Толкователи (сборник) - Урсула Ле Гуин

«Они все хотят использовать меня, а я пережил свою полезность», – подумал он. И мысль эта озарила его изнутри, как сноп солнечных лучей. Он все время верил, что есть что-то, что он мог бы сделать. Но не было ничего.

Это была своего рода свобода.

Неудивительно, что он и Метой поняли друг друга без слов и сразу. К двери подошел задьйо Тэма, чтобы отвести его вниз. Снова в комнату стайной собаки. Всех с замашками вождей влекла эта комната, ее суровый мужской дух. Теперь его там ждали лишь пятеро: Метой, два генерала и еще двое в ранге реги. Доминировал надо всеми Банаркамье. Он покончил с вопросами и был настроен отдавать приказы.

– Завтра мы уходим отсюда, – сказал он Эсдану. – Вы отправитесь с нами. У нас есть доступ в голосеть Освобождения. Вы будете говорить за нас. Вы скажете правительству легов, что Экумена знает про их планы использовать запрещенное оружие, и предупредите их, что за подобной попыткой последует мгновенное и ужасное возмездие.

У Эсдана покруживалась голова от голода и бессонницы. Он стоял неподвижно – его не пригласили сесть – и смотрел в пол, опустив руки по бокам. Он прошептал еле слышно:

– Да, хозяин.

Голова Банаркамье вздернулась, глаза сверкнули.

– Что вы сказали?

– Энна.

– Да кто вы, по-вашему?

– Военнопленный.

– Можете идти.

Эсдан вышел. Тэма пошел за ним, но не направлял и не останавливал. Он пошел прямо на кухню, откуда доносилось звяканье кастрюль, и сказал:

– Чойо, дай мне что-нибудь поесть.

Старик, съежившийся, трясущийся, что-то мямлил, извинялся, ворчал, но положил перед ним немного сушеных фруктов и кусок черствого хлеба. Эсдан сел к столу для разделки мяса и жадно принялся за еду. Он предложил Тэма присоединиться, но тот сухо отказался. Эсдан съел все до последней крошки. Потом прохромал из кухни к боковой двери на большую террасу. Он надеялся увидеть там Камзу, но терраса была пустой. Он сел на скамью у балюстрады над продолговатым прудом, отражавшим небо. Тэма стоял на посту неподалеку.

– Вы говорили, что невольники в таком месте – прихвостни врагов, если они не присоединились к Восстанию, – сказал Эсдан.

Тэма стоял неподвижно, но слушал.

– А вам не кажется, что они просто не понимали происходящего? И до сих пор не понимают? Это проклятое место, задьйо. Здесь свободу трудно даже вообразить.

Молодой человек некоторое время подавлял желание ответить, но Эсдан продолжал говорить, нащупывая хоть какой-то контакт с ним. Внезапно что-то в его словах вышибло пробку.

– Постельницы, – сказал Тэма. – Трахаются с черными каждую ночь. Все они трахнутые. Блудни легов. Рожают черных щенят, дахозяин, дахозяин. Вы сказали: они не знают про свободу. И не узнают. Нельзя дать свободу таким, которые дают черным себя трахать. Они гнусь. Грязь, и их не отмыть. Насквозь пропитались черным семенем. Семенем легов!

Он сплюнул на террасу и утер рот.

Эсдан сидел неподвижно, смотрел на воду пруда за нижней террасой, на вековое дерево, туманную реку, дальний зеленый берег. «Здоровья ему и благого труда, терпения, сострадания, душевного покоя. Какая была от меня польза? Хоть какая-то? Все, что бы я ни делал, никогда не приносило пользы. Терпение, сострадание, душевный покой. ОНИ ЖЕ ТВОИ ЛЮДИ…» Он посмотрел вниз на густой комок слюны на желтой плитке террасы. «Глупец! Верить, что ты можешь кому-то дать свободу. Вот для чего существует смерть. Выпускать нас из клетки-укоротки».

Он встал и молча захромал в дом. Молодой человек последовал за ним.

С наступлением сумерек зажегся свет. Наверное, они допустили старого Саки к генератору. Предпочитая вечерний сумрак, Эсдан выключил свет у себя в комнате. Он лежал на кровати, когда в дверь постучали и вошла Камза с подносом.

– Камза! – сказал он, вставая, и обнял бы ее, если бы не поднос. – А Рекам?

– С моей мамой, – прошептала она.

– С ним все хорошо?

Кивок затылком. Она поставила поднос на кровать. Стола ведь не было.

– С тобой все хорошо? Будь осторожна, Камза. Если бы я мог… завтра они уйдут. Держитесь от них подальше, если сумеете.

– Я держусь. Безопасность с вами, хозяин, – сказала она своим тихим голосом.

Он не понял, вопрос это или пожелание, грустно пожал плечами и улыбнулся. Она повернулась к двери.

– Камза, а Хио?

– Она с этим. В его постели.

После паузы он сказал:

– Есть вам, где спрятаться?

