Последнее отступление - Исай Калашников

— Тяжело мне, Артем. Ты умный, добрый, а не видишь… Будь ты тут, я бы всю тяжесть легонько перенесла. Весточку-то напишешь?

— А то как же? Напишу, Люба.

— Я провожу тебя? — робко спросила она.

— Провожать, по-моему, нельзя. Эшелон военный.

Любка спохватилась, торопливо налила в стаканы теплый чай, нарезала хлеб.

— Садись, кушай.

Сама она есть не стала, отхлебнула глоток чаю, пригорюнилась, подперла рукой щеку.

— Артем, когда вернешься в город, придешь ко мне?

— А как же, приду… Ты для меня, можно сказать, наилучший товарищ. Сколько людей ты от смерти спасла! Это я хорошо понимаю. Другие — тоже…

— О людях я не думала. Все ради тебя. Скажи, Артем, у тебя есть зазноба?

Артем захлебнулся чаем, сердито сказал:

— Почему у тебя на уме всякие зазнобы да ухажеры?

— Я вот о чем думаю. Чудно жизнь устроена. Кто тебе не нужен — липнет, как муха к меду, а кто по сердцу — никаким калачом не подманишь.

«А ведь верно! — подумал Артем. — У меня такой же коленкор».

Любка продолжала свои грустные размышления.

— Сколько греха я на душу приняла. Душа у меня сейчас в грехах, что хвост собачий в репьях. И никакой радости за это не получила. Раз в жизни захотела сама, без принуждения, согрешить, и ничего не вышло. До сих пор жалею. Все память бы осталась.

— Не надо об этом, Люба… — попросил Артем.

В комнате посвежело, стало темнее. Любка выглянула в окно.

— Батюшки, гроза-то какая придвигается…

— Мне надо идти…

— Уже? Посиди еще немного.

— Нет, надо идти. Будь здорова, Люба. Главное, прибивайся к хорошим людям. С хорошими и ты будешь хорошая. Сторонись обормотов вроде Савки. Всякого добра тебе желаю, Люба.

— Прощай, Артем. Знал бы ты, как мне неохота с тобой расставаться. — Любка встала, решительно шагнула к Артему. — Дай я тебя поцелую. Свидимся ли…

Она повисла на шее, прильнула к его губам. Из ее глаз брызнули слезы.

Легкий ветерок всколыхнул занавески на окнах, принес запах нагретой солнцем земли.

Любка вытерла передником слезы, улыбнулась.

— Прости меня, дуру непутевую.

Она проводила Артема за ворота.

В небе клубились черные тучи. Прохладный ветер неслышно пробегал по улицам. Тревожная тьма наплывала на город. Внезапно по черноте туч резанула зелено-голубая ветвистая молния, почти тотчас же в отдалении глухо ударил гром, и грохот покатился на город с нарастающей силой.

Глава восьмая

Лавку Федот Андроныч открыл раньше обычного. Поджидая покупателей, он без надобности перекладывал товары с места на место.

Первой пришла Мельничиха, как всегда, косматая, испачканная сажей.

— У тебя есть добрый ситец? Запан хочу сшить.

— Ты бы руки-то вымыла, прежде чем в лавку идти, — буркнул Федот Андроныч.

— Думаешь, запачкаю? Они у меня сухие. Были бы мокрые, так марали бы твое добро. Отмеряй-ка мне вот этого веселенького полтора аршина. Сколь ему цена-то?

— Четыре рубля аршин.

— С чего четыре? Намедни бабы брали по два рубля.

— Мало ли что было намедни. Намедни у Савостьяна корова двух телят принесла, а вчера одного, да и того дохлого.

— Ты мне зубы не заговаривай. Говори, сколько стоит ситец.

— Я тебе русским языком сказал… Не хочешь, не бери! — Федот Андроныч вырвал ситец, со злостью бросил на полку. — Все теперь буду продавать в два раза дороже. Поняла? А раз поняла, катись отседова!

— Креста на тебе нет, антихрист!

Мельничиха опрометью выскочила из лавки. Через полчаса ее злой язык разнес по всему селу весть о ценах, установленных Федотом Андронычем.

Бабы набились в лавку и давай костерить купца… Федот Андроныч даже не пробовал обороняться. Бабам на то и язык длинный дан, чтобы лаяться. После баб пришли мужики.

Они не ругались, спрашивали что почем, кряхтели, и Федот Андроныч тоже кряхтел, печально вздыхал, вел тихие речи:

— Совет, мужики, все спортил. Товар достать нет никакой возможности. Ради вас торгую. Мне это дело прибытку не дает.

А после обеда, от злости красный, примчался Клим Перепелка. Сверкая единственным глазом, с порога пошел в наступление:

— Последние соки с народа выпить наладился? Думаешь, на тебя управы не найдется? Я тебя, собачий сын, призову к революционному порядку!

