Совершеннолетние дети - Вильде Ирина

Дарка взглянула на подругу, глаза их встретились, и на миг показалось, что Санда не случайно советует запомнить эту истину. Но нет, Санда не могла знать, что у Дарки испортились отношения с Данком. И все же стоит запомнить эти слова: «Любовь приносит счастье, только когда и мы любим!»

Прощаясь, Дарка поцеловала удивленную Санду в щеку. Это был порыв благодарности, а за что — Санда и не подозревала.

Картошка, отравившая Дарке зимние каникулы, все еще, как призрак, нависала над Веренчанкой.

Настало лето. Налилась вишня. На вырубке за селом было красно от земляники. На выпасе появились шампиньоны. Сама природа, без помощи людей, спешила на помощь голодающему селу. Но люди хотели только картошки. Не могли дождаться Ивана Купалы, то есть седьмого июля, когда по старым неписаным законам можно без «греха» копаться в земле, выбирая молодую картошку, да и то лишь ранний сорт — «американку», а ее, кстати сказать, кроме отца Подгорского и войта, мало кто и посадил в этом году. Но что было людям до того! Большинство грешило уже давно, выкапывая из земли картофелины величиной с кукушкино яйцо.

Папа болезненно переживал: что же будет дальше? Подроют корешки у молодых, не набравших сил кустов, и урожай будет катастрофически мал. А ведь надо вернуть долг, прокормить себя и скот в течение года, оставить и на посадку.

Учитель всячески уговаривал людей, но его слова мало значили для голодающих. Их не интересовало будущее: будь что будет! Они понимали, что поступают плохо, но не находили в себе силы отказаться от этого.

Отец Подгорский прочитал проповедь о картошке. Ссылаясь на одному ему известные цитаты из священного писания, он стал доказывать, что есть недозрелую картошку не только вредно для здоровья, но и большой грех. Существует же притча о том, как человек перехитрил черта именно на картошке. А знают ли дорогие прихожане, что лебеда, например, вдвое-трое полезнее для организма, чем картофель, который не содержит в себе ничего, кроме крахмала и воды? Почему бы нам не попробовать это время перебиться лебедой, конечно, соответственно приправленной и заправленной?

Когда отец Подгорский произнес эти слова, в церкви произошло нечто небывалое. Чей-то звонкий, молодой голос крикнул на весь храм:

— Мы уже пробовали лебеду, теперь ваш черед, отче!

Отец Орыськи побледнел так, что даже губы пожелтели, но проповедь не прервал, а только переменил тему.

Все воскресенье и весь понедельник в селе только и было разговоров что о проповеди.

Папа вроде бы и сочувствовал священнику, но — Дарка это отлично заметила! — втайне был рад.

Однажды после полудня Дарка, подвязывая в саду георгины, заметила, что через огород напрямик, мимо подсолнухов, приближается женская фигура в белом. Сперва Дарка приняла ее за дочку арендатора, которая тоже училась в Черновицах и заходила иногда к Поповичам одолжить книжку. Дарка бросила работу и побежала навстречу гостье. Но это была не Эти, а сестра Данка Ляля.

Она ни крошечки не изменилась с прошлого года, лишь новая прическа с локонами на ушах и модное венское платье делали ее неузнаваемой.

Прежде всего Дарка подумала, что Лялю послал Данко. Эта мысль показалась ей такой правдоподобной, что у девушки перехватило дыхание.

Не в силах вымолвить слова, Дарка сделала вид, что любуется Лялиным туалетом. И было чем залюбоваться: поверх розового шелкового чехла наброшено элегантное платье-пенка, на ногах белые чулки, белые полотняные туфли с бантиками, на руках белые перчатки, а в дополнение ко всему сумочка из белого бисера и широкополая, тоже белая, соломенная шляпа с розовым бантом и веточкой блестящих, словно живых, черешен.

Никто, никто в Веренчанке не одевался так нарядно. Никто из местной интеллигенции не носил шляп, и Ляля казалась Дарке не живым человеком, а призраком, сошедшим с журнала мод.

Легко можно представить, что испытывала Дарка, стоя перед этой великосветской дамой, — босая, в грязном ситцевом платьице, которое она надевала специально для работ в саду.

— Даруся, как поживаем? — Ляля схватила Дарку за руки и прижала ее к своей надушенной груди. — Как вы выросли за этот год!

Дарку обдало запахом душистого горошка. Сходство Ляли с Данком было так велико, что девушке стало даже больно. Теперь она уже не думала, что Ляля явилась как посол от Данка.

