Сельва не любит чужих - Лев Вершинин

Людмила Александровна взяла себя в руки. Ей было чудовищно обидно вспоминать нынешнее утро, но присутствие родного, способного все понять и поддержать человека придавало силы.

— Вот так-то, милый, — сипло промолвила она и, махнув ладошкой, отвернулась. — Такая у нас власть. Так у нас относятся к женщинам. Хотя, если на то пошло, восемь кредов есть восемь кредов, и клиент, не стану отрицать, оказался на высоте. Мы отработали заказ по высшему разряду, смею вас заверить, но… — янтарный чаек лился мимо чашечки, пятная рыжими клеймами накрахмаленную скатерть, однако хозяюшке было сейчас не до таких pele-mele[27]. Разве позволит себе настоящий мужчина молчать, когда очаровательные глазки практически любимой женщины увлажнены слезами?

Безусловно, нет!

И он разобьется в лепешку, но найдет тему, способную отвлечь неземное создание от горестных воспоминаний…

— Кстати, о кредах, — сказал профессор, светскостью тона отметая даже и намеки на возможность продолжения исчерпавшей себя темы. — Я ведь в долгу у вас, душечка? Вот, не откажите в любезности принять…

— Ах, Anatole! — вспыхнула Афанасьева-старшая. — Ну зачем это, право?!

— Point d'honneur[28]! — внушительно заявил Анатоль Грегуарович, без всяких сожалений провожая взглядом кред-карту, навеки исчезающую за бездонным корсажем petite Lulu.

Нет худшего порока для мужчины, нежели скупость. Кроме того, эти два с четвертью креда уже решительно ничего не могли изменить, а если так, то какой смысл экономить по мелочам?..

Подумать только, совсем недавно кредов было целых шестьдесят семь, и эта сумма внушала уважение. Увы, увы, нет в нашей жизни ничего более бренного, чем креды!

А ведь доктор искусствоведения с самого начала дал себе слово не пускать по ветру наследство Искандера-аги, но употребить с толком. Он и Егорушку захватил с собой, руководствуясь не столько слюнявым буржуазным гуманизмом, сколько трезвым расчетом. Не идти же было в Козу одному-одинешеньку, имея при себе такой капитал… Не дай Бог, какая-нибудь подзаборная шушваль польстилась бы на кровное! Егорушка же, при всей своей придурковатости, плечи имел широкие, кулаки тяжелые, опыт солидный и мог при случае если и не отбиться, то, по крайности, отвлечь на себя внимание лихого человека, обеспечив благодетелю время для отхода…

Эхма, человек предполагает, а рок располагает!

Пьяный воздух свободы сыграл с профессором Баканурски злую шутку. Он так давно не видел кред-карты, что совершенно забыл о досадной способности кредов уменьшаться в количестве. Что и подвело. Нет, смокинг, безусловно, был попросту необходим, он стоил своей цены даже при том, что из прорехи на спине торчали комья ваты. Но кто сможет объяснить, зачем Анатолю Грегуаровичу понадобился сафьяновый пуфик?! Разгадка этого ребуса могла бы стать делом жизни целого коллектива квалифицированных специалистов…

Хотя, отринув прочь презренную прозу, нельзя не признать, что именно этим пуфиком было окончательно сражено недоверчивое сердце madame Афанасьевой! Потому что мужчина, в первый же визит презентующий даме предмет столь вызывающей роскоши, вне всяких сомнений, достоин пристального внимания, а затем и углубленного интереса. А что ножки у него коротенькие, как у скотч-терьера, так это даже пикантно, тем более что и фигурка petite Lulu даже в лучшие годы была далеко не лишена изъянов.

Короче говоря, именно широта раздольной профессорской души, помноженная на неприсущую окрестным пейзажам образованность, сделала возможным переселение клиента в домик-бонбоньерку из ставшего не по карману «Денди», а также и допущение к столу. Что же касается женского тепла, то уже неделю спустя после знакомства ни о какой плате для него не могло идти и речи, хотя поначалу и в строжайшей тайне от младшей совладелицы, поскольку Нюнечка, существо воздушное и волшебное, в финансовых вопросах отличалась строгостью необычайной…

Что тут скажешь? Воистину, без женщин жить нельзя на свете, нет, в них суть нашего бытия, и смысл его, и raison d'etre[29] и savoir vivre[30].

Только не надо ухмыляться! Да будет стыдно тому, кто посмеет подумать, что мэтр Баканурски позволил бы себе стать вульгарным альфонсом. Он трудился! Он, как мог, вносил свою лепту в уже почти семейный бюджет, читая лекции и проводя семинары, благо Фонд памяти Искандера Баркаша не был прижимист и платил доктору искусствоведения целых полтора креда за каждый вечер воспоминаний о незабываемых встречах Анатоля Грегуаровича с замечательным человеком.