— Чего пузыришься? Чего дурными словами обзываешь? Разберись, а уж потом дери глотку. Торговля — дело вольное. Хочешь покупай, не хочешь — уговаривать не стану, силком деньги из карманов выгребать не буду. И нечего тут разоряться, понапрасну глотку драть.

Климу особенно-то и крыть нечем. Покричал, погрозил и убежал. К посельге, конечно, побежал, куда же еще. В тот же вечер собрали мужиков. О чем там речь вели — Федоту, конечно, никто не докладывал. Но на другой день в лавку никто не заходил. Ни копеечки не наторговал Федот Андроныч. Потом до него слух дошел: мужики сделали складчину, свою лавку открыть думают, название ей хитрое придумал учитель — купиратив. Полдня ломал голову Федот Андроныч, разгадывая тайный смысл хитрого названия. «Купи» — это понятно, а вот что обозначает хвостик слова — «ратив»? Как ни бился, доискаться до смысла непонятного слова не мог.

Неделю просидел в лавке один-одинешенек, прямо как сыч в дупле. Все надеялся: не выйдет у мужиков с «купиративом», придут. Никто не пришел…

Через неделю узнал: привезли мужики из города кое-какого товаришку, посадили торговать учителеву дочку. Когда Федот Андроныч запирал лавку, руки не слушались, ключ не попадал в замочную скважину. Ударили, ироды, под дыхало — развевают по ветру счастье-богатство, нажитое неустанным трудолюбием.

Вечером приехал Виктор Николаевич. Где он был и чем занимался, Федот Андроныч не знал. В последние дни приказчик по тайным делам своим гонял лошаденок без милости. В этот день он был весел, насвистывал надоевшую Федоту Андронычу песенку. Выслушав жалобу купца на окаянство Совета, он махнул рукой.

— Об этом сейчас не стоит и говорить. Ждать осталось не долго.

— А что? Слушок есть?

— Уже не слушок. Но об этом узнаешь… Позови Савостьяна и Луку Осиповича. Сейчас подъедет Доржитаров.

Злых собак своих Федот Андроныч загодя запер в амбар, и люди собрались без лишнего шума. Вместе с Доржитаровым приехали Еши и Цыдыпка. Оба они без конца курили вонючие трубки, заполняя горницу богопротивным дымищем, и будто не замечали, что это не по душе хозяину.

Говорил Доржитаров:

— На западе под ударами чехов и русских войск Советы пали в доброй половине городов Сибири. Сейчас войска приближаются к Иркутску. На очищенной от большевизма территории создано временное сибирское правительство.

«Опять-таки временное, — подумал Федот Андроныч. — Когда же утвердится постоянное? Или до скончания веков будет такая катавасия?» Забывшись, Федот Андроныч недоверчиво хмыкнул, Доржитаров скосил на него узкие глаза.

— Власть большевиков у нас не продержится и месяца. С востока идет в наступление атаман Семенов, с юга, из степей Монголии — казачьи отряды. С запада, как я уже говорил, идут войска сибирского правительства. Аркан на шее Советов нашего края затягивается все туже. Но это не значит, что мы должны ждать, когда нам принесут освобождение. — Доржитаров замолчал, вопросительно взглянул на Виктора Николаевича. Тот поднялся.

— Поднять восстание мы можем через несколько дней. К сожалению, у нас еще не все готово. Выступить мы должны в одно время. Поэтому я считаю, что уже сейчас нам нужно объединить наши силы под командованием одного человека.

Доржитаров прикрыл узкие глаза, задумался и стал похож на медного бурятского бурхана.[14] По его лицу никак нельзя было догадаться, о чем он думает.

— Вы со мной не согласны? — спросил Виктор Николаевич.

— Хорошо, я согласен. Но… — Доржитаров улыбнулся, словно извиняясь. — Действуя под вашим командованием, бурятский отряд должен быть самостоятельной единицей. Один язык, одна вера. Я уеду в приграничные улусы. Связь будете держать с этими почтенными господами. — Доржитаров показал на Еши и Цыдыпа.

Еши лениво пошевелился. Цыдып, польщенный доверием, гордо выпрямился. Виктор Николаевич посмотрел на них, перевел взгляд на Доржитарова, и злая улыбка проползла по его губам. Федот Андроныч подумал: «Ишь ты, хитер, азиат. Должно, правду баил приказчик, что Доржитаров этот вместе с большевиками с радостью вышвырнул бы отсюда и всех русских».

Доржитаров, видно, понял, что о нем думают, перед отъездом постарался задобрить Федота Андроныча.

Подсел к нему, спросил сочувственно:

— Ты не болен? Выглядишь неважно…

— Заболеешь. Тут скоро с ума спятишь, не только что. Загубили мою торговлю распроклятые антихристы.

— Поезжай торговать в улусы. Все равно там никто не торгует.