Исторические предпосылки создания спецназа, 1701-1941 гг. [том 1] - Сергей Козлов

Особый простор деятельности и интерес для охотничьей команды представляли тактические занятия рот. Тут не было пределов изобретательности: то захватят охранение, то в засаде подкараулят и стремительно нападут на разведку, походное охранение или обеспечение фланга, то заберутся в тыл обороны и поднимут невероятную трескотню, а потом исчезнут. Словом, охотники были форменным бичом для рот, ибо каждый «пленный», представленный «Свистульке», доставлял большие неприятности командиру роты и самому себе. Всё это учило охотничью команду и заставляло роты нести службу по-настоящему. К концу лагерей уже трудно было улавливать трофеи, и охотники проявляли все большую изобретательность.

К концу лета наступал период двухсторонних учений. Учения были двух-трехсу-точные. Охотничья команда повзводно прикомандировывалась к батальонам. Тут уж в разведке встречались одинаково подготовленные разведчики; в связи с этим работа разведчиков и ее организация усложнялись.

Я был свидетелем длительного обдумывания, различных творческих комбинаций, хитростей, смелой работы и беспредельной изобретательности. Особенно любили захватывать спящих офицеров. Отец добился от командира полка позволения захватывать спящего офицера, но после протеста офицеров было разрешено брать в плен только в присутствии и при обязательном участии командира взвода команды (тоже офицера) и тотчас же сдавать посреднику (как они тогда назывались, не помню). Эта операция была очень сложной, так как надо было пробраться незамеченным через охранение (иногда даже через боевое расположение), найти офицера, бесшумно снять часовых (обычно офицеры, зная охоту за ними, выставляли часовых у своего расположения, чем иногда и выдавали себя), не менее бесшумно сдать офицера посреднику и незаметно до рассвета уйти (все оперативные документы разрешалось уносить как трофеи). Правда, бывали случаи, что брали в плен командира батальона противной стороны, а возвратившись к себе, узнавали, что свой командир батальона тоже в плену, так как охотники-разведчики сторон не встретились при движении.

Лагерный сбор обычно оканчивался полковым праздником с различными состязаниями в силе, ловкости, выносливости и т.д. За лучшие достижения выдавались призы; в течение известных мне двух лет все призы до одного забирала охотничья команда. И это было совершенно заслуженной наградой за ту подвижную, большую и инициативную работу, которую она проводила в лагерях. Я забыл сказать о слуховой разведке. Помню ночи, когда вся команда сидела со своими командирами и напряженно изучала шорохи, звуки, крик птиц, малейший шум и по ним определяла, что творится вокруг. Изучался выстрел, шаг людей, топот лошадей, тарахтенье повозок (груженых и пустых), подход и подползание людей и как на них реагирует окружающая природа. Умение солдат разбираться во всех этих звуках поражало мое воображение; в ночной разведке (когда меня брали) я восторгался ими и чисто по-детски завидовал этой их способности.

Приход из лагерей был большим праздником для разведчиков, так как вскоре наступала, как они называли, «вольготная жизнь». Эта вольготность заключалась в том, что вся команда на октябрь—декабрь уходила на действительную охоту на зверя.

Интересны некоторые правила этого похода. Команда за все три месяца не имела права останавливаться в деревнях и поселениях; лишь раз в месяц она могла приходить в село для бани, а в остальное время разведчики должны были мыться и стирать бельё в условиях бивачного расположения. Весь маршрут движения и остановок для охоты составлялся заранее и утверждался командиром полка, а дневной и ночной распорядок разрабатывался начальником команды. Занятия состояли в охоте на различных зверей и птиц. Методика этого дела мне неизвестна, так как я в это время учился.

Так называл отец своего фельдфебеля, который в сентябре очень часто бывал у нас на квартире. Они часами сидели и разрабатывали план похода, всё до мельчайших подробностей подсчитывали, записывали и предусматривали. Тут шёл разговор о лыжах, топорах, охотничьих ружьях, берданках, об огнеприпасах, смазке, портянках, валенках и полушубках — словом, положительно обо всем. Фельдфебель отвечал за полное снабжение команды и охранение всего имущества; он, собственно, являлся и начальником тыла похода, и квартирьером, и начальником штаба. У него было три подводы, один конный посыльный и всякие каптеры. Они первыми выезжали к месту бивака и там налаживали жизнь, а команда, охотясь по пути, приходила к вечеру и дооборудовала бивак. На биваке жили дня по три, по четыре (не больше) и в течение трех месяцев кочевали по всей округе.

