Адаптация - Валерий Былинский

Мне стало жутковато. Холод прошел по моему лицу. Я чувствовал, что с этой женщиной я распрямляюсь. И почему она утверждает, что мы не будем жить вместе? Буквально в несколько секунд я почувствовал, что стал невероятно силен – будто прямо сейчас, пренебрежительно и вальяжно управляю всем миром.

– Я бы добавила к этим словам знаешь что? – услышал я голос Лизы, – вернее, перевела бы их для людей знаешь как? «Не бойся, ты будешь убивать человека», – вот что сказал он. Потому что, а если бы на его месте была женщина? Я, например? Хотя, – опустила она голову, – я, честно говоря, не знаю, сказала бы я что-то такое на его месте…

Мы помолчали.

– У тебя… были еще мечты? – наконец сипло сказала она.

– Да.

Она молчала, не поднимая глаз.

– Была еще вот такая мечта… Когда я понял, что навсегда стал взрослым, то снова захотел стать ребенком.

– Это, наверное, сделает Бог, – кивнула, не поднимая глаз, Лиза, – если, конечно, после смерти наши души влетят в другую женщину и мы снова родимся и станем детьми.

– Я бы очень хотел снова пожить ребенком. Пусть даже девочкой, а не мальчиком, все равно.

– И я, – подняла она голову. – И мне. А о каких ты женщинах мечтал?

– Что?

– Ну, о каких женщинах ты мечтал в школе или когда, например, мужчиной стал? – Она смотрела мне в глаза. – Вы ведь всегда мечтаете о каком-то особом типе женщины, с которой хочется переспать: тело, внешность…

– Откуда вдруг такие сведения? – усмехнулся я.

– Мне брат двоюродный рассказывал. Выпил один раз и рассказал, что у каждого мужчины есть свой недоступный тип женщины, с которой он мечтал бы переспать. Не жениться, а именно переспать. Вот он сначала мечтал со своей учительницей, а потом с китаянкой или японкой. А ты? Кто-то с культуристкой хочет, с негритянкой. А у тебя?

– Это… не у всех, наверное, есть.

– Слушай, давай без наверное. Мы же договорились говорить правду! Итак, я вся внимание.

– Нет.

– Что – нет?

– Об этом я рассказывать не хочу, – сказал я.

– Как? Как… – она подняла брови в весело-гневном удивлении.

– Это моя тайна и умрет она со мной, хоть ты и переживешь меня на несколько секунд, Лиза. Выдавать тайны мы не договаривались. Так что извини. Эту тайну ты у меня и под пыткой не вырвешь.

– Ладно… – откинув назад голову с рассыпавшимися волосами, Лиза как-то немного искусственно рассмеялась. – Я подумаю над каким-нибудь особенно страшным способом пытки, чтобы узнать твою тайну.

– А о чем ты мечтала? – спросил я.

– У меня все проще, – пожав плечами, сказала она. – Я еще с детского сада мечтала полюбить мужчину. Ну вот, выросла и полюбила.

– Кого? – несколько глупо спросил я.

Лиза, слегка наклонив голову, посмотрела на меня и сделала один свой глаз большим, а второй – маленьким. При этом она не особенно улыбалась.

– Я – полюбила – тебя, – четко разделяя слова, сказала она. – И чего я не буду делать, так это стесняться своей любви.

Способ вернуться в рай

В воскресенье Лиза уговорила меня поехать покататься по реке на прогулочном катере. Я не хотел этого делать, потому что за годы жизни в Москве окончательно убедил себя, что все туристические места здесь лишены поэтического обаяния в отличие, например, от Петербурга. Старый Арбат, Красная площадь, Тверская, Чистые пруды – эти старинные районы столицы утратили атмосферу созерцательного покоя. Но Лиза почти взмолилась, заявив, что никогда еще не каталась ни на одном речном трамвайчике ни на одной реке мира.

Ладно.

На машине мы доехали до Киевского вокзала, спустились на пристань, купили билеты и сели на отходящий катер.

Было еще утро, любителей покататься по Москве-реке в этот час было совсем мало. Мы сидели в открытом кафе на палубе, смотрели на проплывающий мимо берег.

– Мужчины, повзрослев, сохраняют детское восприятие жизни, а женщины еще девочками смотрят на мир с подлой трезвостью, – вспомнил я вычитанные когда-то слова жены Мандельштама.