Боже мой, те же удлиненные, зеленые, бархатистые, словно нежный молодой мох, глаза, тот же длинный породистый нос, те же четко очерченные, тонкие губы!

Дарка стояла растерянная, до слез взволнованная сходством между братом и сестрой, не зная, что говорить, что делать.

Но на этот раз бабушка оказалась настоящим дипломатом. Заняла Лялю Славочкой («А ну, покажи: где носик, где глазик?»), а Дарке подмигнула, чтобы та привела себя в порядок.

Мыться было некогда, Дарка надела туфли на пыльные ноги, быстро сменила платье, несколько раз провела щеткой по волосам и, на ходу очищая ногти от глины, выбежала в сад.

Ляля была слишком хорошо воспитана, она не заметила Даркиных пыльных ног, ни грязных рук.

По-украински сестра Данка говорила неважно, к тому же с иностранным акцентом, но не это поражало в ней. Наоборот, это скорее придавало ей своеобразное очарование. Ляля, как и прежде, разговаривала, жестикулируя и смеясь одновременно. Она, как и в прошлом году, спрашивала и сама отвечала на вопросы.

— Я не могу, а вы можете? Не могу жить, как… ну, как это называется?.. Такая малюсенькая комнатка, где живут монахи?

— Келья…

— Вот… вот… я не могу жить, как в келье… без людей… без движения… без шума… В Вене мы каждую субботу ходим в концерт. Бесплатно, как студенты музыкальной школы. А здесь я уже две субботы без концертов… Так дальше, право, нельзя. Мы сами должны устроить концерт. Вы на каком инструменте играете?

Со стороны Ляли было бы очень мило поинтересоваться этим, если бы она не позабыла прошлогоднюю историю с Даркиной музыкальностью.

К счастью, Ляля тут же перескочила на другую тему:

— Моя мама привезла меня в село пить козье молоко, чтобы я хорошенько поправилась за каникулы. Она, бедняжка, не понимает, что меня может поправить не молоко, а компания… движение… шум. Я говорю: «Данко, давай делать что-нибудь, а то я сойду с ума…»

«Значит, он уже в Веренчанке, — в Даркином сердце вспыхнула свечечка и тотчас осветила все мысли, все чувства, — он здесь…»

— Я говорю Данку: «Ты собирай парней»… — Уловив улыбку на губах Дарки, Ляля весело рассмеялась: — Ой-ой!.. Верно, не так сказала? Как будет правильно? Как литературно правильно назвать неженатого мужчину? Парень? Нет? Нехорошо? Надо говорить «молодой человек», да?

— Нет, просто «юноша».

— А почему не парень? Парень — это кавалер, да?

— Да, но это больше относится к деревенским…

— Ага, понимаю… понимаю! А мне нравится слово «парень»… Оно такое солидное. Я говорю Данку: «Организуем театр или концерт или пойдем на прогулку». Куда здесь можно пойти? Что здесь есть такого… сверх… необычайного?.. Нет? Ничего? Ах, это ничуточки не мешает! Мы придумаем, если нет! Вы знаете, что мы можем сделать? Мы можем сказать… что на каком-нибудь месте, например, когда-то, давным-давно, шел бой между нашими князьями и турками. Кто нам мешает? Мало ли тут всяких боев было? Ха-ха-ха! Все равно, был он или нет. Я вообще не верю историкам… Грундзахе [42]— была бы причина для прогулки… Я слышала, вы только подумайте, что Софи вышла замуж… Жаль… такая милая девушка, и вдруг — замуж… Вы не считаете, что это немножко смешно — выходить замуж? Подумайте — вдруг менять свою фамилию, чужую даму называть «мама», чужому господину говорить «папа». Ха-ха-ха! Да и вообще это просто смешно! Ну, одевайтесь, и пойдем к Подгорским.

У Дарки кровь прилила к лицу. Как же ей еще одеваться? Ляля поняла свою бестактность и мигом постаралась загладить ее:

— Это я так сказала, чтобы посмеяться над собой… Вы одеты стильно, так должна одеваться каждая элегантная дама в селе. Это я ох и раззява!.. Правильно я сказала «раззява»? Так надо говорить? Раззява. Я не подумала, что Веренчанка — не Вена… Поглядите, как смешно я выгляжу! Еще и шляпу надела на голову, ха-ха-ха!.. Фу! — Она сбросила шляпу с головы и повесила ее на руку, как корзинку. — А как там Орыся?