Сельва не любит чужих - Лев Вершинин

Нюнечка истерически завизжала.

Насколько могла понять madame чутким материнским сердцем, она не просто работала, она вкладывала в труд всю душу. Впрочем, иначе и не бывало; Людмила Александровна по праву гордилась своей маленькой, глазастой, работящей дочуркой.

И, гордясь, прощала ей все, не журя. Даже то, что именно по Нюнечкиной неосмотрительности им обеим пришлось скитаться с планеты на планету, едва успев прихватить с собою двух беленьких кошечек и парализованную бабушку Олю. Хотя, с другой стороны, Нюнечка была тогда сущим ребенком, ей не исполнилось еще и двадцати трех, и она так любила собирать шубки!..

Воспоминания о шубках, розовые и пушистые, пусть и отдающие горечью, неизбывно грели измученную каверзами планиды душу Людмилы Александровны.

Ах, как много их было! Собольих, песцовых, куньих и всяких-всяких, и каждая из них была отметинкой очередного этапа большого пути, пройденного Афанасьевоймладшей в поисках заветной, с детства вбитой мамочкой в хорошенькую пустую головку цели: максимально удачного замужа!

Нынче, помудрев и в совершенстве освоив массаж, petite Lulu наедине с собой признавала: следовало бы остановиться на длинной, до пят, шиншилловой шубейке. Но ребенку так хотелось еще и горностаев! А для этого следовало поднатужиться и сделать еще один рывок в высоту. Увы, планка упала и, упав, куда как больно зашибла семейство Афанасьевых…

Нет! Эти воспоминания были настолько жутки, что сами по себе исчезали, едва возникнув…

Скрип сменился скрежетом. Там, за стенкой, вышли на финальный этап.

На табурете, словно в приступе падучей, урчал и содрогался Егорушка. Нюнечка безумно нравилась ему, но на шару в домике-бонбоньерке не угощали, и потому меньшая владелица салона пребывала для него недостижимой, лишь в горячечных сновидениях более-менее доступной мечтой.

Подкрашенные глазки Люлю на миг полыхнули зеленоватыми кошачьими блестками. В первые дни знакомства она, преодолев ложные комплексы, по-матерински снизошла разок-другой к юному идиоту. Отнюдь не из корысти, нет! Какая уж тут корысть? Скорее из чувства простой человечности. Ведь мальчику так хотелось, что это было заметно невооруженным глазом издалека… Кроме того, уединение с Егорушкой остренько припахивало скотоложеством, а Людмила Александровна, сама себе удивляясь, после пятидесяти частенько испытывала безотчетную тягу к новым, неизведанным, на самой грани извращенности впечатлениям…

— Но-но, — погрозила она пальчиком, и уши Егорушки увяли, а сам он испуганно замер, на всякий случай втянув голову в плечи.

Он знал свое место. И даже не думал качать права.

А кто бы на его месте вел себя иначе? Каково это: вымазавшись чужой кровью и обмотавшись кишками, тоже не своими, лежать в куче трупов, вы знаете? Нет! А он знал, потому что ему довелось лежать так. И ждать, что эти, бородатые, бродящие вокруг и докалывающие стонущих, вот-вот доберутся и до него…

Юный Квасняк даже поседел в те нескончаемо-долгие часы. А потом поседел еще больше, когда Проф раздумывал, брать ли его с собой или оставить там, на развалинах родимого Шанхайчика. И хотя все обошлось, хотя его взяли и даже изредка кормили, по сей день Егорушка, засыпая, опасался проснуться среди ночи в обществе тихой, холодной и противно пахнущей братвы…

— Ну-ну, — укоризненно протянула madame.

Она, разумеется, хотела всего лишь подбодрить его, испуганного и жалкого, но в голосе ее против воли прозвучали игривые нотки, и Егорушка на краткий миг решил было, что авось и ему обломится… Но тут в коридорчике вновь грозно заурчал сливной бачок, и напудренный лик доброй тетки, которая целых два раза на халяву делала ему приятно, стал строгим и совершенно неприступным.

Что поделать, возвращался Проф…

А Людмила Александровна, мельком укорив себя («Какая же ты у меня развратница, Людка!»), уже поправила быстрым жестом локоны парика, приняла самую интимную из возможных в одетом состоянии поз и широчайшей улыбкой приветствовала второе пришествие своего кумира.

— Еще чайку, mon ami?

— Благодарю вас, прелестница, благодарю, — ответствовал Анатоль Грегуарович, с достоинством занимая законное свое место напротив хозяйки и прислушиваясь к угасающим звукам за стеной. — Не откажусь, и не надейтесь. А что, Аппу уже освободилась?

— Еще три минуты, — сообщила madame, сверившись с часами. — Потом полежит, помоется и придет к нам…

Она тяжко вздохнула.

