Ближе некуда (СИ) - Леру Юлия

Она вздохнула.

— Вокруг каждого из нас существует магнитное поле, называемое аурой.

Я кивнула — уж об ауре на Земле знали все от мала до велика.

— Человеческие ауры не вредят друг другу, соприкасаясь, а ауры влюбленных даже усиливаются от взаимного обмена чувствами. Другое дело Терн. Его аура изначально настроена по-другому, а, влюбившись, он сделал ее в разы сильнее и мощнее.

Она заглянула мне в глаза и убедилась, что я ее внимательно слушаю.

— Я поняла, кто он такой, в тот самый день, когда его ранил тот злосчастный кабан. Ты сидела рядом с ним, рыдая от боли и любви, а он открыл глаза и увидел подле постели девочку, которая прочно вошла в его сердце. Он осознал свои чувства к тебе как раз в тот момент, когда я вошла в комнату. То, что я вижу вокруг людей — радуга, Одн-на, то, что я тогда увидела вокруг Терна, было подобно волнам черного цвета. Эта чернота вонзилась в твою радугу и стала пожирать ее так быстро, что еще мгновение — и ты лишилась бы у его постели сознания и остатков разума. Я попросила Пану отправить Терна в город, чтобы разлучить вас. Конечно, она не знала, в чем дело, но я внушила ей, что ты опасна для Терна, и вас надо держать друг от друга подальше. Я сказала ей, что если он женится на тебе, он умрет. Твоя мать присутствовала при разговоре. Когда Пана вышла, я рассказала ей всю правду.

— Какую правду, Ли-ра?

Она сцепила на столе руки и впервые за все время, что я ее знаю, отвела глаза, прячась от моего внимательного взгляда.

— Раса Терна называется вампирами, Одн-на. Такие как он питаются не просто аурами людей — они их убивают. И тех, кого любят, убивают быстрее всего.

Ли-ра посмотрела мне в лицо.

— Он пришел ко мне в день нападения джорнаков, милая. Он сказал, что сделает все, чтобы тебя спасти. И я сказала ему, что чтобы тебя спасти, мало разлюбить тебя. Если он хочет по-настоящему исправить то, что уже натворил, он должен тебя возненавидеть.

ГЛАВА 28

Я попросила у Ли-ры пару дней передышки. Мне надо было прийти в себя после услышанного, расставить по местам чувства, мысли и сомнения. Уже на следующее утро, собравшись и захватив с собой еды и воды на пару дней, я ушла из дома в лес. Ловушки на бобров проверять было еще рано, но меня это не остановило. Пройдусь, развеюсь. Сделаю пару кругов по запретному лесу, добреду до волчьих нор, пройду вдоль реки до деревни, где живет Трайн. Я знала эти места очень хорошо — я здесь выросла, здесь подстрелила первого оленя, здесь впервые столкнулась в жестокой схватке с рысью. Шапка из рысьего меха до сих пор служила мне верой и правдой.

Ноги сами несли меня, а в голове бушевала буря. Сердце разрывалось между желанием пойти к Терну и сказать ему о том, что я все знаю, и страхом — а вдруг ему это признание не нужно, вдруг он и вправду меня ненавидит, вдруг и вправду смог заставить себя разлюбить.

Я вспомнила, как он обнял меня на пороге своего дома, когда Пана рассказала мне о том, что смерть моя в Миламире была подстроена, и как резко и испуганно прозвучал ее голос, когда она попросила его: «Терн. Терн, прошу тебя». Ли-ра упомянула, что Пана тоже знает, кто такой Лакс — когда ее сын пришел в себя, и она оказалась готова встретиться со своей судьбой лицом к лицу, Ли-ра поведала ей всю правду. Пана поверила сразу. Она знала с самого начала, что ее ребенок — не такой как все, знала, что ей уготован одинокий жребий матери этого ребенка — свидетельницы его боли, страданий и отчаяния.

Клиф держал ее за руку, когда Ли-ра обстоятельно рассказывала о том, что произойдет, если Терн не будет держаться от меня подальше.

Его аура вырастет настолько, что поглотит мою. Я начну болеть, чахнуть день за днем, лишаясь естественной защиты, а Терн, наоборот, будет чувствовать себя все сильнее и сильнее. Когда моя аура исчезнет, я умру. Его же поле, поглотив мое, станет настолько сильным, что сможет воздействовать на поля других людей. Он сможет питаться от них так же, как питался от меня, и для этого ему не нужна будет любовь.

