Толкователи (сборник) - Урсула Ле Гуин

Урсула Ле Гуин

Толкователи

Ursula K. Le Guin

FOUR WAYS TO FORGIVENESS

OLD MUSIC AND THE SLAVE WOMAN

THE TELLING

SOLITUDE

THE MATTER OF SEGGRI

UNCHOSEN LOVE

MOUNTAIN WAYS

THE BIRTHDAY OF THE WORLD

Copyright © Ursula K. Le Guin. All rights reserved.

This edition published by arrangement with Curtis Brown, Ltd. and Synopsis Literary Agency

Иллюстрации и иллюстрация на обложке Сергея Григорьева

© В. Старожилец, перевод, 2016

© И. Тогоева, перевод, 2016

© С. Трофимов, перевод, 2016

© О. Васант, перевод, 2016

© И. Гурова (наследник), перевод, 2016

© И. Полоцк (наследники), перевод, 2016

© А. Новиков, перевод, 2016

© Д. Смушкович, перевод, 2016

© С. Григорьев, иллюстрации, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2016

Издательство АЗБУКА®

Четыре пути к прощению

Предательства

«На планете О не было войн в течение последних пяти тысяч лет, а на Гезене войн не знали вообще никогда», – прочла она и отложила книгу, чтобы дать отдых глазам. К тому же последнее время она приучала себя читать медленно, вдумчиво, а не глотать текст кусками, как Тикули, всегда моментально сжиравший все, что было в миске. «Войн не знали вообще» – эти слова вспыхнули яркой звездой в ее мозгу, но тут же погасли, растворившись в беспросветных глубинах скептицизма. Что же это за мир такой, который никогда не видел войн? Настоящий мир. Настоящая жизнь, когда можно спокойно работать, учиться и растить детей, которые, в свою очередь, тоже смогут спокойно, мирно учиться и работать. Война же, не позволяющая работать, учиться и воспитывать детей, была отрицанием, отречением от жизни. «Но мой народ, – подумала Йосс, – умеет только отрекаться. Мы рождаемся уже в мрачной тени, отбрасываемой войной, и всю жизнь только и делаем, что гоняемся за миражами, изгнав мир из дома и своих сердец. Все, что мы умеем, – это сражаться. Единственное, что способно примирить нас с жизнью, – наш самообман: мы не желаем признаваться себе, что война идет, и отрекаемся от нее тоже. Отрицание отрицания, тень тени. Двойной самообман».

На страницы лежащей на коленях книги упала тень от тучи, ползущей со стороны болот. Йосс вздохнула и прикрыла веки. «Я лгунья», – сказала она сама себе. Потом снова открыла глаза и стала читать дальше о таких далеких, но таких настоящих мирах.

Тикули, который дремал, обвернувшись хвостом, на солнышке, вздохнул, словно передразнивал хозяйку, и почесался, сгоняя приснившуюся блоху. Губу охотился; об этом свидетельствовали качающиеся то там, то сям макушки тростника и вспорхнувшая, возмущенно кудахтающая тростниковая курочка.

Йосс настолько погрузилась в весьма своеобразные обычаи народов Итча, что заметила Ваду лишь тогда, когда он сам открыл калитку и вошел во двор.

– О, ты уже пришел! – всполошилась она, сразу ощутив себя старой, глупой и робкой (как всегда, стоило кому-то заговорить с ней; наедине с собой она ощущала себя старой, лишь когда была больна или очень уставала). Может быть, то, что она выбрала уединенный образ жизни, стало самым разумным решением в ее жизни. – Пойдем в дом.

Она встала, уронив книгу, подобрала ее и почувствовала, что узел волос вот-вот рассыплется.

– Я только возьму сумку и сразу пойду.

– Можете не торопиться, – успокоил ее юноша. – Эйд немного опоздает.

«Очень мило с твоей стороны позволить мне в моем собственном доме собраться не спеша», – мысленно вспыхнула Йосс, но промолчала, сдавшись пред чудовищным обаянием юношеского эгоизма. Она зашла в дом, взяла сумку для покупок, распустила волосы, повязала голову шарфом и вышла на небольшую открытую веранду, служившую одновременно крыльцом. Вада, сидевший в ее кресле, при виде Йосс вскочил. «Он хороший мальчик, – подумала она. – Пожалуй, воспитан даже лучше, чем его девушка».

– Желаю приятно провести время, – сказала она вслух с улыбкой, прекрасно понимая, что этим смущает его. – Я вернусь через пару часов, но до заката.

Она вышла за калитку и побрела по деревянным мосткам, извивавшимся по болоту, к деревне.

