Дети Арбата - Анатолий Рыбаков

Иначе он ответить не мог. Отрицательная, даже сдержанная характеристика вызвала бы вопросы, на них ему нечего отвечать и незачем. ТогдаПанкратов был хороший парень, тогда Саше было пятнадцать лет, тогда и Шароку было пятнадцать лет, тогда он смотрел на все молодыми доверчивымиглазами. Он и сейчас смотрит доверчивыми глазами, вряд ли им нужен такой открытый, откровенный да еще с братом-уголовником.

Шарок и не подозревал, что именно этот его хороший, «искренний» отзыв о Саше Панкратове и решил его судьбу. На него, на Шарока, Березин перенес свое отношение к Саше, как и в Панкратове, увидел в Шароке хорошего, честного парня. Жестокая ошибка, она дорого обошлась потом Березину.

А пока он сказал:

— Мы обдумаем вашу кандидатуру. Но прежде вы сами должны решить: хотите вы у нас работать или нет? Это высокая честь, органы Чека — вооруженный отряд партии. Насильно никого не заставляем, откажетесь — в обиде не будем.

Он снова повернулся к Дьякову.

— Дайте товарищу Шароку свой телефон.

— Есть, — Дьяков привстал.

— Вопрос не решен, — сказал Березин, — и разговор остается между нами.

— Я понимаю, — ответил Шарок.

Почему именно он? Он среднийстудент, не отличник. И общественник средний — выполняет порученное дело. Видимо, такие средние и нужны.

Он пытался представить их разговор о себе. Березин будет сомневаться. Почему брат уголовник? Почему ходит по ресторанам? Наверное, тот, уголовник, тоже любил роскошную жизнь, вот и ограбил ювелирный магазин. Почему именно такого надо брать к нам? А Дьяков будет за Шарока, он остановился на его кандидатуре и должен защитить свой выбор. Что-то такое промелькнуло между ними, взаимное понимание, что ли. С ним бы Юра сработался.

А вот с Березиным…

— Бываете с отцом на бегах? — спросил Березин.

— Нет, не бываю.

Этот вопрос показался Юре самым неприятным. Они знают о нем все, они знают все обо всех. А он-то всегда боялся Будягина. Не Будягина надо бояться, Березина. Будягин известен, Березин нет, и все же Березин — главная сила. Обладая властью тайной, они стоят за спинами тех, чья власть на виду.

И Дьяков — тоже сила, хоть вставал при каждом обращении к нему Березина. Юра вспомнил свой первый разговор с ним, как основательно Дьяков тогда уселся на стул. Нет, не середнячков он выискивал в институте, зачем им середнячки. Выбор Дьякова уже точно сделан — он, Шарок, создан для этой работы, он, а не простодушный Максим Костин, не мягкотелый интеллигент Вадим Марасевич, не чересчур самостоятельный Саша Панкратов. У Шарока бы никто не вывернулся, перед ним никто бы не оправдался, он не верит ни в чью искренность — невозможно искренне верить во все это, и тот, кто утверждает, что верит, врет.

Все. Решение правильное. Надо довериться судьбе. Согласие он даст, а там пусть решают. Захотят — возьмут, не захотят — не возьмут. Именно там он будет в безопасности. Там его никто не тронет, они сами всех трогают.

Юра позвонил Дьякову и сказал, что решает вопрос положительно.

— Зайдите вечером, — сказал Дьяков.

С пропуском в руках Юра шел по длинному коридору, вглядываясь в номера кабинетов. Неужели он будет здесь работать?

Дьяков принял его в крохотном кабинете, но это был его кабинет, он сидел здесь, как хозяин. В военной форме, с тремя шпалами в петлицах гимнастерки. Как ни странно, военная форма шла ему, делала его тщедушную фигуру представительной.

— Правильно сделал.

Он обращался к нему на «ты», говорил приветливо, как со своим, вытащил из стола папку.

— Твое дело. Будем оформлять.

Юра чувствовал, что нравится ему.

— Слушай, Шарок, — сказал Дьяков, — прошлый раз ты назвал Панкратова, что он за парень?

— Ну, — Юра пожал плечами, — я уже рассказывал… В школе был секретарем комсомольской ячейки. Тогда он производил впечатление человека честного. К его недостаткам я бы отнес стремление выглядеть умнее других, более знающим, более осведомленным.

— Может, он и был более осведомленный?

— Возможно, — согласился Юра. Он все понял в теперь уже знал, что ему говорить. — Его дядя, Рязанов, начальник строительства. У нас в школе вообще учились дети многих ответственных работников. Панкратов бывал у них дома. Я бы про него сказал так: любил командовать, быть первым.

