Другой Петербург - Константин Ротиков

Дмитрий Павлович родился таким хиленьким, что его буквально приходилось укутывать ватой. Дядя собственноручно купал младенца в бульоне. Вырос мальчик в хорошенького, как куколка, юношу. Называли его «изделием Фаберже» за редкое изящество. Считался он болезненным, что не мешало ему заниматься конным спортом и даже входить в олимпийскую сборную России в 1912 году. Дмитрия Павловича по справедливости можно считать выдающимся деятелем отечественного спорта — им была проведена первая и единственная российская олимпиада 1913 года в Киеве. Близкая дружба его с Феликсом Юсуповым наверняка имела эротическую подкладку, по общим наклонностям юношей.

От большевистской расправы его спасло, как ни странно, участие в убийстве Распутина. Сосланный на персидский фронт, великий князь, узнав о событиях в Петрограде, поспешил перебраться через границу, отсиделся в Тегеране и оттуда выехал в Европу. С 1919 года он несколько лет считался любовником Коко Шанель… Это звучит примерно так же, как «жена Дягилева»: великая пользовалась мужчинами с той же непринужденностью, как богатые гомосексуалисты красивыми мальчиками. Законодательница мод, держа папиросу, говорила внуку Александра II: «Дмитрий, дайте огня». В 1926 году (финансовые соображения, несомненно, играли роль) Дмитрий женился на очень богатой и значительно его младшей американке Эмери. Они почти сразу разошлись, но остался плод брака — Пол Р. Ильинский, единственный реальный представитель романовской фамилии по мужской линии.

Да, раз уж вспомнили о Дягилеве и Коко Шанель. Подобно Мейерхольду, надорвавшемуся на постановке «Пиковой дамы», Дягилев потерпел катастрофу из-за «Спящей красавицы». Оказался полным банкротом в 1922 году, затратив уйму денег на грандиозную постановку балета в Лондоне. В это время он как раз познакомился с Коко у своей давней покровительницы и вдохновительницы Миси Серт. Шанель (почему-то попросив, чтоб он ничего не говорил Мисе) подарила ему чек на оплату всех долгов (что-то около 200 тысяч франков). Впрочем, сама женщина не бедная, она была подругой одного из богатейших людей своего времени, герцога Вестминстерского. Эта чета оплатила и достойные похороны Сергея Павловича, умершего практически без гроша…

Во владении великого князя Дмитрия Павловича перед революцией находился весь квартал на правой стороне Невского от Фонтанки до Троицкой улицы (Рубинштейна). Длинная узкая улица, ведущая к «Пяти углам», с несколькими домами хорошей архитектуры прошлого — начала нынешнего века; в их числе «дом Толстого» с прекрасной анфиладой дворов, соединенных гигантскими арками. Ныне славится Малый драматический театр, работающий в здании (д. 18), специально построенном в 1911 году для так называемого «Троицкого театра миниатюр». Разыгрывали здесь разные безделушки; любопытно, что хозяином театра был брат великого балетмейстера, А. М. Фокин.

Вспомнив о Михаиле Фокине (вот разительный пример: всю жизнь в балете, но убежденный гомофоб) — обратимся к другой стороне Троицкой улицы, к дому 13. С 1885 года зал в этом доме, по имени домовладелицы называвшийся «залом А. И. Павловой», сдавался под концерты и спектакли. В 1910 году, для благотворительного спектакля, организованного журналом «Сатирикон» (помните, там главный деятель Петруша Потемкин), М. М. Фокин поставил камерный балет «Карнавал» на музыку Р. Шумана. Легкие арабески, мягкий юмор немецкого романтика, капризная смена настроений — бакстовские фонарики в темной зелени кулис, пестрые костюмы, — это один из лучших балетов Фокина. Арлекина танцевал пластично-упругий Нижинский, а пантомимическую партию Пьеро исполнил Мейерхольд. Так что Троицкая была и в старину хорошо известна любителям прекрасного.

На углу Невского (д. 45) помещалась известная булочная-кондитерская Филиппова, в которой, согласно свидетельству очевидцев, можно было с 12 до 2 ночи найти «мальчишек из учащейся молодежи». Большим поклонником их считался некий «исследователь древних монастырей на Кавказе» Михаил Петрович Сабинин, засиживавшийся здесь допоздна.

Сведения, как понимает читатель, из неоднократно цитировавшегося доноса 1889 года. Много там фамилий, не оставивших в истории ни малейшего следа, да и со слов анонима можно узнать, разве что, какого возраста были «тетки» и чем интересовались в постели. Часто даже имени-отчества не известно. Но, чтобы не оставлять в читателе подозрения, будто от него что-то специально утаивают, добавим, к упоминавшимся выше, тех, кто вошел в сей уникальный памятник петербургской педерастии.