Характерно, что команде выдавался весь провиантский паёк (крупа, сушеные овощи, сухари, чай и сахар), но приварочный (мясо и жиры) не отпускался. Охотничья команда должна была сама добывать мясо в виде убитой птицы, зверя, и это, несомненно, сильно стимулировало продуктивность охоты. Связь с зимними квартирами поддерживалась или конным, или путем посылки подвод за провиантом. Одновременно с подводами отправлялась и излишняя дичь. Дичь продавалась офицерам, а деньги вносились в артельные суммы. Кстати сказать, у охотничьей команды они были в прекрасном состоянии, и на зимних квартирах команда питалась, не в пример всему полку, отлично. В конце сентября команда, провожаемая всем полком, уходила в поход.

24 декабря команда обычно возвращалась на зимние квартиры. Триумф встречи зависел от тех успехов, которых добилась команда. Я хорошо помню один итог; он свелся к следующему: а) ни на одного солдата не было наложено дисциплинарного взыскания; б) ни одного заболевшего или обмороженного; в) ни одного чрезвычайного происшествия; г) масса присланной дичи; д) цветущий, загорелый, обветренный и подтянутый вид всех разведчиков; е) привезли с собой (кроме прежних присылок) 22 диких кабана. Это зрелище меня так поразило, что я даже забыл поздороваться с отцом.

Вот коротко то, чем я хотел поделиться с читателями. Поделиться для того, чтобы всё рациональное и здоровое использовалось для поднятия разведки на должную высоту.

Я — за специальные команды разведчиков типа охотничьих команд, за действенную, инициативную разведку, за переход от слов к делу, за любовь к разведке, а следовательно, за точные сведения о противнике в бою, за ликвидацию всяких неожиданностей из-за плохой разведки, за малую кровь в бою, за стремительный успех всегда хорошо информированных командиров11.

Автор-составитель выражает признательность Михаилу Гцулу, руководителю сайта www.vrazvedka.ru за предоставленный для публикации ресурс.

Мы привели публикации, касающиеся развития войсковой разведки в Российской императорской армии, в связи с тем, что методика подготовки и отбора, организации учебного процесса не могли не повлиять на те же аспекты в дальнейшем, при формировании разведподразделений РККА, а как следствие — и частей спецназа.

Примечания

1 Загорулько В.И., Абрамов Е.П. Поручик Лермонтов: Страницы военной биографии поэта. — СПб., 2002.

2 Захаров В.А. Летопись жизни и творчества М.Ю. Лермонтова. — М., 2003. С. 477.

3 РГВИА. Ф. 13454. Д. 258. Л. 42—46 об.

4 Захаров В.А. Летопись жизни и творчества М.Ю. Лермонтова. С. 487.

5 Там же. С. 489—490.

6 ИРЛИ. Ф. 524. Оп. 3. № 92. Л. 1.

7 Раковин. Приложения, 32; ср.: Щеголев, II, 111 — 112.

8 РГВИА. Ф. 134546. Д. 333. Л. 5.

9 Поручик Веселовский. Военный сборник. T. CCXXXV7. — СПб., 1897.

10 Цит. по сайту www.vrazvedka.ru

11 Вамор К. Охотничьи команды//Военный вестник. 1940. № 10.

СПЕЦИАЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРАТОРСКОЙ АРМИИ В ВОЙНАХ НАЧАЛА XX века

Появление какого-либо опыта, без его описания, недостаточно для его развития. Оставаясь локальным, как в местности применения, так и в историческом периоде, опыт этот рискует вскоре быть забытым. Напротив, описание опыта действий способствует возникновению теории, которая способствует развитию опыта и распространению его. Поэтому трудно переоценить важность работ Дениса Давыдова, направленных как на описание и обобщение собственного опыта, так и на поиск исторических корней подобных действий и анализ этих аналогий. Его работы положили начало развитию теории партизанской войны в России.