— То-то и оно, — серьезно проговорил Дьяков, — вот и натворил. И себя запутал, и хороших, честных ребят.

— Говорят, выпустил какую-то стенгазету.

— И это было, и по другой линии связи… Скажи, у кого из ответственных работников он бывал?

Интересуется Будягиным, но не называет — слишком большое имя. Юра тоже не назовет, такаяинформация пойдет не от него. В разговоре с Березиным он уже упомянул Лену, хватит!

— У нас учились ребята из Пятого дома, вот у них и бывал.

Дьяков покосился на Шарока.

— Заполнишь анкету и напишешь автобиографию… — И добавил весело: — Я думаю, мы с тобой сработаемся.

Юра сразу прижился в новых условиях, подошел этому учреждению, даже украсил его своей молодостью, приветливой улыбкой, открытым русским лицом, с возрастом оно приобрело некую скандинавскую правильность. Стройный, ловкий, он был к тому же сообразителен, деловит, сдержан — качества, оцененные и Дьяковым, и Березиным.

Покровительство Березина обеспечивало Шароку быстрое продвижение, но Юра опасался этого покровительства, боялся Дьякова. Березин высоко, он неделями не видит Юру и вспоминает о нем тогда, когда тот предстает перед его глазами. Дьяков рядом, может в любую минуту воспользоваться Юриной неопытностью и сломать. Березин — один, Дьяковых — много. Да и крючкотворство Дьякова было Юре ближе прямодушия Березина. Березин верил, Юра не верил ни во что. Дьяков притворяется, будто верит.

Но с Дьяковым надо быть начеку, интриган — Шарок сразу это сообразил и был настороже. Дьяков передал ему ряд людей, с которыми работал,среди них и Вику Марасевич.

Вот тебе и на! Вот так новость! И Вика значит…

Непонятно, случайно Дьяков передает ее или что-то знает об их отношениях?

На всякий случай Шарок сказал:

— Я с этой Викой Марасевич знаком, учились в одной школе. Я с ее братом в одном классе, она не то на класс старше, не то на класс младше, не помню уже.

Но Дьяков ничем не показал, известно ему об этом или нет, бесстрастно пояснил:

— Эта дамочка засыпалась на иностранцах, посмотришь ее досье, увидишь. Но у ее отца, профессора Марасевича, бывает Глинский, вот на эту связь ее и надо вывести. Принимать будешь на Маросейке. Ее день — вторник. 11 часов. Приходит точно, не опаздывает.

Вика действительно явилась точно в одиннадцать часов. Юра открыл ей дверь. Увидев Шарока, Вика попятилась назад к лифту. Она знала, что Юра работает в НКВД, но никак не предполагала, что именно он будет ее вести.

— Входи, входи, миленькая, не стесняйся, — Юра широко улыбнулся, — давно не виделись.

Он провел ее в комнату, любезно подставил стул, стройный и красивый в военной форме. Все на нем — ремень, кубики на гимнастерке, сапоги — новенькое, блестящее, сверкающее. Он олицетворял силу, власть, успех, говорил с ней дружелюбно, даже весело, как будто в этойее роли ничего особенного нет. И в том, что они встретились в такой ситуации, тоже ничего особенного нет.

Но, когда на следующую встречу Вика явилась в открытом летнем платье, плотно облегавшем бедра и ловким движением опустила бретельку, обнажив белое круглое плечо, Юра скользнул по нему безразличным взглядом, и, прямо глядя ей в глаза, сказал:

— Мы с тобой учились в одной школе и если целовались тайком, на переменках, то это никого не интересует. Ничего другого у нас с тобой не было. Ясно?

Она подняла бретельку и смущенно забормотала:

— Да, да, конечно.

В свое время Дьяков привлек к работе Вику потому, что появилась необходимость проникнуть в дом профессора Марасевича, вызванная, в свою очередь, делом Ломинадзе.

Глинский, сообщникЛоминадзе, посещает дом Марасевичей — не то земляк, не то родственник — и встречается там с иностранцами. Почему бы через них не осуществлять тайную связь со сторонниками Ломинадзе в зарубежных компартиях?

Такое, на первый взгляд неожиданное соображение позволяло создать версию,придать устойчивость зыбким показаниям Чера, подкрепить их именами людей, не имеющих прямого отношения к Коминтерну, косвенные связи придают делу объемность и убедительность. Любой факт весом, существенны даже ничтожные показания Вики, если связать их с версией,фамилия Глинского оказывается рядом с именами людей, о которых Чер, безусловно, вспомниткак о курьерах Ломинадзе. С другой стороны, жена Глинского — директор института, где существовало троцкистское подполье, возглавляемое ее заместителем Криворучко.