Федор Александрович Анненков, живший в Царском Селе — пятидесятилетний член Английского клуба (верный признак богатства и родовитости; вступить в этот клуб удавалось немногим, процедура голосования была сложна; женщины в клуб не допускались, но это обстоятельство абсолютно не определяло сексуальных наклонностей господ членов). Знакомился он преимущественно «с гимназистами, кадетами, лицеистами, правоведами и кантонистами», действовал открыто. Затем в списке идет двадцатилетний сын сенатора А. Д. Батурина, служащий в Волжско-Камском банке, очень красивый, не чуждающийся женщин и слывущий среди теток «кокоткой высокой марки». Биржевой маклер Герман Берг был женат, но в своем кругу звался Бергшей: «дама, любит солдат и молодых людей с большими членами». Подпоручик в запасе М. А. Бернов, двадцати пяти лет, служил в Казенной палате, любил, чтобы его «употребляли» молодые красивые люди высшего круга. «Богатый человек», ничего более о нем не известно, Блямбенберг жил с молодым человеком на содержании, Павлушей, и практикующих теток сторонился. Наоборот, вполне открыто действовал тридцатипятилетний портной-закройщик Бьерклюнд из магазина «Альберт» на Литейном. Двадцативосьмилетний актер-любитель Константин Богданов был богат и щедро платил молодым людям и солдатам, жил два года с Александром Налетовым, бывшим в большой моде. Далее в списке следуют: юнкер Тверского кавалерийского училища Вадбольский; солдат Кавалергардского полка Варгунин, «педераст за деньги, как активный, так и пассивный», пятидесятипятилетний делопроизводитель в Тюремном комитете Лев Александрович Величко, находившийся в хороших отношениях со своим начальником, Михаилом Николаевичем Галкиным-Враским; двадцатипятилетний фон-Визин, получивший богатое наследство; любитель солдат Конного полка провинциальный актер Михаил Михайлович Воробец-Сперанский (только из-за этого «Воробца» не полный тезка нашего законодателя, графа Сперанского); сорокапятилетний служащий Тульского банка Вернер, считавшийся «старой теткой и знатоком по части мужеложества»; двадцатидвухлетний артист балета Николай Людвигович Гавликовский, отдававшийся за деньги; начальник отделения в Городской Думе тридцатипятилетний Петр Иванович Данилевич, у которого были журфиксы по средам… Выделяется в общем ряду подполковник Георгий Петрович Раух, тридцати лет, служивший по особым поручениям в штабе 1-го армейского корпуса, член Императорского яхт-клуба, живший на Литейном, д. 5, среди теток считавшийся «Дон Жуаном». Этот Раух ввел, в частности, в избранный круг девятнадцатилетнего Дуденко и корнета-драгуна Василия Екимова, которых можно было «иметь за деньги на все лады». Ничем особенно не примечательны «употреблявшие молодежь из учащихся» отставной штабс-ротмистр Кирасирского полка Петр Николаевич Жданов, тридцати одного года, и тридцатипятилетний Ян Жук, который был «женат, аристократ, богат». Недавно приехавший из Москвы тридцатипятилетний Зайцев был «удивительно похож лицом на женщину» и ездил на балы и частные журфиксы в женских платьях. Тридцатилетний сын сенатора Катакази со своим любовником, «отставным казаком», устраивали как раз журфиксы по пятницам. Юный брат Катакази учился в корпусе и тоже «начинал развращаться». Упомянуты также пятидесятилетний отставной военный Засядка, предпочитающий юнкеров и солдат; Иванов, двадцати одного года, служащий в Городской Думе, «педераст за деньги на все лады»; двадцатипятилетний витебский помещик Корсак, живший с известным «Бергшей»; барон Краммер из министерства иностранных дел, конногвардейцы Леонтьев и Левашов, тридцатилетний закройщик Люстиг, увлекавшийся солдатами и пожилыми мужчинами. Теми же наклонностями отличался секретарь испанского посольства Ляс-Лянас, сам шестидесяти лет и любивший «людей постарше с бородами». Двадцативосьмилетний Сергей Иванович Маркелов, домовладелец и золотопромышленник, сын камергера, по словам осведомителя, «бывал всюду и действовал открыто», однако, вместе с тем, «боялся скандалов и вообще огласки и, чтобы избегнуть этого, готов на все». Жил он, кстати, здесь же на Троицкой, в собственном доме под номером 6.

Далее в списке юные «педерасты за деньги»: двадцатилетний музыкант Конного полка Милославский, семнадцатилетний учащийся Петропавловского училища Моос, двадцатилетний служащий Министерства путей сообщения Мякишев. Две «дамы», боявшиеся огласки и действовавшие «весьма скрытно»: богатый двадцатипятилетний князь Багратион-Мухранский и женатый тридцатипятилетний служащий Николаевской железной дороги Михаил Васильевич Набоков. Упомянутый любовник Богданова Александр Александрович Налетов, двадцати пяти лет, служил в канцелярии Капитула орденов. Пик его популярности был около 1887 года, а в 1895 году, как удалось выяснить, он уже скончался…