– Хорошее наблюдение, – сказала Лиза, – я с ней почти согласна. Только женщины не сразу такие уж подло-трезвые, они такими постепенно становятся. Знаешь, к чему я? К тому, что я тоже не исключение из общего правила. Это сейчас я такая умная и романтичная, Саша. И большинство нормальных начитанных девчонок в моем возрасте такие же, понимаешь? Мы очень способны вдохновлять вас, мужчин. Я тебя ведь вдохновляю, правда? Но вдохновляем-то мы вас до определенного возраста. У всех женщин этот возраст разный. Когда мы чувствуем, что пора создавать семью и рожать ребенка, мы меняемся и становимся жутко материальными. Причем все без исключения, будь я хоть принцесса, хоть продавщица. Конечно, у всех это происходит по-разному. Но мы все такие. Даже западные женщины меняются, я уверена. Да и вообще, я ухахатываюсь над феминизмом! Ведь феминизм – это вид развития женщины, в котором главная идея добиться материальной, а не духовной независимости от мужчины. А женщина всегда и мечтала быть материальной, что же здесь нового? Ты думаешь, почему некоторые из нас с поэтами живут? Не потому что стихи обожают. Просто нам нравится быть с мужчиной, который пишет талантливые стихи. Мы восхищаемся больше не произведениями, а написавшим их человеком. Конечно, я литературу люблю и понимаю, но что толку от Лермонтова и Достоевского, если бы на свете не существовало мужчин! Искусство всегда идет против материальной жизни. Поэту нужно насочинять стихов до тридцати лет, а потом или забросить все, или умереть.

– Знаешь, мне уже тридцать восемь.

– Помню, ты говорил. Знаю, что ты неудачник и жизнененавистник.

– И ты говоришь это мне… любя? – неискренне усмехнулся я.

– Конечно! Прежде всего – правдиво. Если б не любила, то я бы тебе страшно врала. А что, ты разве удачник по жизни? Обожаешь жизнь?

– Нет, но…

– Не надо нокать. Скажи честно: я неудачник, лузер! Я, если хочешь знать, неудачников как раз и люблю больше всего на свете. Потому, что по правде, они самые настоящие. Только неудачники, несмотря на их противное нытье, правильнее всего чувствуют мир, то, что он несправедливо устроен. А те, кто преуспевает, приспосабливаются к мировой несправедливости, то есть врут, врут, врут! А потом настолько завираются, что и сами искренне верят в свое вранье. Вот с этими-то конкретными врунами мы, женщины, и обожаем создавать семьи, по горло начитавшись стихов и романов в юности. И я когда-нибудь… То есть, – поправилась Лиза, – создала бы семью с вруном, бросив тебя на фиг, если бы не знала так точно, что все скоро закончится.

– Теперь я понимаю, в какую фурию ты можешь превратиться, если мы заживем вместе, – кривя улыбку, сказал я.

– Да ладно, я ангел. Но мы не заживем.

– Разве не бывает исключений?

– Из ангелов?

– Нет, в отношениях между мужчиной и женщиной? – запальчиво и немного раздраженно возразил я. – Ну, например, вот прожили двое, он и она, свой яркий романтический период, но потом все же взяли и остались такими же целыми и яркими, какими были раньше, женились, родили детей… И при этом она не превратилась в материальную самку, а он в тупо работающего обывателя. Разве так не бывает?

– Ох, эти мужчины и женщины! Сашка, я серьезно подозреваю, что на том свете полов не существует, просто человеки. Ну конечно, исключения бывают, наверное. Мои бабушка и дедушка, например. Но, во-первых, все исключения из правил – это рулетка. А во-вторых, если ты имел в виду меня, то я прекрасно себя знаю и понимаю, что рано или поздно оматериалюсь, как все девчонки на свете. И тогда ты меня вряд ли будешь любить. Да и я тебя тоже. Вернее, понимать-то я тебя буду, но любить – уже нет. Мы с тобой такие лузеры, такие недописатели, что нам нельзя оматериализовываться, потому что мы пропадем. А мы сделаем это, особенно я. Я вообще-то деньги люблю, Сашка, и не представляю, чтобы я, например, была мамой, у меня были дети и мне было бы как-то некомфортно жить. Да и поездить по миру хочется, а на это тоже деньги нужны. Сейчас я другая, сейчас я идеалистка, а потом-то точно знаю, что изменюсь. В этом мое преимущество перед другими девчонками: они-то искренне верят, что всегда останутся такими влюбленными бескорыстками. А я знаю, что нет. Знаешь, моя двоюродная тетя однажды в сорок пять лет влюбилась в мужчину младше себя. Так она на него такими глазами смотрела… знаешь, как Христос, наверное, на людей смотрел. Она ему деньги давала, когда он нуждался. А потом они стали жить вместе и у нее глаза открылись. Стала говорить, что он лентяй и бездельник, что она больная была, что влюбилась. Она когда это все в моей семье рассказывала, я одна вступилась за ее мужа, сказала ей: ты же сама в него влюбилась, кто же тут виноват? А она мне: ты, Лизка, еще побудешь в моем возрасте и поймешь, что почем. А я думаю, что и она права, и я. Но так ужасно противно, что наступает такое время! Наверное, не социализм или коммунизм надо строить, а такую систему придумать, чтобы рай как начался, так никогда и не заканчивался! Ведь если в раю находишься, плевать, как ты живешь, сколько там у тебя денег. Потому что там все на любви построено, и расчета совсем нет и не будет никогда! Вот уж там действительно в шалаше можно жить, потому что никому в голову не придет упрекать своего любимого за то, что ей неудобно. Да и дети, я уверена, в раю нормальные вырастут, они просто не могут другими вырасти! Да? Ты почему молчишь?