Притяжение страха - Анастасия Бароссо

В гуле, все-таки начавшегося урагана, совсем не слышно, как две женщины, понимая друг друга без слов, льют слезы в тягостном предчувствии чего-то неизбежного.

Глава 21

ПРОЗРЕНИЕ

— Ну, что? Ты восполнил силы?

— Боюсь, ненадолго…

— Так, в следующий раз, выпей побольше крови у кого-нибудь!

Он смотрит странно и недоверчиво. Словно младенец вдруг произнес формулу ядерной реакции.

— Ты такая кровожадная?

— Я же тебе говорила, что я чудовище…

— Даже, если это будет сеньор Мигель?

— Что ж… он сам виноват. Надеюсь, он съест перед этим хороший кусок говядины!

Она забыла, кто она. И поняла, что счастье — это когда ты не знаешь, кто ты. Или тебе это все равно.

Родители, Москва, тот, кто остался там, не пожелав разделить с ней эту поездку… дом, работа, друзья, неудачи, надежды — все это в прошлом… Какое сегодня число? Какой день? Сколько она уже здесь — неделю, месяц или несколько часов? Не важно.

Важно, что он сидит здесь, возвышаясь над ней в своем черном халате, широко распахнутом на груди, расслабленно откинувшись в кресле. И что она, совершенно голая, покоится на мягком ковре у его ног. Она задумчиво курит, периодически макая кончик сигары в вино. Оранжевое пламя камина плещется в ее бокале миллионами золотых рыбок.

А еще важно, что ветер все усиливается, с каждой ночью становясь холоднее. Так, что сегодня вечером, даже пришлось затопить камин. И серые облака несутся по темно-фиолетовому небу. И его пальцы, не холодные и не теплые, рассеянно ласкают ее подбородок, шею и рот, влажный от вина.

— Как долго ты живешь?

— По мне — так уже слишком…

Не стоило и надеяться. Ответа не будет. Опять. Как всегда, когда она хочет узнать что-то важное, вокруг чего крутятся ее мысли. От чего, она уверена, зависит и разгадка, и спасение и… жизнь.

— Но ты и вправду — бессмертен?

— Похоже, да…

У Карлоса явно веселое расположение духа. А в таком настроении он склонен шутить над серьезными вещами, обычно вызывающими в людях почтение. Такими, например, как тайны мироздания. Или вечность. Или — бессмертие.

— И тебя никак нельзя убить?

— Хочешь попробовать?!

— Нет… просто интересно. Ведь есть же способы…

— Осиновый кол? Серебряная пуля? Отсечение головы освященной сталью?

— Ну, вроде того…

— Не знаю, — он выразительно поднял брови, — не пробовал…

Дон Карлос легкомысленно пожал плечами. Но зато с очень серьезным видом прикоснулся к ее груди — так, что она невольно вскрикнула, прикрыв глаза от острого наслаждения.

— Значит — никак.

— Похоже на то.

— И нет никакого способа умереть? Никак и никогда?! Даже если ты сам захочешь…

Он отводит руку от ее тела. И сразу становится одиноко и тоскливо.

— Я, возможно, хочу уже давно…

— Прости… я не стремилась… тебя расстроить, просто…

— Есть существа… — Говорит он, словно не слышал сбивчивых извинений. Глядя на то, как вино в ее бокале играет красками в отсветах огня, — …их очень мало. То есть они крайне редки. Существа с таким составом крови, что если я выпью ее, то гарантированно перестану быть.

— Значит, если когда-нибудь тебе встретится такое существо, и ты его… укусишь — то…

— Да, — уверенно кивает он:

— …но штука в том…

— В чем?

— Нужно еще, чтобы я захотел его укусить.

Тишина, воцарившаяся в комнате после этого исчерпывающего ответа, нарушается лишь потрескиванием дров в камине. И звуками поцелуев, которыми они обмениваются, забыв обо всем остальном.

— Да! Я принес тебе подарок!

— Еще один?

Ей вполне достаточно ключа, который висит на шее, на шелковом шнурке, как ошейник, привязывая ее к хозяину.

Но на этот раз это нечто другое. Он дает ей коробку — глянцевый, серебристый картон почти ничего не весит. Юлия развязывает ленту, крест-накрест перетянувшую подарок, с любопытством приподнимает легкую крышку… О, да!

Там, уложенное в виде какого-то экзотического цветка, бесподобное, ало-красное, переливающееся тончайшим шелком платье.

— Это твое, — говорит дон Карлос, ликующе улыбаясь, — теперь у тебя есть свое вампирское платье…

Он торжественно зашнуровывает ей на спине атласный корсет. И струящиеся, в пол, многочисленные слои шифона превращают юбку в некое подобие хвоста райской птицы.

— Это не платье…

Она кружится у зеркала, потемневшего от времени, с розоватой амальгамой. И слои юбки разлетается вокруг нее, словно она плывет в колеблющемся море прозрачной крови.

— Не платье, а мечта маленькой девочки, представляющей себя принцессой!

— Ты такая и есть.

Он целует ее в макушку. Но она вдруг вырывается, увидев еще свертки, наваленные горкой на кровати. Разворачивает хрустящую бумагу.

— Еда! Что же ты сразу не сказал?!

— Ну, извини, я и слова вымолвить не успел, когда вернулся. Ты же… помнишь?

— Эгоист. Сам насытился, а я…

Она жадно, с аппетитом набрасывается на хлеб, фрукты и холодную, какую-то очень вкусную рыбу с необычным лимонным привкусом. И только тогда вспоминает свою сегодняшнюю попытку перекусить. И купание в бассейне.

— Почему ты загрустила?

От него ничего не скроется. Особенно — оттенки ее настроений.

— Знаешь, я тут наблюдала… одну сцену. Пока тебя не было… Ты ведь не оставил мне ничего поесть…

— Извини. Я исправился?

— Да, но…

— Что?

— Себастьян… и Стефания…

— А! — дон Карлос облегченно машет рукой. — Они часто ссорятся. Милые бранятся — только тешатся, так, кажется, в России говорят?

— А они, вообще, кто? Муж с женой или — брат с сестрой? Или жених с невестой?

— Ни то, ни другое, ни третье. Себастьян… Карлос замолчал, любовно глядя на то, как она ест, с блаженством облизывая липкие пальцы. Он поднес ей воды, но Юлия с набитым ртом отрицательно помотала головой.

— Он был наркоманом. Одним из многих потерянных мальчиков, променявших жизнь на иллюзию… Хотя, они просто острее других, провидят бессмысленность существования и хотят откусить хоть маленький кусочек пирога в этом карнавале страданий и горечи, называемом жизнью. Так вот, он был обычным наркоманом, правда, очень красивым…

— Да уж.

— …одним из тех, кто продавал мне кровь за деньги. Или за дозу.

Юлия поперхнулась, представив себе отчетливо, как мог происходить этот процесс. И ей пришлось запить кусок рыбы изрядной порцией вина.

— А Стефания?

— А Стефания была влюбленной в него девочкой.

— Она и сейчас такая.