— Ах, дружок, вы, как человек близкий, поймете меня! Это же ужасно, до чего привередливый пошел клиент, — поддерживая беседу, она в то же время подбавляла в заварочный чайничек душистый «Матэ». — Нет, ну вы же должны понять! Хорошо, я согласна, анальный, вагинальный, ну, разумеется, оральный, как же без этого… и пусть даже a trois[24], дело молодое, тем паче что и Нюнечке нравится, но вот, к примеру, третьего дня, вы как раз уходили в управу, заявляется к нам новенький…

Значительно прихмурив бровки, хозяюшка поцокала языком.

— Нет-нет, не подумайте ничего такого, мальчик вполне приличный, с рекомендациями, высокий такой, полненький, в восточном стиле, при усиках. Нюнечке с такими как раз легко работать. И, скажу я вам, при немалых кредах!.. — ложечка в такт щебету мелодично звякала, кружась в фарфоровых недрах. — Он, я думаю, из Отцова-Яблочного, тамошние ведь все разбогатели, как руда нашлась…

Людмила Александровна сделала большие глаза.

— Да… И что же вы думаете? Вы не поверите! Этот новенький, Серж, полистал прейскурант и говорит: не хочу я, девчата, ничего такого, а желаю я, понимаете ли, виртуального, — ложечка звякнула сильнее, с негодованием. — Как вам это нравится, anatole? Виртуального! Только-только приехал в столицу, а уже со своими капризами…

Профессор негодующе взблеснул очками, всем своим видом выражая возмущенное понимание. Хозяйка салона просияла, словно солнышко в апреле.

— О нет, не подумайте, мы не испугались! Наоборот! Нюнечка из принципа полдня проработала с литературой, она же у меня такая работяжка, но этот самый Серж, когда уходил, был сам не свой! Я даже хотела вызвать рикшу, но он отказался… Представляете, mon cher, я специально выглянула в окошко и увидела: он шел, как привидение, до того устал…

Взор ее затуманился, щеки порозовели, и даже слой пудры не смог скрыть возбуждения.

О, как же это было красиво: поздний вечер, ни зги не видать, лишь холодный, игрушечный перезвон звезд чуть-чуть скрашивал безлунье, и сквозь загадочный лабиринт сумеречных отражений шел мальчик, похожий на призрак…

Мальчик и тьма, и ничего больше во всем мире!

Да уж, кто бы что ни говорил, а старшая совладелица лучшего массажного салона Козы «Люлю и дочь» в глубине души оставалась, невзирая на годы и опыт, неисправимо романтичной натурой…

— И я нисколько не удивлюсь, если завтра он появится снова, — мило улыбнувшись, Людмила Александровна укутала чайничек полотенцем, — а к сезону осенних визитов будет уже совсем нормальным…

Завершая священнодействие, madame аккуратно разложила по розеткам варенье и подвинула поближе к профессору блюдечко с хрустиками. Судя по всему, она порывалась поделиться с ним еще чем-то наболевшим, но никак не могла переступить некую запретную черту.

И все же решилась.

— Но это все пустяки, дружочек мой. Мы с вами нынче, слава Богу, tete-a-tete[25]

Доктор искусствоведения откинулся на спинку стула, изобразив обиженное недоумение. Затем подчеркнуто-церемонно воздел два пальца к потолку.

— Parole d' honneur[26]. Я буду нем как рыба, душа моя!

— Так вот, — дыхание madame участилось. — Нынче утром, вы еще спали, прибегает туземец и приносит приглашение в управу. Заказ на двоих, вы понимаете? Это же не шутки! Мы с дочкой, разумеется, закрыли салон, приоделись и отправились по вызову…

Людмила Александровна запнулась было, но, решившись на откровенность, пожелала идти до конца.

— Вы для меня слишком много значите, поверьте, Anatole, но я не хочу от вас скрывать, что губернатор действует на нас с Нюнечкой просто возбуждающе! Поймите меня правильно, вы — это вы, но господин подполковник — о-о!.. — она задохнулась и не сразу смогла перевести дух, — это же викинг! Северный варвар! Белокурая бестия! И вот мы приходим, мы готовы на все, а этот, с позволения сказать, берсерк на нас даже не смотрит, а выносит свою пегую свинью, чешет ее за ухом и говорит, — голос petite Lulu пропитался слезой, — что она тоже человек. Она, видите ли, тоже хочет!..

Слеза прорвалась, и хозяюшка, всхлипнув, растерла по щекам тушь. Профессор, не говоря ни слова, протянул руку и нежно коснулся наманикюренных пальчиков. Как ни странно, это возымело действие.

Людмила Александровна взяла себя в руки. Ей было чудовищно обидно вспоминать нынешнее утро, но присутствие родного, способного все понять и поддержать человека придавало силы.