Он опасался, что люди Банаркамье перед уходом могут убить тут всех за «коллаборационизм» или чтобы замести свои следы.

– У нас есть яма, куда уйти, как вы говорили.

– Отлично. Уйдите туда, если удастся. Исчезните! Не попадайтесь им на глаза.

– Я буду держаться крепко, господин.

Она уже закрывала дверь, когда стекла в окнах задрожали от звука приближающегося летательного аппарата. Они замерли – она у двери, он около окна. Крики внизу, снаружи, топот бегущих ног. С востока приближалось несколько летательных аппаратов.

– Гасите свет! – крикнул кто-то.

Люди выбегали к аппаратам на газоне и террасе. Окно вспыхнуло слепящим светом, воздух сотрясся от оглушительного взрыва.

– Со мной! – Камза схватила его за руку и потащила за собой в дверь, по коридору и в дверь для слуг, которой он прежде даже не замечал.

Он проковылял, как мог быстрее, вниз по крутым каменным ступенькам, по узкому коридору, и они оказались среди лабиринта конюшен. Едва они вышли, как серия взрывов сотрясла все вокруг них. Под сокрушающий грохот и всплески огня они пересекли двор – Камза все еще тянула его за собой с полной уверенностью, а потом они юркнули в одну из кладовых в конце конюшен. Гана и старый невольник как раз поднимали крышку люка. Все четверо спустились в подвал – Камза одним прыжком, остальные медленно и с трудом по деревянной приставной лестнице. Особенно трудно спуск дался Эсдану, и он неуклюже, всей тяжестью наступил на сломанную ступню. Спускавшийся последним старик закрыл за ними крышку люка. У Ганы был фонарик, но она включила его лишь на минутку, осветив большой низкий подвал с земляным полом, полки, арку прохода в соседнее помещение, груду деревянных ящиков и пять лиц – проснувшийся малыш, как всегда, беззвучно смотрел из платка, привязанного к плечу Ганы. Потом тьма. И на некоторое время безмолвие.

Они нащупали себе по ящику и сели во тьме, кто где.

Послышались новые взрывы, словно бы вдалеке, но земля под ящиками и тьма задрожали. И они задрожали вместе с ней.

– О Камье! – прошептал кто-то.

Эсдан сидел на пошатывающемся ящике, и кинжальные удары боли в его ступне сливались в одно жгучее жжение.

Взрывы. Три. Четыре.

Тьма обладала консистенцией густой жижи.

– Камза, – прошептал он.

Она что-то прошептала. Где-то рядом с ним.

– Благодарю тебя.

– Ты сказал: прячьтесь, и мы поговорили про это место, – прошептала она.

Старик дышал со всхлипывающим хрипом и часто откашливался. Было слышно и как дышит малыш – тихий неровный, почти прерывистый звук.

– Дай его мне. – Это был голос Ганы. Значит, она отдала малыша матери.

– Потом, – прошептала Камза.

Старик заговорил неожиданно и громко, заставив их всех вздрогнуть.

– Тут воды нет!

Камза шикнула на него, а Гана прошипела:

– Не кричи, глупый.

– Глухой, – шепнула Камза Эсдану с легким намеком на смех.

Если у них тут нет воды, прятаться они могут лишь ограниченное время – ночь, следующий день. А для кормящей женщины и этот срок может оказаться слишком долгим. Камза думала о том же, что и Эсдан. Она сказала:

– Как мы узнаем, выйти или нет?

– Рискнем, когда будет надо.

Наступило долгое молчание. Было трудно смириться с тем, что к такой тьме глаза привыкнуть не могли, что ты ничего не увидишь, сколько бы ни просидел здесь. И было холодно, как в пещере. Эсдан пожалел, что на нем нет шерстяной рубашки.

– Ты его грей, – сказала Гана.

– Я грею, – прошептала Камза.

– Эти, они невольники? – шепнула ему Камза.

Она сидела где-то совсем близко от него, где-то слева.

– Да. Освободившиеся невольники. С севера.

– Как старый господин умер, сюда много всяких приходило. Солдаты из армии. А вот невольников прежде не было. Они застрелили Хио. Они застрелили Вея и старого Сенео. Он не умер, но он застрелен.

– Их, наверное, привел кто-то из полевого поселка, показал им, где дозорные. Но они не могли отличить слуг от солдат. Где вы были, когда они пришли?

– Спали. На кухне. Все мы, домашние слуги. Все шесть. Этот человек стоял там, как восставший мертвец. Он сказал: «А ну лежать! Чтоб волосок не шевельнулся!» И мы лежали. Слышали, как они стреляли и кричали по всему дому. Владыка милостивый! Я очень боялась. Потом стрельбы больше не было, а этот человек вернулся к нам, наставил свое ружье на нас и отвел нас в старый домашний поселок. Они заперли за нами старые ворота. Как в прошлые дни.

– Зачем они это делали, если они невольники? – произнес во тьме голос Ганы.