлем.

– Присаживайтесь… пожалуйста, на стул, что подле секретера, я имею желание видеть, с кем разговариваю.

Молодой юрист бодрым шагом, не подавая вида стеснения болезнью хозяина, прошел через всю комнату к секретеру и сел на винтовой стул из-под пианино.

– Кто додумался поставить его сюда, как можно за таким работать? – про себя продумал он.

– Я пригласил вас подвести часы.

– Простите?

– Вы не знаете, что такое часы?

– Достопочтенный сэр, вы, должно быть, шутите.

– Не надо, вы еще молоды, вы мало что понимаете.

– Я юрист, а не часовщик, я отучился шесть лет…

Старик снова перебил его.

– Вам наверняка сказали мне не перечить, сказали не грубить мне.

– Но…

– Вам же сказали не грубить мне?

Голос старика сорвался, и он снова глухо закашлял.

– Простите, сэр.

Он хотело было спорить, но успокоился – ему и до этого доводилось выполнять унизительные поручения, он даже выносил кошачьи лотки. Шесть лет обучения…

– Шесть, – это слово он произнес вслух.

– Вы что-то сказали? – произнес закашлявшийся старик.

– Нет, сэр, где часы?

– В крайне правом ящике секретера, наверху.

Старик протянул руку с вытянутым указательным пальцем. Ссохшийся, костлявый палец проник сквозь занавешивавший кровать тюль и указал на верхнюю полку секретера.

– Они там, кхе-кхе-кхе, – глухой кашель старика.

Он держал в руках карманные часы, изящные, выполненные из меди и серебра; крышку часов украшало чудовище с кожистыми крыльями за спиной, как будто человечьим телом и головой спрута, покрытой отвратительными щупальцами, закрывавшими ротовое отверстие. Заводное колесико было выполнено в виде когтистой лапы демона, сжимавшей надкушенное яблоко. Работа была настолько тонкой, что на яблоке был виден след от зубов.

– Заведите их… Ну же! – в голосе старика он услышал нотки детского нетерпения, наигранную ласковость.

Он сдвинул механизм, повернул заводное колесо.

Один оборот.

Краски померкли.

Два оборота.

Окружающий мир наполнился тишиной.

Третий оборот.

Пол под ним разверзся, и он рухнул в преисподнюю. Его падение едва задерживали руки чертей, торчащие из стен бесконечного тоннеля в бездну; стенки тоннеля пульсировали, когтистые руки хватали его, отрывая от одежды лоскуты ткани вместе с кожей, торчащие из стен волчьи головы на длинных жирафовых шеях откусывали от него куски плоти…

Тюль распахнулся, с кровати встал молодой человек в белой викторианской пижаме и глупом ночном колпаке, венчавшем голову.

Он подошел к сухому, как мумия, телу старика, застывшему в позе мыслителя на стуле для игры на пианино.

Молодой человек улыбнулся и одним щелчком костлявого указательного пальца разбил череп трупа на множество осколков, посыпавшихся на пол.

Очень злой гей

Я стоял посреди своей кухни – у меня маленькая квартира, одна комната, совмещенный туалет с ванной и совсем крошечная кухня – посреди нее я и застрял с пистолетом в руке. Мне было интересно разглядывать его, было интересно лизнуть краешек ствола, почувствовать кислый привкус оружейной стали на языке.

Я смотрел в ствол то одним глазом, то другим, крутил оружие в руках, не опасаясь уронить его. Это был не самый лучший месяц в моей жизни. Отца упекли в тюрьму. Кто бы мог подумать – попытка изнасилования малолетней девочки. Я с пунцовым лицом ходил на судебные разбирательства. Прятал от отца взгляд, дабы не увидеть, как сильно похожи наши лица.

Процесс шел быстро, адвокат, забравши деньги, сделал нам ручкой, родители потерпевшей от денег отказывались, но, когда взяли, последовали примеру нашего адвоката – сделали ручкой. Оставив меня не только без средств к существованию, но и без возможности спасти единственного родителя.

На работе… на моей бывшей работе прознали, что я гей: системный администратор решил провести внеплановый осмотр наших компьютеров, вуаля – вскрылась моя переписка на тематических форумах, распространившись, впрочем, не только за пределы кабинета начальника, но и за пределы нашего офиса. И стала предметом насмешек надо мной, главной темой послеобеденных разговоров, шуток наших клиентов.

Мне не привыкать к тычкам и оскорблениям – со школы приходилось сидеть от хулиганья подальше, на первой парте, и бегать в учительскую. Там прятаться за юбкой своей покойной матери – она умерла, когда мне было семнадцать. В то время я не любил ее – именно ее я винил в своем одиночестве. Винил в своей порочной любви к мужчинам. Отцу ее было жалко, я никогда не видел, чтобы он так плакал, даже в тот день, когда ему вынесли приговор, он так не рыдал.

Проблемы на работе не ограничились раскрытием моей сексуальной ориентации – все же меня подкалывали и до этого, правда, по другому поводу. Только тогда не приходилось находить сигаретные бычки, затушенные в моей чашке с кофе (я обожаю холодный кофе, поэтому наливаю напиток с утра, а к обеду он остывает). Дело в том, что в банках – а я банковский служащий… бывший банковский служащий – очень сильна служба безопасности, и эта служба обращает особое внимание на тех людей, у которых есть хоть какой-то доступ к хранилищу или, как у меня, к конфиденциальным документам. Вторая проблема – это родители пострадавшей. Взяв деньги, они не постеснялись дать на меня показания – «попытка подкупа». Естественно, служба безопасности банка все пронюхала, и это была последняя каля. Меня попросили покинуть офис.