Донская Либерия - Николай Алексеевич Задонский

Иван Степанович говорил серьезно, но Мотре, исподтишка наблюдавшей за ним, в его словах что-то показалось очень смешным, она не выдержала и озорно рассмеялась.

— Это еще что? — набросилась на нее мать. — Ну-ка, иди отсюда, иди, нечего зубы скалить… Да и ты без нужды здесь торчишь, — обратилась она к молчаливому Чуйкевичу. — Идите в сад, там Катря яблоки собирает.

Мотря и Чуйкевич вышли. Кочубеиха приготовилась высказать гетману свое недовольство его поведением, отчитать, но вдруг в голове ее мелькнула догадка: «А что, уж не хочет ли он Мотрю за Андрия сватать? Может, недаром и оделся так нарядно и говорит намеками?»

Мысль пришлась ей по душе, недовольство сразу растаяло.

— Ну, теперь сказывай, Иван Степанович, какое у тебя слово петушиное, — приветливо обратилась она к гостю. — Да не желаешь ли сначала покушать? Может, мальвазии своей любимой, или венгерского рюмочку, или наливки моей отведаешь? — захлопотала Кочубеиха.

Василий Леонтьевич, сидевший на краешке скамьи и ожидавший от жены бурной сцены, даже хмыкнул от изумления: «Ой, хитрит что-то баба. Недаром гетмана обхаживает».

— Или отобедай с нами, Иван Степанович, уж чего лучше. Вареники-то мои сам не раз хвалил, — упрашивала хозяйка.

— Подожди, кума. Давайте прежде о деле поговорим, пока никто не мешает, — степенно отозвался гетман.

— Дело, оно того… и за обедом можно, — вставил давно уже проголодавшийся хозяин.

— Нет, у меня нынче с вами разговор особый. Я ведь к вам сватом…

— Ох, да что ты, Иван Степанович! Кого у нас сватать? Катря просватана, а Мотря молода еще, — притворно недоумевала Кочубеиха, а у самой от радости сердце так и ёкало: «Дай бог, дай бог, лучшего желать нам нечего. Такого жениха, как Андрий, не скоро сыщешь…»

— Мы с тобой, Василий Леонтьевич, приятели старые, — продолжал гетман, обращаясь к судье. — Не первый год хлеб-соль водим… И служба моя, и род мой, и дела мои тебе ведомы… Худого ни тебе, ни семейству я не чинил, а ежели иной раз несогласие какое у нас выходило, то, сам рассуди, у кого сего не бывает…

— Это уж, чего уж, — вздохнул хозяин, опасливо поглядывая на жену. Но, увидев на лице ее добродушие, добавил:

— Милости твои мы помним, Иван Степанович. Плохого не видели. Говорить нечего…

— А ежели так, то прошу, без лишних слов, в просьбишке моей не отказать и благословить Мотроненьку…

— Ох, да как же так, сразу-то, — перебила Кочубеиха. — Они ведь и не поговорили как следует… Да и будет ли она согласна, мы неволить не хотим…

— У нас согласие полное, — усмехнулся гетман, — за вами дело стало…

— Уж не знаю, как и ответить, — заволновалась Любовь Федоровна. — Конечно, мы с малых лет Андрия знаем, а все-таки…

Гетман опять усмехнулся, привычно тронул рукой правый ус, негромко кашлянул:

— Я не за племянника прошу, а за себя сватаю… гетманшей будет…

У Кочубеихи от такой неожиданности ноги подкосились. Она охнула, грузно осела на лавку. По лицу быстро расплылись багровые пятна. Василий Леонтьевич недоумевающе захлопал глазами.

Тут дверь скрипнула, подслушивавшая разговор Мотря не выдержала, вбежала, схватила за руку гетмана, подвела к матери, упала на колени:

— Мамо… Благословите… Люблю его…

«Господи Исусе, что же это такое? Колдовство… чары… или мерещится мне?» — подумала Кочубеиха. Она даже незаметно ущипнула себя, почувствовала боль, хотела встать и не смогла. Страшно было ей понять происходившее сейчас.

Дочь храброго полтавского полковника Жученко, смелая на язык и строгая в семье, Любовь Федоровна была вместе с тем очень набожной. С годами все сильней становилась ее вера, более суровым представлялся бог, карающий грешников. Старик гетман, сватающий крестницу, — это было ужасно. Но одно это еще могла бы понять Кочубеиха… Другое, более жуткое и греховное дело связывалось в мыслях ее с этим сватовством… Двадцать лет назад, бог знает как и чем, смутил дьявол молодую жаркую кровь Кочубеихи… Тут же, в Батуринском замке гетмана, узнала она сладость тайной, запретной любви… Правда, связь ее с Мазепой длилась недолго, Кочубеиха первой порвала ее… Сама же, через два года, чтоб не смущали больше греховные помыслы, настояла на том, чтоб крестил гетман дочь, зачатую от мужа… Но все же греха своего ни забыть, ни простить не могла Кочубеиха.

И вот теперь этот человек… этот старик без стыда и совести… сватает ее дочь, свою крестницу…

— Господи, грех-то какой, грех какой, — прошептала она.

Грех не велик, я уже с попами толковал, церковь разрешит, — спокойно отозвался гетман.

— И ты… еще смеешь? — задыхаясь от гнева, поднялась наконец Кочубеиха. — Ты… крестный, старик… Нет, ты колдун, дьявол! — сразу перешла она на визгливый крик. — Уйди, уйди!.. Не смей ее трогать… бесстыжий…

Она резко схватила Мотрю за руку, отдернула от гетмана.

— А ты… с тобой я разделаюсь. Думать об этом не смей… Слышишь?

— Мамо! Мамо! Пожалейте…

Кочубеиха рассвирепела. Она ударила дочь по щеке, хотела схватить за волосы. Мотря ловко увернулась, отскочила к двери. В ее больших глазах вспыхнуло злобное упрямство.

— А вот не будет по-вашему! Все равно не будет! Так и знайте! — крикнула она с порога и, хлопнув дверью, исчезла.

Кочубеиха бросилась за ней. Василий Леонтьевич, не любивший скандалов, тоже хотел скрыться, но гетман удержал его за рукав.

— Подожди, Василий. Я твоего слова еще не слышал…

— А я чего уж, — растерянно улыбнулся судья и пожал плечами. — Как жинка… Конечно, я бы, может… Да ведь крестный ты ей, люди осудят. Негоже…

— Эх, Василий Леонтьевич, — вздохнул гетман, — смотрю я на тебя и диву даюсь.