Когда я умру, ему уже ничего не будет нужно.

Пана и Клиф выслушали приговор стойко. Не знаю, что происходило в тот день у них дома, но вскоре после выздоровления Терн был отправлен в город, учиться наукам. Арка рыдала у меня на плече, а потом рыдала и я, уткнувшись носом в подушку и с горечью осознавая, что не имею права — на тоску, на слезы, на чувства.

Но и теперь, когда я все знала, когда я знала, что Терн любил меня и готов был пойти для меня на все, ничего не изменилось.

Ничего.

Я проверила ловушки — в одну попался крупный бобр, четыре другие пока были пустые. Вытащив бобра из ловушки, я присела рядом и перекусила — кусок хлеба, рыба, вода. С востока надвигалась темная туча — скорее всего, не сегодня — завтра должна была нагрянуть буря. Я ушла от дома не так далеко, но возвращаться не намеревалась. Рядом с волчьими норами есть большой охотничий дом, с печкой и двухъярусной кроватью, можно будет остаться там. Не могла я видеть лицо матери, которая, оказывается, все знала. Не могла слышать ее голос, тихий и полный вины. Она должна была мне сказать. Если бы я узнала раньше…

Я подняла голову, услышав хруст ветки под чьей-то ногой. Оглядевшись по сторонам, я увидела лося, вышедшего из леса. Грациозное животное посмотрело на меня с невозмутимостью йога, развернулось и снова исчезло в сплетении ветвей. В лесу я почти ничего не боялась. Близость к волчьим норам играла на руку — притворщики ревностно охраняли свою территорию, и даже если я наткнусь на одного из них, опасности не будет. притворщики знали по запаху каждого деревенского жителя. Волчата часто охотились с нами, иногда мы даже играли с теми, кто еще ни разу не обратился, устраивали шуточную возню на снегу, даже позволяли вцепиться себе в рукав. После первого обращения, когда волчата впервые становились людьми — в этом мире притворщики рождались волками — уже следовало быть поосторожнее. Человеческая природа накладывала свой отпечаток на характер: притворщики становились более агрессивными, более злыми, иногда могли просто не подпустить к добыче, которую еще малым лунокругом ранее делили поровну с людьми. Тогда пути волчат и человеческих детенышей расходились.

Я не надеялась наткнуться здесь на волков, так что бояться нужно было только хищников поменьше. Даже медведи не рисковали заходить на территорию, отмеченную первым притворщиком стаи, благо огромный запретный лес мог накормить едой всех животных, не создавая им проблем. Только рыси не уважали чужих запретов и не делали своих. И, если выбирать между озлобленным волком и обезумевшей от ярости кошкой, я бы чаще всего выбрала волка. К счастью, с волками сражаться мне не приходилось. Только бок о бок — в тот день, когда на деревню напали джорнаки.

Я прикинула вес пойманного бобра в единицах веса обоих знакомых мне миров. Сорок шесть лотуриев — около двадцати килограммов. Отличная добыча. Я уложила тушу на санки и, привязав ее веревкой, чтобы не слетела, направилась выше, в гору.

Короткий зимний день уже клонился к закату, когда я забралась на холм, с которого открывался чудесный вид на волчьи норы, прилепившиеся к склону горы и на лес, уходящий далеко на север. Я почувствовала себя совсем как в тот последний день на Земле — готовой к полету, оттолкнулась от склона палками и, пригнувшись, понеслась вниз, открыв глаза навстречу ветру.

Но и Одн-на не очень здорово владела лыжами. Уже на первом камне я подпрыгнула, споткнулась, крутанулась в воздухе и приземлилась прямо в снег лицом, ахнув от пронзившей руку боли. Опершись на кисти, я приподнялась и встала на ноги, ругая себя на чем свет стоит. В перчатке была дыра, через которую сочилась кровь. Стащив ее, я увидела небольшую, но болезненную ссадину на ладони, а замотать ее мне было нечем. Придется, видимо, как и планировала, идти к охотничьему дому, перевязать руку и обработать ее, чтобы не занести инфекцию. Уж что-то, а инфекция была мне знакома.

Я промыла рану снегом и надела перчатку со здоровой руки. Если я не хочу, чтобы через час ко мне прибежали все хищники округи, мне надо добраться до дома и перевязать ее, как положено.