Поначалу было вовсе не легко настроиться на нужную волну, но уже к пятой лекции профессор почувствовал, что не может вспоминать о невинно убиенном страдальце за счастье людское без светлой грусти, и не на шутку перепугался.

Впрочем, сейчас все это уходило в небытие. Потому что как раз сегодня (даже милейшая Lulu об этом пока еще ничего не знала) пришла наконец долгожданная повестка…

— Позвольте перебить вас, хорошая моя, — доктор искусствоведения проронил это небрежно, одним пальчиком отодвигая подальше опустевшую чашечку. — Я ведь так и не сообщил вам главного… — он умолк и загадочно улыбнулся, интригуя хозяюшку все более и более. — Так вот! Сегодня я получил приглашение. Господин подполковник ждет меня завтра ровно в полдень. Так сказать, в двенадцать ноль-ноль…

Людмила Александровна замерла, не донеся чашечку до ярко-карминных губок. Затем восторженно ахнула.

— Вы шутите?!

— Ну что вы, милочка, — усмехнулся Анатоль Грегуа-рович немного свысока, как и надлежит мужчине, добытчику и кормильцу. — Кто же шутит такими вещами?..

Он был прав.

Речь шла о вопросе первостепенной, можно сказать, жизненной важности. Черт с ними, с кредами Баркаша, все равно их бы не хватило даже на один билет на рейсовик, что уж там говорить о двух или трех? Истинной надеждой его оставался тот самый блокнот в кожаной обложке. Ведь честным людям нет нужды зашифровывать записи, не так ли? А любые противозаконные деяния не могут не заинтересовать представителей федеральных властей. И нет никаких сомнений, что такая информация будет по достоинству оценена Его Превосходительством подполковником Харитонидисом. Тем более что к блокноту профессор прилагал гражданина Квасняка Егория Витальевича, каковой готов был под присягой поведать немало интересного о темных делишках, творимых за спиной планетарной Администрации некоторыми высокопоставленными чинами Компании.

Лучше, конечно, было бы заставить Егорушку подать письменное прошение о явке с повинной. Увы, юный Квасняк писать не умел, и это серьезно осложняло в последние недели жизнь доктора искусствоведения, вынужденного денно и нощно, не отпуская ни на шаг во избежание побега, держать изрядно поднадоевшее дитя природы под непосредственным надзором…

— Значит, завтра, mon cher? — пролепетала еще не отошедшая Людмила Александровна.

— Именно так, детка, — ласково улыбнулся Баканурски.

— И мы улетим? Вместе?

— А как же иначе, золотко? — совсем уже интимно, с откровенным намеком прищурился профессор.

— С Нюнечкой? И с бабушкой?!

Анатоль Грегуарович почти незаметно поморщился. Он, в принципе, не имел ничего против Афанасьевой-Младшей, в отношении которой, честно говоря, имелись определенные наметки, но бабушка Оля, хоть и превозносимая до небес всеми геронтофилами Валькирии, в его планы никак не укладывалась.

— Да-да, конечно, — оробела petite Lulu, женским чутьем уловив недовольство господина и повелителя. — Как вы скажете, дорогой, так и будет.

И жалобно сморщила угреватый носик.

Она не была дурой! Она предвидела такой оборот событий и заранее подготовилась к нему. Конечно, ее Прекрасный Принц прав: мамочка такая старенькая и так страдает, бедняжка! Перелет способен убить ее. Но и бросать старушку на произвол судьбы никак невозможно. Ни Людмила Александровна, ни Нюнечка никогда не смогут простить себе такого бездушия, a Anatole, упаси Боже, сочтет их черствыми, жестокими эгоистками…

Но ведь можно же поступить иначе!

Если заманить в массажную комнатку Егорушку и совсем чуть-чуть побаловать его, то бедный мальчик, конечно же, не откажется подняться по шаткой лесенке на антресоли, в пропахшую лекарствами каморку, и минут через пять ни у кого не будет никаких проблем. Мамочке станет лучше, чем сейчас, a bon ami будет избавлен от тягостной необходимости взваливать на себя груз забот о престарелой ворчунье-теще.

Это трудное решение было принято еще неделю назад, после долгого и откровенного разговора с дочуркой. Обе Афанасьевы, поплакав, пришли к выводу, что лучшего варианта, сколько ни ищи, не найдешь… Однако все-таки сейчас Людмиле Александровне было слегка неудобно перед мамочкой, против обыкновения не приглашенной в ту ночь на семейный совет.

За окном заверещала тайм-птица.