Эйд она не встретила. Девушка придет по одной из тропок в трясине с северной стороны. Они с Вадой всегда уходят из деревни в разное время и в разном направлении, чтобы никто не догадался, что раз в неделю они на пару часов встречаются. Их роман длился уже около трех лет, но они вынуждены были встречаться тайно до тех пор, пока отец Вады и старший брат Эйд не придут к согласию в старинной склоке о спорном отрезке земли, оставшемся не у дел от некогда тучных пашен корпорации. Этот крохотный островок в болоте сделал семьи смертельными врагами, и несколько раз уже почти чудом удавалось избегнуть кровопролития. Однако, несмотря ни на что, их младшие отпрыски по уши влюбились друг в друга. Земля была хорошей. А семьи, хоть и были бедны, обе стремились верховодить в деревне. Зависть не лечится. И ненависть тоже: все деревенские разделились на два лагеря. Ваде с Эйд даже и сбежать-то оказалось некуда: в других деревнях родственников они не имели, а для того чтобы выжить в городе, надо хоть что-то уметь. Их юная страсть попала в тиски вражды стариков.

Йосс случайно узнала их секрет с год назад: однажды, гуляя, по обыкновению, в тростниках, она наткнулась на маленький островок и лежащую в объятиях друг друга прямо на земле парочку; как-то раз она точно так же набрела на болотных оленят, притаившихся в травяном гнездышке, устроенном матерью-оленихой. Эти двое были так же смертельно перепуганы и так же очаровательны и стали умолять Йосс никому не говорить так смиренно и униженно, что у нее не оставалось другого выхода. Трясясь от холода, они цеплялись друг за друга, как дети; ноги Эйд были в болотной грязи.

– Пойдемте ко мне, – сухо сказала Йосс. – Ради всего святого.

И, развернувшись, пошла прочь. Парочка последовала за ней.

– Я вернусь через час, – так же сухо сообщила она, приведя их в свою единственную комнату с альковом для кровати. – Только простыни не пачкайте!

Этот час она кружила вокруг дома, проверяя, не ищет ли их кто-нибудь. Теперь же, год спустя, в то время как «оленята» наслаждаются любовью в ее крохотной спаленке, она уходит за покупками в деревню.

А вот отблагодарить ее им как-то не приходило в голову. Вада делал торфяные брикеты и запросто мог обеспечить благодетельницу топливом, не вызвав ни у кого ни малейших подозрений… Но они ни разу ей даже цветочка не подарили, хоть и оставляли всегда простыни чистыми и даже неизмятыми. Может, они просто были неблагодарными детьми? Да и за что им ее благодарить? Она всего-навсего дала им то, что они и так должны были иметь по праву молодости: постель, часок любви и немного покоя. Тут нет никакой ее заслуги, как, впрочем, и никакой вины в том, что никто другой не предоставил им этого.

Сегодня она собиралась зайти в лавку, которую держал дядя Эйд – деревенский кондитер. Когда Йосс приехала сюда два года назад, ее благие намерения придерживаться праведного воздержания в пище – горсточка зерна и глоток чистой воды в день – пошли прахом: от диеты из сухих круп у нее начался понос, а воду из торфяников было просто невозможно пить. Теперь она ела овощи, какие только удавалось купить или вырастить самой, и пила вино, привозимые из города соки и воду, которую продавали в бутылках. Кроме того, она постоянно пополняла запас сладостей: сушеных фруктов, изюма, жженого сахара и даже пирожных, которые пекли мать и тетка Эйд, – толстых галет, посыпанных толчеными орехами, сухих, ломких, но приторно-сладких.

Йосс набила сумку продуктами и задержалась, чтобы поболтать с теткой Эйд – смуглой, востроглазой маленькой женщиной, которая была вчера на поминках по старому Йаду и горела желанием поделиться впечатлениями.

– Эти люди, – имея в виду семью Вады, тетушка презрительно прищурилась и криво усмехнулась, – как всегда, вели себя по-свински: напились, задирали всех, безбожно хвастались, а потом заблевали всю комнату. Чего еще ждать от такой деревенщины!

Когда Йосс подошла к полке с прессой, чтобы взять свежую газету (вот и еще один нарушенный обет: она клялась читать лишь «Аркамье» и выучить его наизусть), в лавку вошла мать Вады, и все услышали, как «эти люди» (теперь уже семья Эйд) вчера вечером вели себя по-свински, хвастались напропалую, задирали всех и в конце концов заблевали весь дом. Йосс не только слушала – она расспрашивала обо всем до мельчайших подробностей, она буквально купалась в сплетнях.

«Как это глупо, – думала она, – сидеть на отшибе в болоте и молчать, как мышь под метлой! Что за идиоткой я была тогда, когда давала обет пить только воду и не произносить праздных речей. Я никогда, никогда не давала себе воли ни в чем! Я никогда не была свободной, да я и не заслуживаю свободы! Даже в своем преклонном возрасте я не могу отважиться поступать так, как действительно хочу. Даже потеряв Сафнан, я не решилась жить не так, как принято, а как хочется».